Пробуждение Силы. Том I (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич (книга жизни txt, fb2) 📗
Поджарый мужчина с угловатым землистым лицом и короткой редкой бородёнкой, хмурясь, выслушивает мои слова. На его лбу собираются глубокие складки, а тёмные глаза щурятся и смотрят цепко.
Старейшина кривит губы, словно позабыв о моей сестре, которой, если верить его словам, он помог устроиться в столице. Его глаза недовольно блестят, буравя меня из-за прерванной беседы.
Поджарый караванщик уходит в глубь своего шатра и долго роется в одном из сундуков, наконец, возвращается и вручает мне письмо.
— Женщины, которую вы описываете, с нами не было, но мне велели передать письмо в её деревню, — он кивает на свиток, перетянутой тесёмкой и скрепленный сургучной печатью, после чего падает обратно на раскладной стул.
Я отхожу в тень деревьев, не веря в происходящее.
Что значит «не было»⁈ А как же годовщина свадьбы наших родителей? Сестрёнка? Как это понять?
За пять лет мы обменялись десятками таких писем, и в последнем она клятвенно обещала приехать. Твердила, что ни за что не пропустит семейный праздник.
Она не могла не приехать, и всё же здесь её нет.
Неужели что-то случилось?
Надеюсь, её послание даст все ответы. С хрустом разламываю красную сургучную печать в виде короны, знак Имперской почтовой службы. Тут же жадно впиваюсь глазами в строки, написанные такой родной и такой далёкой рукой.
'Дорогой отец, матушка и брат, это будет моё последнее письмо.
За время, проведённое в Академии, я многое поняла. Спасибо, что выпустили меня на свободу, но дальше наши пути расходятся, как бы грустно это не звучало. Я стремлюсь к вершинам, а вы находитесь на задворках этого мира. Как камни, что тянут утопленника вниз, вы тяготили меня всё это время, не давая даже всплыть на поверхность, не то что взлететь к Небесам. Жаль, что только сейчас я смогла это понять.
Я не держу на вас зла, надеюсь, вы ответите мне тем же. Не ищите меня, всё равно не найдёте, а только потратите зря время и, скорее всего, свою жизнь. Наш семейный путь окончен. Я люблю вас всех, и вы навечно останетесь в моём сердце, но дальше я пойду одна вслед за Императором к самим Небесам.
Лин'
Моё сердце замирает, пропустив удар. Кончики пальцев леденеют. Дыхание перехватывает. Воздух становится едким, словно смрад ядовитого плюща. Всё тело дрожит от злости и непонимания.
Что такого могло случиться, чтобы сестра написала подобное?
Не верю!
Строки несомненно написаны рукой Лин. Я хорошо знаю её почерк, но этот стиль….
Даже если бы она написала что-то подобное, желая оборвать все связи с семьёй, текст выглядел бы совершенно иначе. Не так сухо и скомкано, а ярко и красноречиво, как умеет моя сестра.
Родители не должны об этом узнать. Чего греха таить, они слишком простодушны и могут легко принять письмо за чистую монету.
Они могут…
А я — нет!
Я слишком хорошо знаю свою сестру.
Даже если все звёзды погаснут на небе, она не способна так поступить.
Придётся разбираться во всём самому.
Я еду в столицу!
Глава 2
Возвращение домой похоже на движение по канату, натянутому над пропастью. Попытка удержать равновесие между тем, что объяснит отсутствие Лин, успокоит родителей и не разобьёт им сердце. Нельзя испортить их годовщину подобными вестями.
Караван задержался? Или приехал не тот? Что-то случилось на службе?
Перебираю варианты отговорок, пытаясь пропустить их через призму таких родных и таких простых родителей.
Поверят ли?
Лучше скажу, что Лин не прибыла и ничего не написала. Впрочем, там присутствовал старейшина Тагай. Он может невольно упомянуть письмо, и тогда обман вскроется.
На подходе к дому ловлю отголосок эмоций — разительный контраст, между горечью, что чувствую сейчас, и той радостью, что мы испытали пять лет назад. И ведь это было вечером того же дня уже после нашей стычки с Бохаем, который сейчас отправился в центральный город провинции, шагнув на следующий этап Пути.
Это известие меня удивило. Почему не в столицу? Но тогда, когда я услышал его, быстро придумал оправдание: Бохай не ровня моей любимой и несравненной сестре. Деревенские сразу вздохнули свободнее, сбросив гнёт этого холёного подонка.
Не успеваю подняться к двери, как она распахивается и ко мне выходят отец с матерью. В их глазах я вижу удивление. Матушка, за эти пять лет высохшая ещё больше, теребит серебристую косу. Она похожа на лесную былинку, побитую ветрами и выжженную солнцем.
Могучий, как медведь, и угрюмый, как скала, отец теребит густую смолистую бороду. Последние пару лет его волосы начали выпадать на макушке, так что он их сбривает подчистую. Лысина задорно блестит на солнце в противовес мрачному лицу.
— Где Лин? — громом среди ясного неба звучит его вопрос.
Ком подкатывает к горлу, слова застревают. Мне нечего сказать сейчас.
— Давайте поговорим в доме, — предлагаю я.
Матушка чуть не падает, закатывает глаза, её лицо будто покрыли мелом, отец одной рукой подхватывает её, как пушинку, и мы заходим в дом. Мои слова не сулят добрых вестей.
В камине, единственной части нашего дома, выложенной из камня, тлеют остатки дров, из-под крышки котла выбирается приятный аромат мясной похлёбки, подначивая мой живот урчать. Рассказываю всё, опуская одну единственную деталь — письмо.
Матери, которая всё реже выходит на улицу, внутри дома становится легче. Выслушав мой рассказ, она уже сама начинает придумывать оправдания:
— Лин же писала, что приедет. Возможно, это просто не тот караван.
— Ну, следующий караван в Лесные Холмы будет не раньше конца месяца, — замечает отец. — С числами у неё никогда проблем не было.
Всё ещё не верит отец, но я уже не вмешиваюсь. Приободрённая мать делает за меня всё сама. А отец то и дело, отвечая на её додумки, бросает на меня пронзительный взгляд, словно спрашивая: «Ты что-то скрываешь, сын?» Вслух же ничего не произносит.
Семейное празднество пролетает мимо меня. Различные мысли не дают покоя, и я не могу веселиться со всеми, отказываясь от хмеля. Да и родители подавлены отсутствием любимой дочери. Деревенские друзья и знакомые пытаются их растормошить, но под этой крышей прямо сейчас нет места радости.
На рассвете я собираюсь, быстро сгребая свои накопления и несколько самых ценных рисунков. Вещей немного, легко помещаются в заплечную сумку. Туда же на всякий случай запас вяленого мяса и лепёшек на несколько дней. Перемещаюсь по дому аккуратно, чтобы не потревожить гостей, но в дверях меня окликают сонные родители.
— Уходишь, Рен? — смотрит на меня матушка, потирая глаза руками.
— Да, — просто киваю.
Слова не нужны. Они сразу понимают причину.
— Найди её, сын, — мрачно произносит отец, кладя огромную ладонь на моё плечо. — Если что-то случилось, позаботься о ней. Ты — старший!
Выдерживаю его строгий взгляд. Отыщу. Обязательно.
— Возвращайтесь вместе, сынок. Заклинаю, возвращайтесь! — всхлипывает мать.
Прижимаю её к себе, такую маленькую, словно ребёнка, нежно целую в морщинистую щёку.
— Здесь всегда будет ваш дом. Возвращайтесь, — повторяет она. — Хочу ещё увидеть вас, пока земля не забрала меня в свои объятья.
— Вернусь, матушка, — обещаю ей, глядя в серые печальные глаза.
Она целует меня несколько раз. Смотрит, но ничего не говорит, словно понимает, что расставание будет долгим. Видно, знала всё ещё вчера и специально обнадёживала отца. Мы смотрим друг на друга, надеюсь, что не в последний раз, но в спину почему-то звучат такие слова:
— Прощай, Рен, да хранит тебя лес, да поможет тебе природа!
Стискиваю зубы, хочется повернуться, но если сделаю это, то не смогу сделать следующий шаг. Через несколько минут ныряю в шумные и такие родные Лесные Холмы с Западных Ворот, понимая, что увижу родное селенье ещё не скоро.
