Русская и советская фантастика (повести и рассказы) - Пушкин Александр Сергеевич
Черти из рассказа М. Н. Загоскина «Нежданные гости», наведавшиеся к помещику в день смерти его холопа, — род мороки, наваждения. Русалка и оборотни О. Сомова и М. Загоскина — персонажи сказочные, но они намеренно включены авторами в реальную обстановку. Более того: вмешательство волшебных сил не вносит существенных перемен. Фольклорная фантастика отличается от сказочной, пожалуй, большей детализацией, большим вниманием к быту. Но и это обстоятельство не может быть решающим критерием (провести четкую границу между фантастикой и сказкой, вообще говоря, очень трудно [5]). Так, история Иоланды, поведанная А. Ф. Вельтманом, очень далека от русской действительности. Автор изображает средневековую Францию. Обстановка, нарисованная писателем, схематична и вряд ли точно передает нравы и обычаи средневекового человека. Но вот народные поверья и суеверия отражены точно. Это и позволяет отнести «Иоланду» к типу фольклорной фантастики (конечно, не бесспорно). Вельтман подробно и со знанием дела описывает искусство церопластики, показывает, как Иоланда решила воспользоваться им для мести. Она должна проткнуть восковую фигуру своей соперницы и затем пригласить монаха, чтобы тот совершил обряд над «умирающей». Таков обычный порядок колдовства. Но он неожиданно нарушился. Вымысел не в том, что можно убить реального человека, убивая его подобие. Чудо заключается в другом: восковая статуя вдруг перевоплотилась в реальную девушку, и бездыханное тело ее в доме убийцы выдало тайну преступления… На этом, однако, загадочность не кончается: спустя некоторое время обнаруживается, что само убийство — обман, и вот настоящая Сан-ция с неподдельным удивлением и ужасом читает о своем убийстве. Непонятна дальнейшая судьба Санции и ее спутника. Автор намекает, что они погибли. Так ли это? Тайна не только не прояснилась, но еще больше запуталась.
Неоднородность фольклорной фантастики, ее тяготение к философской подтверждает рассказ А. К. Толстого «Амена», действие которого развертывается в Риме времен первых христиан. Не то сама Венера, не то посланница Сатаны— Амена заставила юношу-христианина Амвросия для спасения его друга и невесты отречься от своей веры, забыть любовь. Но помощи он так и не получил. Стоило отречься герою от этой «ужасной женщины», от ее богов, «от ада и от сатаны», «как исказилось лицо Амены, изо рта побежало синее пламя; она бросилась на Амвросия и укусила его в щеку». Спасти друзей не удалось, но от власти Амены он избавился.
Как видим, А. К. Толстой и А. Ф. Вельтман попытались мотивировать поступки и душевные движения, исходя из архаических представлений.
По-иному используется склонность к суевериям в фантастике конца XIX — начала XX века. Ограниченность реальных знаний в смеси с ложными представлениями, неумение, даже нежелание задумываться над последствиями своих поступков и помышлений приводят к гибельному исходу Якова Алексеевича Саранина («Маленький человек» Ф. Сологуба). В центре рассказа прозаическая, бытовая идея. Саранин ищет средство, которое бы помогло жене уменьшиться: ему бы хотелось уничтожить досадную диспропорцию, существующую в их семье. Но, кроме естественного стремления наладить супружескую жизнь, им движет чувство зависти, обиды. Неизвестный, продающий ему нужный эликсир, — это, в сущности, его двойник. Ведь зло заложено в самом Якове Саранине. Таинственный торговец возникает в тот момент, когда коварный умысел созрел, пытается предостеречь Саранина, но после воплощения задуманного— исчезает… Герой не внемлет предупреждениям, забывает об осторожности — и чудесный эликсир губит его же, уменьшая до микроскопических размеров,
Сологуб не ограничивается рассказом об ошибке Саранина. Он развивает свой сюжет, изображая, как меняется отношение окружающих к Якову Алексеевичу. Если в ранней фантастической повести герой, попавший под влияние неведомых сил, испытывал отчуждение, непонимание, то Саранин уже просто отторгается. Он даже не возбуждает сочувствия и жалости в своей жене Аглае. Некая предприимчивая фирма использует все укорачивающегося Якова Саранина для рекламы своих изделий, выставляя его в витрине, — и Аглая соглашается отдать мужа «внаймы». В конце концов Саранин уменьшается до размеров, недоступных невооруженному глазу. Он не умирает — он как бы выпадает из жизни, не вызывая ни в ком ни сожаления, ни даже любопытства.
Более традиционно, в духе «фантастики приключений» и романтической фантастики XIX века, написаны «Звезда Соломона» А. Куприна, «Граф Калиостро» А. Н. Толстого и «Агасфер» Вс. Иванова. Иван Цвет из повести «Звезда Соломона» волею случая приобретает власть над миром, каждое его желание должно исполняться, ибо он нашел магическое слово, которому подчиняются духи зла. И что же? Это оказывается для него тяжело и утомительно. Цвет не пожелал узнать тайн мироздания, но в то же время не захотел и подчинить себе весь мир. Немножко наивный, чудаковатый и простодушный, Иван тяготится праздной обеспеченной жизнью. Он обладает «чистым сердцем», которое безуспешно искал герой Одоевского. Но эта чистота сопряжена с неразвитостью, с суевериями и вряд ли была бы способна удовлетворить взыскательных персонажей «Косморамы». Магическая сила доставляет Цвету одни только хлопоты. Он вынужден контролировать каждое, даже мимолетное желание, чтобы случайно не наделать беды. Например, стоило ему мысленно послать своего собеседника к черту — и тот убирался прямо из вагона движущегося поезда. В другой раз, увидев рабочего на куполе колокольни, у него мелькнуло: «А что, если упадет?» — и человек, действительно, сорвался. Только отчаянный крик Ивана: «Не надо, не надо!» позволил несчастному спастись. Еще один случай — в цирке, когда в аналогичной ситуации упала акробатка.
Возникает парадокс: полученная сила становится для Ивана Цвета и для окружающих источником неприятностей и беспокойства. Он может управлять миром, но не способен справиться с самим собой. Как и герой «Косморамы», Цвет готов избавиться от этого обременительного дара. Наконец, ему удается обрести желанную свободу «такой понятной, простой и милой» жизни мелкого чиновника. Прощаясь со своим «хозяином», черт удивляется, что этот «чистый человек» не воспользовался возможностями создавшегося положения и добровольно отказался от власти.
В рецензии на «Звезду Соломона» критик Вячеслав Полонский писал: «В ней так искусно и увлекательно перемешана быль с небылицей, явь с фантастикой, так остро и выпукло зарисованы «странные и маловероятные события» из жизни маленького чиновника, сведшего знакомство с чертом, — что можно с уверенностью: сказать: «Каждое желание» (первоначальное название повести Куприна. — В. Г.) станет одной из самых популярных вещей для любителей «таинственного», «загадочного», «неразгаданного».
Встреча мелкого чиновника и черта — сюжет традиционный для русской фантастики. Но если Пушкин, Бестужев, Одоевский пока-, зывали, как таинственная сила овладевает человеком и подчиняет его себе, то герой Куприна сам действует активно. Без желания Цвета «нечисть» бессильна, она подчиняется ему. Сюжетная схема XIX века наполняется новым содержанием. Куприн не дает ответа на вопросы, которые ставили Пушкин и другие романтики. Сама ситуация изменилась — и Куприн это показывает.
Известным сюжетом воспользовался и А. Н. Толстой в «Графе Калиостро»: юноша влюбился в жену (более традиционно — в дочь) чародея-чернокнижника. При всей занимательности сюжетной интриги она все же вторична, повторяет во многом «ходы» русских романтиков, особенно писавших о «безумных».
Повествователь вроде бы совершенно не заботится о правдоподобии. Но именно потому, что он не пытается объяснить чудо, мотивировать поступки героев, их психологию, читатель как-то сразу принимает условия «игры», ненавязчиво, но настойчиво предлагаемые ему автором. Эти условия включают, между прочим, и чуть-чуть наивное представление о мире как о застывшей потенциальной жизни, которую можно разбудить. Так незаметно «игра» переходит в жизнь, и не новая в общем история об ожившем изображении оказывается увлекательной и своеобразной.
