Летописи Святых земель - Копылова Полина (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Алебардщики вытеснили из ворот кинувшуюся было целовать королеве ноги толпу, и мост стал подыматься.
– Мерзавцы! Сволочи! Недоумки! Выродки! Скоты! Мразь вонючая! Безмозглые шакалы! Дерьмо протухшее!..
– И даже «протухшее»! – чуть не с одобрением отметил тюремщик в черном сукне, прислушиваясь к несущимся из-за двери лязгу и брани.
– Разве дерьмо тухнет? – Один из стражников держался за плечо, по которому попало концом кандальной цепи. Внутренней страже не полагалось доспехов: носить их тут, торча то в пекле пыточной камеры, то в ледяных подвалах, было бы тяжко.
– Господин старшина, пустите нас посчитать ему ребра! Тут по ночам и без него шумно. Дадим ему пару раз, он похнычет и заснет, а?
– Вечным сном, да? – осклабился и захихикал тюремщик. – Ладно, молодчики, уломали. Только не больше двух тычков, а то шут их знает, этих вельмож – то из князей в грязь, то потом из грязи обратно в князи, а нам отдувайся. – Он пошуровал в замке ключом, с усмешкой слушая, как ругаются стражники. Кулачищи у них чесались.
Алли гремел цепями, словно взбесившийся волкодав. Он даже не заметил, как в узилище скользнули гости. Опомнился, только когда его пнули сапогом под ребра. Перекатившись на другой бок, крикнул в довольные морды стражников:
– А-а, вас проняло наконец, бараны безрогие! Ну, ничего, я вас запомню. Я вас – запом…
Раззадорившись, второй стражник промазал – попал не по ребрам, а в живот. Узник с истошным криком скорчился, уткнувшись лбом в пол и скребя ногтями по мокрым камням.
– Эй, легче! – прошипел тюремщик. В его руке затрясся тусклый решетчатый фонарь. – Этак вы ему из кишок болтушку сделаете. Ну-ка, пошли отсюда!
Стражники рысью выбежали, не насытившиеся, но веселые.
– Пусти козла в огород, а хоря в курятник. – Тюремщик передал свой фонарь одному из них и стал запирать узилище.
Кровь обволакивала язык. На темя сверху сорвалась капля. Алли знобило. Он стиснул зубы. Его клонило в тяжкое, безразличное забытье. А надо было думать. Думать!
Сверху падали и падали капли. Красная полоска из-под двери отражалась в лужах на полу. Это же камера Этери. Или соседняя. Зло шутит судьба. Он не заметил, как уснул.
Под утро бургомистра вместе с дочерью вызвали в Цитадель.
Беатрикс сидела за столом, щуря красные глаза, – недоспала. Великоватые ей перстни чуть побрякивали, когда она постукивала длинными, по южному обычаю, ногтями о подлокотник. Порой она быстро сгибала пальцы, подбирая эти спадающие перстни.
От нагоревших свечей настоялась пресная духота.
Беатрикс глядела на беленькую Эльсу, которая тряслась и оглядывалась, словно боялась, что Алли выскочит из расписанного химерами угла.
Ей было жалко, если Алли умрет. Глаза, как синяя эмаль, раздвоенный ямочкой подбородок, холеные рыжие кудри… Возле камина отодвинулась панель, и оттуда появился Ниссагль.
– Почтеннейший бургомистр, мне надо задать вам несколько вопросов. Я принимаю это дело близко к сердцу и отчасти считаю себя виновной в случившемся.
У Ниссагля насмешливо дрогнули губы.
– Вы помните, что закон снисходителен к преступнику лишь в том случае, когда пострадавшая девушка решится взять его в мужья. Я хотела бы на всякий случай знать, нет ли у вашей дочери такого намерения.
Эльса была потрясена случившимся с ней, но бургомистр ошибался – его дочь пребывала в здравом уме. Она вполне сознательно мотнула опущенной головой. Бургомистр, вытянувшись, насколько позволяло тучное сложение, ждал, что королева будет уговаривать его и Эльсу. Он уже приготовился торговаться с Беатрикс, рассчитывая, что ей дорога жизнь ее канцлера.
– Есть ли у Эльсы возлюбленный? Бургомистр не был готов к такому повороту событий, у него от неожиданности отвисла челюсть.
– Лорель… Метельщик Лорель… – Эльса заговорила очень медленным шепотом, и от того казалось, что бледные губы ее шелестят.
– Хорошо, Эльса. Вы станете мужем и женой по слову королевы. И если он простой метельщик, то я дарую ему что-нибудь более подобающее его достоинствам. А вашим приданым станет конфискованное имущество казненного преступника. Единственное условие: свадьба состоится в день казни – так сказать, с назидательной целью. – Королева улыбнулась.
Бургомистру оставалось только кивнуть. Королева опять подобрала падающие с пальцев перстни. Ее прекрасные тонкие руки даже в этом тягостном тепле сохраняли сухую прохладу – кольца с них легко падали. Потом, что-то припомнив, она в упор взглянула на Эльсу:
– Надеюсь, Эльса, вы будете верны своему решению и не перемените его.
Бургомистр с дочкой, пятясь, вышли. Беатрикс вздохнула – невольно вздох вышел тяжелый.
– Ваше величество… Имею вам сообщить, что у Алли после вчерашнего открылась горячка, – сказал из-за спины Ниссагль. Она еще раз досадливо вздохнула.
– Ну что ты меня мучаешь? Разве я могу что-то сделать? Ведь нет же.
«Девушка? Ах, да. Кажется, он дал ей что-то. Кажется, золотую монету. Монету величиной с ладонь. И один алмаз с куриное яйцо. Она что-то смела бормотать о дружбе. Дура.
Как хорошо дома. День меркнет за окнами. Темнеет роспись на стенах. Подрагивают огоньки на свечах. Золото угасает. Серебро мутнеет. Завтра будет день, и улицы не покажутся тесными. А еще будет казнь. Чья, чья, чья? Ах, Этери. Бедняжка Этери. Ему отрубят руки. Весь помост зальют кровью. И вздернут. Зачем, зачем, зачем? Сколько голов уже отрублено. Совсем не нужна смерть маленького Этери, которого он предал. Но королева так жестока. Она так жестока.
Показалось, что кто-то стоит за спиной. Он резко обернулся и, почти уже догадавшись, увидел Этери.
– Как ты… Ты убежал? Сумел убежать? Этери? Этери со всхлипывающим вздохом свалился ему в объятия.
– Этери, бедняжка… Господи!
Одежда на мальчике была краденая. Краденая с крысолова. Запах. Тюремный крысиный запах.
Глотая слова, сбивчиво, то и дело захлебываясь слезами, Этери говорил. Но расслышать удавалось только: «Как крыса, да, как крыса, как мерзкая животина…» Алли мучился, не в силах вставить полслова о себе.
Тут застучали в двери, и с языка совершенно легко сорвалось:
– Это Ниссагль. Тебя нарочно выпустили, Этери, посмотреть, куда ты пойдешь.
– Я во второй раз… Прости! – Они лежали на полу, обнявшись, и каждый шептал о своем предательстве, хотя Этери все равно, кажется, ничего не понимал, призывая Бога посеревшими губами. Потом явственно стало слышно, как вылетела дверь, и в наставшей на миг тишине Этери вдруг осмысленно на него взглянул и шепнул:
– Ничего… – Стало понятно, что это ответ и прощение.
– Ничего. – Он слегка тряхнул головой, У него были длинные слипшиеся ресницы и покорный голос. – Ничего, ничего. – Он еще успел улыбнуться, шепча это слово в надвигающейся отовсюду тишине…
… И тут же их обоих, именно обоих – охватил ужас.
«Беги!» – пронеслось в немеющем сознании. И он, кажется, куда-то побежал…
… И выбежал на какую-то дорогу, где был почему-то день. Такой дождливый, тусклый…
Под дождем, увязая в желтой чавкающей глине, тащились куда-то серые понурые люди, неся мешки или впрягшись в двухколесные расхлябанные телеги, узкие, как гробы.
Он шел следом за ними по обочине. Дождь заливал глаза, дышать было трудно, и все ясней казалось, что дорога эта никуда не ведет. И тут он увидел Господа. Господь был тоже какой-то замызганный, понурый, но все же – Господь, тепло и свет исходили от его серого плаща, а лица было не различить, словно моросью занавешено.
Алли спросил:
– Как жить-то, Господи?
Дождь припустил чаще, в желтых лужах лопались пузыри.
«А ничего, живи как-нибудь так…» – услышал он внутри себя ответ. Господь повернулся и пошел по дороге вместе с толпой, и Алли тоже долго шел под дождем, чувствуя, что идет следом за Господом, пока не забылся, а очнувшись, понял, что идет просто за каким-то серым, промокшим до нитки странником.
