Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина (мир книг .TXT) 📗
И про честь родовую.
И про ответственность.
И… выходит, что все это – ложь?
- Неприятно, да? – спросила Марья, подавая следующий лист. – Александр Александрович появился на свет в положенный срок, о чем и была сделана запись в церковной книге.
И снова снимок, на котором не разобрать слов, ибо записи в этой самой книге велись на редкость мелким узорчатым почерком.
Издевательство какое-то, право слово.
И снова документы. Купчие на землю, на деревушки, тогда еще с людьми. Перечни душ, отошедших под руку Радковских-Кевич.
- Все шло неплохо, полагаю.
…бумаги на продажу лошадей, большею частью кобыл, но и пару холощеных жеребцов тоже нашли хозяев.
Списки с конюшен.
И новые клички. Стало быть, появлялись на свет чудесные жеребята золотой масти, преумножая богатства Радковских.
…и не только жеребята.
Второго сына нарекли Николаем.
- Это наша бабушка, - Марья показала снимок, уже куда более четкий, где на коленях бледной женщины сидела прехорошенькое дитя в кружевном платьице. – С прапрабабушкой…
У этой женщины строгое лицо с правильными чертами. Светлые волосы уложены короной. А единственным украшением темного вдовьего наряда служит брошь, весьма простая с виду.
- А…
- А ее снимков нет. Ни одного. Я пересмотрела, уж извини, интересно было.
Василиса кивнула.
Интересно.
И выходит… выходит, что Галине Романовне не позволено было оставить свой след ни в крови Радковских, ни в жизни их.
- Полагаю, детей забирали сразу после рождения и передавали на воспитание. Вот только… погоди.
Еще один снимок.
Две девочки в легких платьицах сидят на козетке, которая чересчур велика для них. Одна оперлась на гнутую спинку, и смотрит она прямо, с улыбкой. Светлые кудри обрамляют прехорошенькое личико.
Блестят глаза.
И девочка улыбается.
Вторая же… смотрит прямо, хмуро и недовольно. Она и сидит на самом краю. У нее неестественно прямая спина, и руки сложены на коленях.
Она смугла.
И темноволоса. И волосы ее заплетены в столь тугие косы, что и на снимке это заметно. Ее лицо кругло, а глаза узки. И она вовсе не похожа на сестру.
- А вот еще…
На снимке теперь прадед с детьми. Двое сыновей, и старший едва ли не выше отца. Он красив, широкоплеч и статен, а уж мундир на нем сидит почти идеально. Младший выглядит болезненно-хрупким, и одет-то в партикулярное платье. Девушка же столь прелестна, что… и Марья такой прелестницей не была, даром, что красавица юна. Но юность лишь подчеркивает ее красоту.
За ними, словно прячась в тени, виднеется уже знакомая Василисе женщина, которая за прошлые годы ничуть не изменилась. И любви ко вдовьим нарядам не изменила, чернота ее платья подчеркивает воздушную легкость девичьего одеяния.
На обратной стороне надпись твердою рукой: «Басьяново, 1809 г».
- Семья…
- Семья, - согласилась Марья глухо. – Вот только…
Не вся.
В этой семье не нашлось места для двух женщин, оказавшихся непохожими на других.
- И почему мне на душе мерзко? – Марья снимок забрала и, перевернув изображением вниз, положила на стол. – Не отвечай, это риторический вопрос.
А документы почти закончились.
Снова бумаги с конюшен.
Отчет управляющего.
Количество жеребцов.
Кобыл.
Жеребят.
Краткая записка, что кровь, верно, вырождается, ибо искомая масть появляется на свет все реже и от кобыл старых, привезенных еще со степи, тогда как рожденные в конюшнях приплод дают слабый, порой вовсе нежизнеспособный.
…дополнение к договору.
Отчет о возвращении авансовых платежей за невозможностью выполнить договоренность.
И еще один, о вспышке сапа. Поручение на закупку новых лошадей донской породы. Копия договора о поставку коней в армию. Записка о строительстве новых конюшен. Найм людей.
И вновь лошади.
Их покупали сперва десятками, а после и сотнями голов, чтобы после перепродать уже тысячи.
- Лошади вырождались… - Василиса перевернула последний лист, в котором шел перечень кличек, подлежащих продаже «за малую деньгу». – Те самые, ради которых все затевалось.
Она потерла ноющую голову.
А Марья кивнула.
- Вырождались. Но свое дело сделали. Наш прадед сумел поправить положение дел. Он возродил Радковских-Кевич, если не сказать больше…
…а еще сумел вовремя понять, что срок его удачи выходит, и повернуть все таким образом, чтобы не было ущерба семейному делу.
- А потом случилась война, - Марья сложила документы в папку. – Которая изменила все… и миру стало не до лошадей, пусть даже золотых.
Василиса кивнула и, вытащив снимок с двумя девочками, спросила:
- Как думаешь, она… знает правду?
- Понятия не имею. Но ведь никто не мешает спросить.
Глава 22
Амулет лежал на зеленом сукне бильярдного стола. Стол, к слову, был преотменным, пусть сукно местами выцвело, а местами обзавелось нехорошего вида пятнами. Кроме собственно стола в бильярдной осталась пара кресел, длинная узкая софа, киевница и подставка для шаров, правда, пустая. Имелся здесь и старый шкаф, ручки которого вяло поблескивали медью.
- Дрянь редкостная, - сказал некромант, подхватив цепочку обломком кия.
- Это ты про кого? – Вещерский устроился в кресле и ногу за ногу закинул. Взгляд его блуждал по опустевшей комнате, а сам он казался донельзя задумчивым.
Но ответа он не получил.
Некромант, поднеся амулет к носу, понюхал его и скривился.
- На крови делан.
Черная плесень теперь гляделась еще более черной, да и не покидало явное ощущение, что прикасаться к ней, что вовсе приближаться – дурная затея.
- Положи, - попросил Демьян.
Ладислав кивнул, показывая, что просьба была услышана. Но вот расставаться с амулетом он не спешил, пусть и отодвинул, но разглядывал, поворачивая то в одну, то в другую сторону.
- Насчет заклятья ты прав, поставлено, - заметил Вещерский. – Только не понятно, как уживается… я подал запрос по той экспедиции.
- И что?
- И ничего… батюшка звонить изволил, пытался выяснить, зачем оно мне. А как выяснил, ругался… в жизни не слышал, чтобы батюшка изъяснялся столь… вычурно. Но обещал поспособствовать, да…
- И когда?
- Завтра курьер прибудет.
Наверное, тогда что-то да изменится.
- Полагаете, ей нарочно всучили?
- Никанор Бальтазарович утверждает, что купчиха эта вовсе даже и не больна, что здоровее многих будет, что, если и есть в ней какая зараза, то такого свойства, которое ему не доступно. А я весьма даже сомневаюсь, что ему что-то недоступно. А вы ничего не увидели?
- Боюсь, что нет.
- Что ж… - Ладислав все-таки положил амулет на сукно. Это значит, что, либо она здорова, либо мы все что-то да упускаем…
- Она говорила вполне искренне.
- И вполне искренне могла верить в болезнь, - согласился Вещерский. – Помнится, моя разлюбезная тетушка, Агриппина Евстратьевна, вполне искренне верила, что неизлечимо больна, причем неизвестною науке заразой. И даже личный целитель Его императорского Величества оказался неспособен ее переубедить. Целителя она обозвала неучем, а сама занялась исследованием. И дневник завела… так и ведет с тех пор, уже двадцать третий год кряду. Записывает симптомы. Тело свое вот науке завещала. Правда, эта наука не скоро дождется, но ведь главное – намерения-с.
Ладислав хмыкнул.
- Хотя, конечно… с женщиной, убежденной, что осталось ей немного… да и не только с женщиной, любой человек слабеет во время болезни, - Вещерский вытащил портсигар и, раскрыв его, уставился на ряд тонких изящного вида сигарет. После закрыл и убрал. – Марье обещался бросить… так вот, любой слабеет духом. И тогда-то управиться с ним легче.
- Думаете, с ней желают управиться?
- Почему нет? Мои люди пытаются найти этого вот таинственного любовника, но пока безуспешно.
- Может, - Ладислав обещаний никому не давал, а потому закурил спокойно, с явным наслаждением. – Его вовсе не существует?
