Книга шипов и огня - Карсон Рэй (книги TXT) 📗
Но я хочу жить. Я хочу снова увидеть Химену. И Алехандро. Я хочу, чтобы у меня было время разобраться, что я чувствую к своему супругу.
У каждого будет чем заняться в наше отсутствие. Одни отправятся в княжеские владения распространять слухи о Мальфицио. Другим поручено заняться нашим арсеналом и обучать других пользоваться пращами, луками и стрелами. Третьи будут рыть ямы около всех главных подходов к деревне — их потом накроют тентами и тонким слоем грязи. Самые маленькие будут собирать сон-траву.
Меня пугает перспектива путешествия. Жара, боль в ногах, безвкусная еда маленькими порциями. Так как мы в разведке, мы не можем брать с собой верблюдов и должны нести свой скарб сами.
Нас провожает вся деревня. Они машут руками, пока мы поднимаемся по скале. На их полных надежд лицах широкие улыбки поверх рваной одежды. Нас снова ведет Умберто, тихий и серьезный. Он выставляет плечи вперед, как будто пробивает наш путь сквозь воздух. Почти два дня он не разговаривал со мной.
В мои плечи врезаются лямки рюкзака, в котором лежит спальник, сухая еда, бурдюк с водой, чернила и шкура — чтобы нарисовать с их помощью карту.
Умберто задает энергичный темп. Как и прежде, я прикладываю усилия, чтобы не отставать. Я уже не та толстая принцесса, похищенная из постели в Бризадульче, но по сравнению с моими проворными компаньонами я ужасно медленная и неуклюжая. Дорога через пустыню была стремительная, но равномерная и прямая. Здесь, в холмах, мои лодыжки болят из-за необходимости маневрировать между валунами и кустарниками, из-за подъема, нужного только для того, чтобы спуститься с другой стороны. Я, конечно, произвожу больше шума, чем вся группа, так что не знаю, как мне удастся подкрасться к Инвьернам незамеченной.
Ко времени обеденного привала моя одежда липнет к груди, а кожа под лямками горит, как от ожога. Я бросаю свою ношу на землю и сажусь на валун рядом с Умберто. Он продолжает смотреть прямо перед собой, пережевывая сухарь.
— Умберто?
— Хм-м? — отвечает он.
— Почему ты злишься на меня? — спрашиваю я, понизив голос.
— Я не злюсь. — Он бросает на меня быстрый взгляд.
— Но ты меня игнорируешь.
— Да.
Я раздраженно вздыхаю.
— У меня никогда раньше не было друзей. Только учителя, няньки, служанки, ну и сестра. Так что я не очень хорошо умею дружить. Я не знаю, чем я тебя расстроила, и не знаю, как это исправить.
— Его Величество тебе не друг? — Его голос пронзительный и дрожащий.
Друг ли мне Алехандро? Я качаю головой.
— Право, я не знаю. Он говорил, что хотел бы им стать, но теперь я думаю, что это были ничего не значащие слова, просто чтобы меня успокоить. Мы никогда не проводили вместе время. У него был личный охранник, лорд Гектор, я думаю, мы дружили с ним в то время.
— Ты не говорила мне, что ты замужем.
— Знаешь, у меня нет такой привычки: раскрывать государственные тайны похитителям, — резко отвечаю я. — Конечно, я ничего не сказала. И видишь? Ты разозлился.
— Нет. Я просто чувствую себя дураком.
Я смотрю на его профиль.
— Почему? Я не думаю, что ты дурак.
Наконец он смотрит на меня.
— Просто я думал, что, может, потом… когда все это кончится… после всего ты и я… ну, это глупо, потому что ты — принцесса, а я — проводник. Видишь? Я глупец.
Он спрыгивает с нашего валуна и ссыпает остатки сухарей в сумку на поясе.
Я слишком потрясена, чтобы последовать за ним. Жар поднимается по моим рукам и обнимает мою шею. Дураком из нас двоих оказалась я, неспособная понять его желание защитить меня, его болтовню, его взгляд, всегда задерживающийся на моем лице. Первая связная мысль в моей голове: «Хотела бы я, чтобы Алехандро испытывал такие чувства ко мне». Но следом идет другая: «Я рада, что это Умберто», и я хочу сохранить в памяти его образ свежим и уникальным, отдельно от Алехандро.
До конца дня я не замечаю боли в плечах. Я скольжу в изумлении, пораженная тем, что кто-то беспокоится обо мне таким образом. Вечером, когда мы разбиваем лагерь на выступе, Умберто снова меня игнорирует. Но я подбираюсь к нему близко-близко, когда он разводит огонь, и шепчу ему:
— Я по-прежнему не думаю, что ты дурак.
Температура снижается, и запах земли меняется. Цитрусовый и влажный, он покалывает мне нос. Кактусы и перекати-поле постепенно сменяются на пинии и можжевельник. Время от времени мы пересекаем неглубокие ручьи, и Умберто пополняет наши запасы пищи радужной форелью. Через несколько дней опасность быть замеченными возрастает, так что мы оставляем хребты и переходим в ущелья и долины. Еженощно я изможденно заползаю в свой спальник, но это измождение не такое, как было в пустыне. На этот раз болят даже кости.
Мои товарищи периодически тревожно посматривают на меня. Даже упряжка лошадей не смогла бы сломать столько веток и выбить из земли столько камней, сколько я. Чем тише я стараюсь быть, тем более неуклюжей я становлюсь. Белен отстает от других, чтобы объяснить мне, как и куда лучше ставить ногу, но очень скоро бросает это дело, взрываясь нетерпением. Я никогда не была грациозной, и мои ступни топают, куда бы я их не ставила. Однако здесь этого недостаточно даже для того, чтобы избежать растяжения лодыжки.
Я почти плачу, когда Белен раздраженно кричит Умберто, чтобы он помог мне. Тот кивает впереди. Косме и Хакиан в привычном молчании наблюдают, как юноши меняются местами.
Умберто гораздо терпеливее Белена. Он показывает мне, как надо ставить ноги, объясняет, как напрягать бедра и икры, чтобы поддерживать каждый шаг. Он старается не касаться меня, хотя я бы этого хотела.
Это похоже на урок танцев — в чем я никогда не преуспевала — все основано на точности и скрытой энергии. К концу дня мои мышцы гудят, и я практически ничего не чувствую. Но я наступила на гораздо меньше веток, чем раньше, и этот успех радует меня не меньше, чем время, проведенное с Умберто.
Этим вечером мы разводим небольшой огонь без дыма, чтобы разогреть суп, и тушим его, как только садится солнце. Мои компаньоны еще более молчаливы, чем обычно. Любой звук, любая тень приводят их в состояние боевой готовности. Они устанавливают ночное дежурство. Я предлагаю заступить на пост, но Косме говорит, что мне надо выспаться.
— Ты и без этого нас достаточно замедляешь, — говорит она.
Конечно, она права. Мне нужен особый уход, но я надеюсь, что смогу доказать свою небесполезность, если только нам удастся проследить за армией Инвьернов.
Следующим утром мы собираем лагерь быстро и молча. Умберто ведет нас с обычной безошибочной уверенностью, хотя я не вижу и признаков тропинки. Мы идем по оврагу, устланному гравием, по краям его синеет чахлый можжевельник и сухая гречиха. Солнце стоит высоко и печет нещадно. Я заматываю шаль вокруг головы, когда Божественный камень вдруг становится ледяным. Я вздыхаю в морозном шоке. Такой холодный. Такой пронизывающий.
— Белен! — зову я, и мой голос похож на писк грызуна. Его высокая фигура ближе всех ко мне, все прочие слишком далеко, чтобы услышать.
Он поворачивается и смотрит вниз, но его взгляд смягчается, когда он видит меня.
— Что такое?
Мои пальцы, уже онемевшие от холода, прижаты к животу.
— Божественный камень! Что-то не так. — Я почти плачу. Камень превращал мою кровь в лед только дважды — чтобы оповестить об атаке Заблудших и предупредить о песчаной буре. — Так случается, только когда опасность очень близко.
Белен не мешкает. Он несется вперед и хватает Хакиана и Косме за одежды. Умберто оборачивается на шум. Белен машет ему, чтобы тот возвращался к нам. Они осматривают местность даже на бегу, когда торопятся ко мне.
— Что, Элиза? Что случилось? — спрашивает Умберто, хватая меня за плечо.
— Я не знаю, но камень… нам надо спрятаться.
Хакиан уже карабкается наверх, к густым зарослям можжевельника.
— Сюда! — указывает он. — Идите через ежевику, я замаскирую следы.
