Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
- Хочешь сбежать с ним? - спросил вдруг Король, прервавшись на середине ноты. Оглушительная тишина затопила все, Флори попыталась отвести взгляд, но он снова грубо дернул ее за подбородок.
- Нет, мой Король, - ответила она, стараясь не выдать себя ни дрожью, ни голосом.
Она хотела. Они хотели. Флори мечтала освободить Сигурда. Он уничтожал свое сердце тысячу лет, и Флори хотелось, чтобы он нашел, наконец, покой. Они много раз думали, как можно уйти из Аркадии и не вернуться сюда до самой смерти. Они составляли план за планом, отметали план за планом, приходили в отчаяние и пробовали снова.
- Давай-ка я испугаю тебя еще больше, Флори. Я знаю не только тайны твоего сердца, но и тайны других областей твоего организма. У тебя будет ребенок.
Флори вздрогнула. Это было невозможно, ведь Аркадия не давала жизнь, только отнимала. Она и Сигурд никогда даже не думали об этом, в Аркадии никто не был способен зачать ребенка - это была аксиома. Никто не думает о том, чтобы носить с собой зонт в Сахаре или сачок для бабочек в Антарктике.
- Через месяц убедишься, что я тебе не лгу. Не обязательно верить мне прямо сейчас, все уже случилось. Так что расслабься и получи удовольствие. Я расскажу тебе, что тебя ждет.
Король запустил руку в карман, на его ладонь взбежала длинная, вертлявая многоножка, ее кривые лапки перебирали по его ладони, она стремилась вверх, под рукав, но Король поймал ее двумя пальцами и по-гурмански медленно отправил извивающееся насекомое в рот, как конфету, с хрустом прожевал. Сочетание отвратительности сцены и его лощеного внешнего вида окунуло Флори в атмосферу сна - абсурдного и страшного в этой абсурдности. Все было, как во сне - страшная новость, которой не может быть в реальности, гротескные действия, любимый человек, который рядом, но которого нельзя дозваться.
- Ты сбежишь вместе с ним, если захочешь. Это не так сложно, как стоило бы ожидать. Предположим, я даже не буду мешать. Сигурд служил мне хорошо, и я отблагодарю его. А ты, что ж, твою деятельность сложно назвать подрывной, ты не мешаешь мне, но и не помогаешь, я скучать не буду. Итак, вы окажетесь над землей.
Флори почувствовала, как бьется ее сердце. Неужели, Король готов был отпустить их добровольно? Флори чувствовала волнение, не охватывавшее ее уже очень-очень давно. Она улыбнулась, отчаянно и с надеждой.
- Вы серьезно?
- О, совершенно. Только что вы будете делать потом?
Король задумчиво посмотрел на спящего Сигурда.
- Он уйдет, он всегда уходит. У тебя останется только его красивый сын. Ты останешься в мире, который тебе больше не знаком, совсем одна. И что ты тогда будешь делать? Твой сын будет хуже него, у тебя будет совсем глупый сын, и сознание его всегда будет далеко от тебя. Ты будешь вне себя от горя и совершенно одна. Твой мальчик вырастет и станет мужчиной, а единственной женщиной, которая окажется у него под рукой, будешь ты. А ты думала о том, чтобы быть счастливой, да? Ты себе все представляла несколько по-другому, но жизнь часто расходится с нашими представлениями. Тебе все известно, теперь подумай. Ты сама убедишься в том, что я прав. Ты зря выбрала Сигурда, стоило быть с кем угодно другим, и ты зря думала, что можешь быть с ним счастлива.
И прежде, чем Флори успела ответить ему хоть что-то, он исчез, растворился в темноте, ночь поглотила его без остатка. А Флори так и осталась сидеть на кровати, слушая дыхание Сигурда.
***
Я проснулся резко, ощущение холода во всем теле проняло меня до костей, которые тоже, казалось, болели. Вообще-то я не собирался спать. Спать - не интересно, поэтому я стараюсь делать это поменьше. Но сегодня у меня была и другая, совершенно особенная причина. Я не хотел пропустить его приход. Закрывая глаза, я видел, как в комнату, перебирая тонкими лапками, входит паук. На его блестящей спинке покачивалась какая-то миска, в которой плескалась жидкость. Следом, через некоторое время, входил он - человек в черном костюме. Я знал, кто он, хотя в его облике об этом ничто не говорило.
Я решил не спать и дождаться его, меня охватил какой-то рождественский энтузиазм. Я ждал особого гостя, которого прежде никогда не видел. Это было хорошо и волнительно, и, как и всякий раз, когда я пытался бодрствовать специально, я ощутил непреодолимое желание закрыть глаза и минуточку, только минуточку полежать. Я заснул прямо на полу, это было неудобно и одновременно - приятно, как все неполагающееся. А когда открыл глаза понял, что снился мне долгий-долгий сон. Еще я понял, что этот сон был правдой. Прежде мои сны были просто снами, у меня случались видения, но никогда - вещие сны. В своих снах я спасал мир, сажал морковь, общался с людьми, которых едва знал в жизни и частенько женился, иногда даже на маме. Еще я был участником программы "Мой маленький электрик" и профессионально реализовывался в карьере автогонщика, потому что меня попросил тот парень, которого не любит общество, потому что ему нравится, когда его стегают девушки в нацистской униформе. Еще один раз я прыгал по балконам, чтобы украсть чей-то мобильный телефон. Все это было весело, но никак не похоже на реальность. Сны мне нравились, они веселые. Наверное, это был первый сон в моей жизни, который меня не развеселил. Я проснулся с глубоким, кусачим чувством, наверное, это была обида. Я помнил ее из детства, когда мне не давали машинку в медицинском кабинете, а спрашивали какие-то вопросы. Мне это не нравилось, и в груди от этого становилось душно и кололо. Потом я надолго забыл об этом чувстве, а сейчас оно снова было, и очень-очень сильное, сильнее всего на свете.
Я не знал, что папа так сильно болел. Он был своеобразный человек, мог замереть посреди разговора, мог запереться в комнате в выходной, но он работал и не позволял себе странностей при чужих людях. Ему было тяжело слушать громкие звуки, но он вполне мог их стерпеть. Папа был вполне успешным и социализированным человеком, никто не назвал бы его безумным.
Я знал, что папа убил по крайней мере одного человека в жизни, но я не знал, что тысячу лет он только и делал, что убивал. От этого мне стало больно, но не обидно. Обидно мне было от того, что сказал Отец Смерти и Пустоты, как его называли, моей маме. Он сделал ей страшно и больно абсолютно просто так. Я не всегда говорил людям правду, если ничего нельзя было изменить. Моей учительнице в школе никак не поможет в жизни тот факт, что она потеряет своего первого ребенка во время беременности. Есть болезни, которые нельзя вылечить и люди, которых не сохранить. Это грустно, и об этом надо молчать, потому что к такому нельзя подготовиться, а можно только распотрошить себе сердце, непрестанно представляя, как все случится. Мне часто было одиноко наедине с этими случайным знаниями о чужих несчастьях, с которыми никто ничего сделать не может.
Но Неблагой Король сказал маме жестокую неправду, которая сделала ее испуганной и несчастной на долгие годы. Папа не ушел от нас, он любил меня и маму, как никого на свете, он был заботливым и верным, ему стало намного лучше (хотя я и не знал, насколько) с годами. Со мной было нелегко, у меня были проблемы, и я был далеко не самым умным парнем на свете. Но я всегда старался сделать моих родителей счастливыми. Мне хотелось, чтобы они получали от меня радость и часто улыбались, как люди, которым хорошо. Я не был кем-то, кого обещал маме Неблагой Король. Моя мама могла испугаться и отдать меня каким-то чужим людям, и тогда мы никогда не узнали бы друг друга. Мне стало грустно и очень обидно, я был зол. Прошло много времени с тех пор, ничего не сбылось, и мама увидела, что мы с папой лучше, чем она боялась, она дала нам обоим шанс, и мы ее любим. И все-таки я чувствовал себя каким-то растревоженным, как будто кто-то ткнул в рану, которой я прежде не замечал.
Я огляделся. В папиной башне царил идеальный порядок. Здесь было много оружия и много книг. Я видел мечи и кинжалы всех видов с жадностью пожиравшие скудный ночной свет. С другой стороны были пистолеты и автоматы, винтовки всех мастей, я не знал их названий, но многие видел в фильмах. Здесь были старинные мушкеты и всякие разные ружья, пистолеты, снайперские винтовки, автоматы. Стены были украшены холодным и огнестрельным оружием так плотно, что, казалось, это все для красоты. Такие выпуклые и безмерно реалистичные рисунки на обоях или что-то вроде. Но все оружие было настоящим. Заряженным, острым, готовым убивать. Я заметил, что оружие закрывало швы каменной кладки. Папины страхи были здесь как на ладони. Все, что могло быть синим - было синим - балдахин на кровати, постельное белье, даже окно было закрашено, густо-густо, синей краской, и шторы были синие, что вместе с закрашенным стеклом смотрелось, как тавтология. И темно-синее ночное небо заглядывало внутрь с высоты. Я подумал, а что папа делал, когда шел дождь?
