Первые уроки (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна (читаем бесплатно книги полностью TXT, FB2) 📗

Если всё происходит по согласию сторон, словно угадав мои мысли, добавляет Фелиция, то, собственно, и до разбирательств не доходит. А вот когда один вбивает – в буквальном смысле – свои установки насильно, да ещё пытается внушить другой стороне, что происходящее нормально, либо даже не внушить, а приручить, подогнать под свои пристрастия… Тут-то и пригождается считка эмоций. Их подделать невозможно. И сразу становится понятно, кто есть кто.

– Вы ведь не пережили абсолютно всю жизнь Глории Иглесиас, минуту за минутой? – уточняет суровая донна. – Так я и думала. Отдельные фрагменты легче сортировать. Итак, донна Иоанна, ваша задача – воскресить теперь уже в своей памяти всё, что вы успели узнать о донне Иглесиас, фрагмент за фрагментом. Оцените каждый объективно: насколько полно он раскрывает суть случившегося. То, что сочтёте нежелательным к огласке, помещаете в коралловый шарик. Его красный окрас в данном случае символизирует ваш запрет на разглашение данных. Помните: от вашего чувства меры и деликатности зависит, что именно узнают о нашей гостье посторонние. А вот готова ли она сама поделиться тайнами… скажем так, интимного характера – решать за неё придётся вам. Далее… Сведения, которые сочтёте нужным отослать дону Теймуру, помещаете в жемчуг. Белый цвет – разрешение к считыванию. Всё предельно просто. Почему вы не спрашиваете, как, собственно говоря, загружать в материальный предмет нематериальные воспоминания?

Она требовательно и сердито глядит на меня.

От волнения облизываю пересохшие губы.

– Наверное, потому, что знаю.

Откинувшись на спинку дивана и сложив руки на животе, донна Фелиция смеряет меня придирчивым взглядом и скептически хмыкает.

– Ну, что ж, тогда… прошу!

Жестом отсылает меня к ларчику.

Слышу тревожный шёпот Элизабет:

– Ива-а… Ты правда справишься?

Молча киваю.

Справлюсь, дорогая сестрёнка. Это, конечно, странное совпадение, но всю жизнь я любила заниматься именно этим: сохранять, закукливать дорогие сердцу воспоминания о любимых людях, о хороших местах, о значимых событиях… Я размещала их в придуманных хранилищах своей памяти, привязывая к чему-нибудь цепляющему: этакому своеобразному якорю, тронув который, непременно вытянешь всю ассоциативную цепочку. Здесь же и сейчас в качестве виртуальных якорей предлагаются материальные носители, бусины. И пусть они похожи друг на друга, как горошины из стручка, пусть неотличимы, но что-то подсказывает: я их не перепутаю. Справлюсь.

Потому что очень хорошо помню состояние вроде того, что меня сейчас охватывает. На таком же подъёме я мастерила куклу Долю для Гели, потерявшей память; ваяла с Рориком портал для русичей, ни на секунду не сомневаясь в результате. Подхваченная злым азартом, стиснув зубы, шагала в туман загробного Межмирья, таща с собой испуганную Элли.

А сейчас помимо нужного состояния у меня ещё и страховка под рукой имеется: донна Фелиция, которая непроста, ох, непроста… И если вновь, забывшись, я потянусь к неприкосновенному магическому резерву, она успеет встряхнуть меня за шиворот и остановить.

Единственное, что меня сейчас то и дело сбивает с настроя – непривычная среда. Высокие потолки гостиной в готичном стиле похожи на храмовые своды, пляшущие на полу цветные пятна от стрельчатого витражного окна так и провоцируют отвлечься на них. Всё здесь красиво, завораживающе, но… не даёт сосредоточиться.

И тогда, как бы разминаясь перед основной работой, выуживаю из закоулков собственной памяти картину залитого солнцем луга, того самого, где однажды проходило наше с сэром Майклом первое занятие. Где мы потом сидели с Васютой в тени рощицы, прислонившись к тёплой спине лежащего в траве Чёрта. Тишина, покой. Наполненность Силой. Ощущение всемогущества, вроде бы и обретённого, но не особо нужного, потому что для души, для сердца всё уже имеется. Просто знаешь: стоит пожелать – и сию же секунду сотворится по моему велению.

Мысленно я переношусь не только на луг, но и в правильное состояние. Перед тем, как потянуться к первой бусине, успеваю уловить аромат разогретой на солнце земли и подсыхающего сена.

…А потом попадаю в иной летний день, в запущенный сад – южный, судя по лопушистым глянцевым цветам магнолий и шапкам рододендронов. Посреди этой красоты – я-Глория, совсем ещё девчоночка, судя по тонким, почти цыплячьим ручкам, плотно облепленным влажными рукавами. Маленькая Глория, мокрая, как мышь, лежит на берегу небольшого пруда, кашляет, отплёвывая противную воду. Платье испачкано пахучей жирной тиной, одна нога босая, атласная туфелька на другой еле держится… Черноглазый вихрастый мальчишка лет двенадцати, судя по виду – тоже невольно искупавшийся прямо в одежде – сердито ей выговаривает: он же предупреждал, что мостки прогнили, зачем надо было туда соваться? А если бы он не искал её в саду и не успел вовремя? С плачем девочка кидается ему на шею. «Прости, Хорхе, прости! Теперь я всегда буду тебя слушаться, всегда-всегда!» Он обнимает её с силой, до боли в рёбрах. Отстраняется. Как-то странно заглядывает в глаза. «Всегда? Поклянись!»

«Клянусь силой рода!» – не задумываясь, выпаливает девочка. «Принимаю», – важно отвечает он. И глаза его сияют торжеством.

… Клятва родовой силой… хм, это, наверняка, серьёзно. Возможно, дону Теймуру окажется важно узнать о самой первой привязке девочки к будущему садисту. Значит, нам для размещения этого кусочка жизни нужен жемчуг.

Бусина белая…

Зажимаю в ладони мерцающий перламутром шарик, сосредотачиваюсь – и чужое воспоминание просачивается сквозь пальцы в новое вместилище. В сердцевине жемчужины загорается искорка. Получилось!

Осторожно помещаю её в пустую раковину.

…«Хорхе, ты стал таким… красивым! Нет, правда! Ты в самом деле теперь ученик архимага? И снова покинешь нас на пять лет?»

Глаза юноши, изрядно подросшего и возмужавшего, вспыхивают:

«А ты будешь скучать?»

Залившись румянцем, Глория опускает голову. Коснувшись её подбородка, молодой человек заставляет девушку посмотреть на него.

«Я и до этого… ужасно скучала, – шепчет она. – Тебе обязательно учиться дальше? Ведь ты и без того лучший выпускник Высшей Школы!»

«Глупышка! А стану ещё лучшим да ещё архимагом. Жена архимага – это же звучит гораздо солиднее, чем жена простого некроманта, а? Дождёшься меня?»

«Хорхе…»

Девичьи пальцы теребят батистовый платочек. В полумраке садовой беседки словно сгущается воздух от гнева того, кто сидит напротив. Он до боли сжимает её запястье.

«Будешь ждать?»

Она вскидывает глаза.

«Меня сватают».

И вскрикивает. Спохватившись, молодой человек отпускает её руку. На нежной коже проступают тёмные пятна от захвата.

«Прости. Кто посмел? И ты согласилась?»

«Нет, конечно! Каррерасы сватают, за своего младшего, за Альву. Я не хочу, Хорхе, он такой… Да каким бы он ни был, он – не ты!»

«Это верно, – неожиданно остыв, отвечает тот. – Он никогда не станет таким, как я. Уже никогда».

Сердце девушки ёкает.

«Постой, ты же не… Не сделаешь что-то плохое?»

Её давнишний спаситель зло смеётся.

«Лори, ты принимаешь меня за опереточного злодея. Нет, что ты, я намерен заняться исключительно добрыми делами. Например, сделать так, чтобы все эти пять лет ты отказывала каждому, кто надумает просить твоей руки».

Она непонимающе улыбается.

«Хорхе, да я и так откажу любому, ты же знаешь. Зачем делать что-то ещё?»

Странно, но в этот момент я вижу его и глазами девочки Лори – лет шестнадцати, по смутным ощущениям – и глазами теперешней Глории, которая, не так давно переоценивая прошлое, вдруг увидела эту сцену совсем иначе… И это было больно. Очень больно.

Как и воспоминания о злом шёпоте: «Ты поклялась слушаться меня во всём, помнишь?»

Куда больнее, чем режущее проникновение в местечко, до которого раньше и сама-то девочка не решалась лишний раз дотронуться… Страх, жёсткость садовой скамейки, жгучий стыд, неловкость разведённых ног, судорожные дёргающие движения молодого мужчины, не приносящие никакого удовольствия, о котором страстно шептали страницы любовных романов… Обида. Унижение. А он так ничего и не понял.