Дочь кузнеца - Сергеева Ольга И. (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Часть II. Школа.
Салева, столица Догата. 1275 год от Сотворения мира.
Спальни девочек-рабынь располагались в левом крыле здания школы. Для рабынь каждого года обучения предусматривалась отдельная спальня. Это были довольно просторные комнаты с выбеленными стенами, плетеными половичками на полу, источавшими запах сухих трав, подставками под масляные плошки, служащие для освещения, и рядами одинаковых узких кроватей, застеленных грубыми покрывалами серого или коричневого цветов. Количество кроватей зависело от количества рабынь, да еще две-три кровати стояли незанятыми на случай появления новенькой. То есть на тот случай, если будет куплена рабыня, уже достаточно взрослая, да к тому же до этого обучавшаяся где-нибудь раньше, чтобы ее можно было определить не в самую младшую группу. Случалось, правда, такое не часто: управляющий почтенный Мабек Дагар ценил репутацию своего заведения и предпочитал выращивать рабынь с самого младшего возраста.
В спальнях, в отличие от большинства учебных комнат, были окна. Окна выходили, чаще всего, во внутренний двор и закрывались деревянными ставнями. Когда-то, очевидно перед открытием школы, ставни были выкрашены в темно-зеленый цвет, но за прошедшие годы краска успела облупиться, а тонкие досочки, из которых они были сделаны, - рассохнуться. Зимой (а так салевцы называли время года, когда с залива непрестанно дули холодные ветра, периодически лил дождь, и многочисленные деревья сбрасывали листья) в спальнях рабынь было холодно из-за проникавшего в щели сырого промозглого воздуха. Летом же, а по мнению Занилы, лето в Догате практически не прекращалось, даже закрытые ставни не спасали от жары и духоты.
Так же как и сегодня. Хотя календарное лето еще не наступило, в салевскую столицу уже пришла жара. Огромные нартовые деревья, растущие во дворе школы, сплошь были усыпаны гроздьями розовых и лиловых цветов, свисавших почти до самой земли, источая приторно-сладкий аромат. Улицы Догаты уже успели просохнуть после сезона проливных дождей, и над каменной мостовой клубилась пыль, поднимаемая ногами прохожих и копытами лошадей. В порту мальчишки, дети рыбаков, уже вовсю купались в водах догатского залива. Впрочем, об этом Занила могла лишь догадываться: рабыням, обучавшимся в школе, за пределы ее территории выходить не позволялось. Хотя, если честно, мальчишки-рыбаки и купание в море - это последнее, о чем она могла бы думать ранним вечером этого душного весеннего дня в салевской столице.
Рабыня пятого года обучения, Занила, быстро шла по коридору, удаляясь от спальни. Девочки-рабыни, особенно из старших групп, внутри школы могли передвигаться свободно. Если, конечно, это не было время, отведенное для занятий или сна. Поэтому когда девушка, наскоро стянув свои длинные пепельно-светлые волосы ремешком, чтобы не мешались, открыла дверь в коридор, ее никто не окликнул и не спросил, куда она направляется. А может быть потому, что ее темно-серые глаза смотрели перед собой прямо и пристально, а губы были сжаты в ровную линию. Девочки, ее соседки по комнате, прожившие рядом с ней не один год, знали, что в такие моменты к ней лучше не приближаться.
Выходя из комнаты, Занила невольно повернула голову вправо, остановившись взглядом на пустой кровати, стоявшей возле самой двери. Кровать эта была ничьей. Вот уже четыре года в школе не было девочки, которая могла бы ее занять. Все это время постель простояла, словно укоризненно выставляя на всеобщее обозрение свои доски, не прикрытые матрасом. И каждый день из этих четырех лет Занила, входя или выходя из комнаты, оглядывалась на постель. Она никого не ожидала там увидеть, просто привычка - штука трудно истребимая. Даже если на ее приобретение ушло времени в четыре раза меньше, чем ты уже пытаешься от нее избавиться.
Занила еще помнила время, когда она оглядывалась на кровать, чтобы встретиться взглядом с серо-голубыми глазами другого человека, улыбнуться, поприветствовать, позвать с собой...
Кровать, стоявшая у самой двери, была не самым завидным местом, поэтому нет ничего удивительного в том, что она досталась девочке, появившейся в школе, позже остальных.
Глава 1. Эзра
Лето 1271 года от Сотворения мира.
- Четче! Закончила движение и замри! Застыла, досчитала до трех и дальше. Четче каждое движение! Слушай музыку! Для кого играют? Четче!
Голос надсмотрщицы звенел под высокими сводами танцевального зала, отлетал от стен, отсчитывал ритм. Кончик хлыста вместе с ним щелкал по каменным плитам пола, гладким, отшлифованным ногами многих рабынь, учившихся здесь танцевать. За прошедшие месяцы Занила уже успела привыкнуть к этой манере госпожи Дарины вытаскивать кнут по поводу и без повода. Она часто легко пощелкивала им, когда задумывалась, или когда нужно было отсчитывать ритм, как сейчас. У Занилы уже почти получалось не замечать этого: не будешь дергаться, не привлечешь внимание к себе, хлыст продолжит щелкать по полу.
Восемь рабынь, выстроившись в три ряда, один из которых получился чуть короче, распределились по зале. Занила стояла второй в крайнем левом ряду (как раз том, что короче). Она старалась смотреть только перед собой, в белую оштукатуренную стену, каждая трещинка на которой была уже изучена за прошедшие месяцы изнурительных уроков танцев, или в затылок Райше, которая сейчас старательно тянула спину в трех метрах впереди нее.
Хлыст щелкнул справа и сзади: Дарина обходила вокруг девочек, следя за их движениями. Следующий щелчок ближе: надсмотрщица повернула и идет вперед по их проходу.
- Вы должны танцевать лучше! - голос раздался совсем рядом от Занилы, заставляя ее порадоваться тому, что фигура танца как раз не позволяла обернуться и посмотреть на госпожу. - Четче движения, я сказала!
И очередной щелчок хлыста. Раб-музыкант, совершенно дряхлый старик, постоянно живущий при школе, тоже уже привык к этим щелчкам и научился не обращать на них внимания как на своеобразный аккомпанемент. Его скрюченные высохшие пальцы все так же сжимали тонкую длинную фарну [Фарна - национальный дарийский инструмент; разновидность флейты, но более длинная. До 50 отверстий, расположенных по всей длине корпуса, позволяют извлекать достаточно сложные мелодии, хоть и требуют значительного мастерства в исполнении.], извлекая из нее протяжную мелодию с нескончаемыми вариациями, переливами и остановками. Вначале Занила часто отвлекалась на музыканта: она никак не могла оторвать взгляда от его рук. Старые пальцы, обтянутые сухой пергаментной кожей, покрытой коричневатыми пятнами, напоминали ей лапки гигантского паука, перебирающие по деревянной палочке - фарне.
Вообще-то танцы у Занилы получались неплохо.
Может быть потому, что она была самой младшей из обучавшихся в школе девочек, может быть, благодаря еще чему-то, но среди других рабынь она выделялась своей гибкостью и ловкостью. А прекрасная память позволяла ей без труда запоминать новые движения. Так что даже госпожа Дарина хвалила ее, где-то раза четыре за прошедшие месяцы. "Целых четыре раза!" - мысленно усмехнулась Занила. Этого оказалось достаточно, чтобы некоторые из рабынь, особенно те, что пробыли в школе дольше нее, начали поглядывать на нее с завистью и раздражением. Занила замечала их, но не считала нужным как-либо реагировать: кнут надсмотрщицы щелкал вдалеке от нее - этого было вполне достаточно.
