Встретимся через 500 лет! (СИ) - Белов Руслан Альбертович (читаем книги онлайн txt) 📗
- И потому хочешь знать ее подноготную?
- Да, милая.
- Прекрасно помню, как ты узнавал мою...
- Подноготную?
- Да.
- Перед тем, как сделать тебе предложение? - ухмыльнулся Мегре, вспомнив, как долго выбирал между племянницей одного из высших чиновников дорожного ведомства и простой официанткой, между Луизой, пухлой девушкой со свежим личиком, веселыми живыми глазами и Рейчел, яркой, изящной, тонкогубой, с чем-то щемящим душу под сердцем. Выбирал, пока Жеральдина, супруга чиновника, не взяла Мегре, образно выражаясь, за обшлага перешитого отцовского фрака и не тряхнула, как следует.
- Да, милый. Перед тем, как сделать предложение стать твоей любящей женушкой, - ворковала Луиза.
- Это было первое мое дело. Успех в нем живит меня до сих пор. Так привезешь книги?
- Привезу. К мраморным женщинам я не ревную.
- Она не мраморная, она – цельнобетонная.
- Тем более. Я слышала, ты покашливаешь? Профессор проверял твои легкие?
- Конечно, проверял. И сказал, что это обычная осенняя простуда.
- Все у тебя обычное. Обычный инфаркт, обычная простуда. Береги себя, милый.
- Ты тоже себя береги. Целую, родная.
4. Девяносто ударов в минуту
Вернувшись к воротцам - они были уже закрыты профессором, при помощи ключа, разумеется - Мегре попросил появившегося кладовщика определить тело Делу в морг, и направился к 1-му корпусу.
Здесь необходимо отметить, что территория санатория, в котором лечилось около ста человек, в те времена имела правильную прямоугольную форму, вытянутую с севера на юг. Северную половину территории занимал окультуренный лес, в нем мы только что побывали. Южная же часть представляла собой просторный парк, где французского регулярного «покроя», где экзотического японского, а где и русского, основным отличием которого были не прямые углы или со вкусом разбросанные камни, но березки, потомки берез, высаженных российскими гренадерами для банных нужд.
В центре парка размещался главный корпус лечебницы – трехэтажный особняк в псевдоготическом стиле, то есть украшенный высокими башенками, стрельчатыми окнами, вимпергами, массой горгулий и химер. В нем обитало большинство пациентов (общим числом около семидесяти). По углам территории располагались четыре г-образных в плане двухэтажных корпуса кирпичной кладки. Эти строения напомнили бы наблюдателю бастионы, если бы не окружавшие их картинные палисадники с аккуратными разноцветными оградками, да крыши, крытые веселой светло-коричневой черепицей. В ансамбле с «бастионами» главный корпус смахивал на старинный таинственный замок, может быть, потому санаторий и прозвали Эльсинором. Корпуса соединялись друг с другом и с главным корпусом мощеными дорожками, их окаймляли клумбы, десять месяцев в году радовавшие глаз яркими цветами. Первый корпус, называемый также «Тремя Дубами» благодаря возвышавшимся рядом могучим деревьям, располагался на северо-западе парка, остальные нумеровались от него по часовой стрелке. О Втором корпусе или «Доме с Приведениями» речь впереди, Третий же и Четвертый, на дюжину номеров каждый, были центрами VIP-гетто с собственными лечебными базами, бассейнами и спортивными площадками. Обитатели их по большей части существовали обособленно, предпочитая общаться между собой, либо одиночество.
Вернемся, однако, к Первому корпусу, к «Трем Дубам», в котором произойдут многие действия нашего повествования.
В нем имелись две палаты, одна на первом этаже, другая на втором. Первый этаж занимала мадмуазель Генриетта Жалле-Беллем, во всех отношениях примечательная особа, второй пустовал. По словам горничной Мегре, говорливой Аннет Маркофф, вновь прибывшие пациенты отказываются занять верхние комнаты «Трех Дубов», узнав от «шептунов», что те пользуются дурной славой. Последняя своему рождению была обязана небезызвестной Розетте фон Кобург, родственнице Жоржа Клемансо, а также некому студенту Сорбонны, имени которого история не сохранила. Первая занимала эти самые покои в 1903-ем году, занимала, пока не повстречалась в лесу один на один с волком, второй – в 1913-том, пока не то повесился в своем номере, не то под охраной полиции был отправлен под венец. По глубокому убеждению той же Аннет Маркофф, несколько лет назад дурная слава верхних покоев «Трех Дубов» обрела веское подтверждение - рабочий Пьер Жюсье по прозвищу Мотылек, посланный для проведения их косметического ремонта, споткнулся, поднимаясь по ступенькам, на самой последней. Следствием падения для стокилограммового Мотылька стали переломы левой бедренной кости, трех ребер и нижней челюсти в двух местах.
- Пьеру еще повезло, - Аннет желчно усмехалась, рассказывая это, - что вместе с ним, немым от рождения, падали два ящика с инструментами и краской, а то мадмуазель Генриетта не услышала бы грохота и не позвала Жерфаньона посмотреть, что это такое на лестничной площадке стряслось. Да, местечко... После этого случая профессор чуть ли не ополовинил оклады мастеров-ремонтников, наотрез отказавшихся там работать.
Мегре в дурную славу второго этажа «Трех Дубов» не верил, хотя на одном из дерев, давших корпусу название, частенько сиживал крупный ворон, видом зловещий. Не верил, потому что сам был свидетелем того, как некий пациент, сноб по всему, отказался поселиться в Первом корпусе, узнав, что в нем размещается баня[8], пусть имеющая историческую ценность. «Жить над русской мыльней?! Фи!» - сказал он брезгливо.
Подойдя к цели, Мегре поздоровался с Генриеттой Жалле-Беллем, в гордом одиночестве восседавшей на террасе в высоком шезлонге. На ней, иссини черноволосой под пурпурной шляпкой с вуалью, было черное бархатное платье, безукоризненно подчеркивавшее безукоризненность фигуры. «Сидит так, что шезлонг, вне всякого сомнения, воображает себя царственным троном» - оценил Мегре осанку мадемуазель Генриетты. Пока та - хмельной напиток, может быть, даже крепленый и подогретый, но с каким-то металлическим послевкусием сахаренного взгляда и ломаным финалом - что-то говорила ему о погоде, грязекаменных потоках и преимуществах винтокрылых машин, Мегре освежил имевшиеся в его памяти сведения об этой даме.
Их было немного – 49, выглядит на десяток лет, нет, неестественно моложе, приучила всех называть себя не мадам, но мадмуазель, меняет платья по нескольку раз на дню, но пояс всегда один и тот же. В санатории появилась много лет назад по причине гипертонического криза, случившегося (по словам Аннет Маркофф) вследствие скандального разрыва с неким молодым человеком, известным в Афинах селадоном. После выздоровления мадемуазель от выписки отказалась, вроде бы заплатив наличными за пятьсот лет вперед.
Когда Мегре, вспомнив все это, помимо своей воли приступил к физиогномике, то есть принялся рассматривать красивое лицо и стройную шею все говорившей и говорившей мадмуазель Генриетты, подошел профессор Перен. Он задержался в лесу, встретив там Франсуа Катэра – санаторного садовника. Этот человек – русоволосый, голубоглазый, простецкий на вид - по совместительству обихаживал лесной придел; иной день надоедливо-однообразный стук его топора часами доносился то с одного конца леса, то с другого. Люку это напрягало, и как-то он метко прозвал садовника Садосеком, завоевав тем лавры первого остроумца клиники.
Увидев профессора, мадмуазель Генриетта тут же забыла о присутствии в ее расположении бригадного комиссара полиции Мегре. Тот с радостью воспользовался полученной свободой, то есть направился посмотреть баню. Вход в нее был со стороны леса, в той части дубового, саженого русскими гренадерами для банных нужд. Постояв у мемориальной доски сообщавшей, что место сие неоднократно посещалось главнокомандующим русским оккупационным корпусом князем Михаилом Семеновичем Воронцовым, будущим генералом-фельдмаршалом и наместником Кавказа, Мегре открыл сохраненной проволочкой окованную железом дверь и через предбанник проник внутрь исторического помещения.
