Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
— Бойцы Революции за меня отомстят! — прошептал или скорее подумал чекист.
Дама переспросила по-итальянски, затем на латыни, но Иосиф ничего не понял и принялся декламировать: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…»
— Заткнись, сука! — раздался рядом знакомый голос, — Твое счастье, что сеньора Милисента тебя не понимает!
Иосиф посмотрел на высокого мужчину в камзоле, при мече, в черном плаще с изображением восьмиконечного креста. На мгновение мелькнули золотые погоны, сменившиеся чем-то древним и невообразимо ветхим.
— Вольдемар…?
— Для кого Вольдемар, для кого их высокоблагородие, а для некоторых мессере комтур! Для тебя, гнида комиссарская их, высокоблагородие, подполковник Марковской дивизии, Владимир Вениаминович фон Кернвальд!
— Тебя же спалили живьем в топке! — удивился Фишман, — По моему приказу жгли! И орал ты…
— Мразь! — прервал речь комиссара фон Кернвальд, — Чем гордишься, падаль?! Между прочим, ты попал в очень приятную компанию! По старой памяти сделаю тебя шутом, и ошейник припасен для этого случая. Извини, морда жидокомиссарская, благородную сеньору интересует предмет нашего разговора!
Покойный белый офицер долго беседовал, расшаркивался и весьма красноречиво описывал различные виды казней. Милисента покраснела от гнева и топнула ногой. Идиотизм какой-то! Покойный золотопогонник в театральных одеждах, дамочка явно из белого подполья и Горбун, церковный прихвостень! Похитили и увезли в Турцию! Иосиф, решил сообщить о себе через турецких товарищей и товарища Кемаля. Сеньора поднялась, холодно посмотрела на марковца и, перед тем как выйти, что-то приказала горбуну. Уродец тяжело с ненавистью посмотрел на безногого чекиста.
— Вот лежи, краснопузенький, и думай о жизни! Благодари добрую женщину, которая не дала принести тебя в жертву, ибо надеется на прощение! Как по мне, так лучше тебя поджарить на костре в Каффе, в назидание толпе и братьям ди Гуаско. Недавно приехал новый инквизитор, добрейшей души человек, типа господина-товарища Дзержинского. Помнишь, как тебя в гимназии били, когда попался на кляузах надзирателю?
— Я все равно победил! — прохрипел Фишман, — От тебя даже пепла не осталось!
— Все прах и становиться прахом, кроме души! Ну ладно, меня ждет прекрасная Милисента, а тебя… Так тебе и надо!
Оставшись один, Иосиф погрузился в размышления о своей жизни, никчемной, по мнению белого гада. Скажем, поповские штучки типа, души и прочего волновали мало, прямо скажем — никак, а вот о том, что контра в огне не горит весьма интересно узнать товарищу Ленину и не только ему. Вспомнился холодный ноябрь 1918 года. Армия Шкуро заняла Воронеж и Фишмана, комиссара полка имени товарища Августа Бебеля, вызвали прямо из траншеи в штаб. А «беляки» тогда перли со страшной силой и отборная конница лавиной накрыла левый фланг. Если бы не балтийцы, висеть Фишману на площади в Воронеже, а так отбились и не дали прорваться к Москве. Командир полка показал телеграмму товарища Троцкого и познакомил с Эриком Генриховичем Наффертом, поставившего буржуазную химию на службу пролетариата. Фишман тогда молчал и правильно делал, слушал, рассматривал большой чемодан и запомнил, как командир испуганно перекрестился. Начальство явно хотело нарушить приказ из Москвы, и только сообщение о новом наступлении перевесило чашу весов в пользу пролетарской химии.
К приказу командира полка о сборе коммунистов Фишман отнесся с пониманием. Кому как не верным ленинцам испытывать оружие, способное остановить шкуровцев и, не только остановить, но и смешать с грязью золотопогонников. Один начальник штаба, несознательная старорежимная сволочь, откровенно был против «бесовского зелья» и послал приказ самого товарища Троцкого в такие края, что ни в одном атласе не увидишь. Пристрелили, собаку, прямо в блиндаже, а тело закопали в траншее. Собрание партячейки прошло по-деловому, и без лишних разговоров. Нафферт плел какую-то ахинею о древних воинах, которые голыми руками разрывали врагов на мелкие кусочки, древнем снадобье и пролетарской мудрости вождей революции. Боязно на себе пробовать древнюю пакость, но партия сказала: «Надо!»
Утром, задолго до рассвета, Эрик Генрихович приготовил зелье и заставил выпить каждого из отобранных накануне бойцов изрядную кружку варева. А потом начались чудеса. Лучшую белоказачью сотню буквально смела безумная лавина. Казалось, что для красноармейцев не существовало боли, боязни огня и железа. Хохоча, словно стая демонов, они убивали и не просто убивали, а наслаждались кровью. Фишман командовал ротой балтийцев и лично пристрелил бойца, который, потрясая оторванной головой жертвы, танцевал, постреливая по сторонам. От груды растерзанных тел Иосифа вырвало и не только его одного вырвало, а даже ветеранам Германской не поздоровилось.
Потом была приветственнная телеграмма товарища Троцкого и вызов гражданина Нафферта в Москву. Сопровождал ученого Фишман. Не понравилось комиссару настроение химика и шибко не понравился взгляд в сторону позиций белых гадов.
Фишман потянулся к «маузеру» и пытался понять, почему оружие пришло в негодность. Дверь открылась. Слуга молча поставил блюдо с мясом, кувшин вина и глиняную чашу.
— Эй! Товарищ! — застонал Иосиф.
Человек с интересом посмотрел на больного и развел руками, показывая всем своим видом, что ничего не понял.
— Сообщите в Севастополь, что я здесь! Мы покончили с угнетателями, а здесь созрел заговор!
Опять безрезультатно. Слуга кивнул, понимающе улыбнулся и позвал из коридора священника. Исповедоваться Фишман не собирался, но надеялся, что святоша окажется толковее жалкого раба. Святой отец перекрестился, благословил слугу и внимательно посмотрел на Иосифа.
— Хоть у нас сейчас церковь и отделена от Государства, а школа от церкви, гражданский долг надо выполнять! Сюда надо вызвать ЧОН!
Священник задумался и сказал пару фраз на латыни, затем повторил по-татарски и по-еврейски.
— Я тебе, курва монастырская, ясно говорю русским языком! — сбесился Фишман, — Посмотрим, как заговоришь у товарища Куна!
Общего языка найти не удалось и, оставшись в одиночестве, Иосиф, почему-то опять вспомнил о Нафферте. Выехали в Москву рано утром. После победы под Воронежем красный кудесник стал если не богом, то персоной приближенной к самому товарищу Троцкому. Недаром творца пролетарской ярости охранял взвод латышских стрелков, направленных из столицы специально для этой цели. Ученый был угрюм, почти всю дорогу молчал и лишь раскуривал постоянно гаснувшую трубку. Что-то было не так, и Фишман ощущал внутреннюю тревогу незримой струны, натянутой до предела. И струна не выдержала. Выбив в очередной раз чубук, Эрик Генрихович задал вопрос о джиннах из тысячи и одной ночи и каких-то бутылках, где это живет. Иосиф не нашелся что ответить, лишь заикнулся о генеральной линии партии, в которой предрассудкам нет, и не было места. Разговор не клеился. Латыш опять замкнулся в себе и молчал вопреки не только линии партии, но и желанию Фишмана разоблачить чуждый элемент.
Ехали долго. Нафферт неожиданно обернулся и испуганно посмотрел в бесконечно белое поле. Сжался и потребовал прибавить ходу. Латыш побелел и попросил у комиссара револьвер, причем заряженный освященными пулями или чем-то вроде этого. Метели не было, лишь легкая поземка и какое-то искрящееся марево за санями. Фишман никогда не видел психов, и руководствуясь программой партии большевиков, решил, что отец пролетарской ярости определенно спятил. Перепутать снежный вихрь со всадниками мог только псих, а уж стрелять по нему… Правильно говорил товарищ Пятаков о мягкотелости интиллигенции и ее целях чуждых сознательному пролетариату. А потом, когда въехали в лес, началась стрельба. Кто стрелял и зачем Иосиф не понял, лишь прикрыл собой Нафферта и приготовился разнести его мозги в случае опасности. Мозги, конечно, ценные, но именно потому их и надо разнести, чтобы белым сволочам не достались. Стрелки полегли один за другим, и пальба резко прекратилась. Нечто невероятно сильное швырнуло комиссара в снег, истошный крик химика и стук удалявшихся копыт. Иосиф мог поклясться на «Манифесте Коммунистической партии», что видел всадника на осьминогом коне, но решил об этом помалкивать. Нафферта, даже мертвого, в санях не оказалось, и Фишман поспешил в Москву, чтобы доложить товарищу Троцкому о гибели от рук белобандитов товарища Нафферта. Последний раз тогда взглянул на мертвых латышей, и… Они исчезли бесследно, как и сани с ящиками, в которых было упаковано лабораторное барахло.
