Кровь королей - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" (версия книг txt) 📗
– Заждались? – Тихий, уверенный голос прямо у левого уха.
Роберт вздрогнул и, обернувшись, резко поднял свое оружие.
– Проклятье, – прошептал он, уставившись на едва различимое в лунном свете перемазанное сажей лицо. – Как ты здесь очутился? Кругом листва лежит, а ты без звука…
– Ветер чуешь? – улыбнулся Олвин. – Когда сильный порыв ворошит листву, иди. Только шагай не ровно, как звонарь в колокол бьет. Шаг – досчитай до одного, еще шаг – до трех, еще шаг – до двух…
– А за каким бесом ко мне так подкрадываться?
– Так издали не разглядеть, что это сам лесной король. Корону ты не носишь. Капюшон вместо нее, – продолжал улыбаться опаснейший преступник королевства, за голову которого была обещана неслыханная награда.
– Нашел, что искал? – спросил Роберт.
– И даже более того. Только не разобрался, что это. Наш пленник, надеюсь, мне в этом поможет. Он, к слову, жив еще?
– В убежище уводили живым. А денег добыл?
– Ну, до сокровищницы не добрался. Не до того было. Но горсть пегасов и один лик принес. Да и не ради денег жизнями рискуем…
– У каждого свой интерес.
– Согласен. Шагов триста назад я слышал далекий лай и крики. Тревога в цитадели. Собак по следу небось пустили уже. Листва пожухлая их замедлит, но не сильно.
– Ты что же, шаги свои считаешь?
– Уже нет, Робб. С годами начинаешь чувствовать число шагов, как чуешь холод или пекло, зловоние или благоухание. Я как-никак боевой вестник Зеленого ордена.
Глава 2
Знойные пески и «шагающие горы»
Наследный принц Гринвельда Леон Эверрет за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь не встречал такого животного. Хотя, с тех пор как прибыл королевским посланником в империю Тассира, он подрастерял способность удивляться. Леон повидал могучих слонов и свирепых боевых носорогов. Он увидел собственными глазами настоящего, а не нарисованного пешего дракона. Причем не какую-нибудь мелочь, едва крупнее куропатки, а самого́ тиранодракона, которого загнали и убили на потеху высокородной публике в загородной резиденции императора Шерегеша Двенадцатого.
А теперь вот это странное животное, которое должно было заменить в охотничьем походе коня. Выглядело оно весьма нелепо и на коня совсем не походило. Четыре тонкие лапы с широченными копытами, никогда не знавшими подков. Длинная шея. Морда, которая, казалось, постоянно ухмылялась и выражала полнейшее если не презрение, то равнодушие ко всему, что вокруг, в том числе к хозяину. Хвост совсем тонкий и короткий, совершенно не прикрывающий срамное место. Но самое удивительное – это два холма на могучей спине. Между ними находилось особое седло, оказавшееся весьма удобным. Оно даже имело мягкую спинку, на которую можно было откинуться. От спинки тянулись вверх тростины, которые поддерживали шелковый навес, защищавший от палящего солнца.
– Бактриан? – переспросил принц.
– Да, – кивнул Фатис Кергелен. – Или просто бактри. На вашем языке это животное называется верблюд.
Пусть охота на пеших драконов – привилегия знатных особ, лысый, круглоголовый ученый раб, к тому же евнух, Фатис Кергелен отправился на нее тоже. Хотя принц Леон уже стал что-то понимать в тассирийском наречии, его сквайр Кристан Брекенридж также учил язык, а знавший его немного до визита в империю охранитель Леона сир Харольд Нордвуд постепенно пополнял свой словарь, без недопонимания все равно не обходилось. Именно поэтому с гринвельдскими посланниками был отправлен толмачом раб Кергелен, в совершенстве владевший обоими языками.
Процессия собралась внушительная. Чуть более полусотни одних только всадников на верблюдах, и половина всадников – вооруженные воины. С десяток верблюдов тянули огромную повозку, назначение которой Леону было непонятно.
Среди знатных особ гринвельдский принц знал мало кого. Сам император от охоты воздержался, объявив, что она устроена в честь заморских гостей, а не его божественного величия. Но, как оказалось, среди них был ниччар. Так называли в Тассирии главного полководца императорской армии, имя которого Леон никак не мог запомнить. Зато внешность ниччара тассирийского забыть было нелегко. Пятидесятилетний великан был необычайно могуч, хотя Леон давно был уверен, что все тассирийцы малорослы. Ниччар носил сверкающие на солнце черные усы, которые обильно смазывал какими-то маслами, чтобы закрученные кончики смотрели вверх, и узкую бородку клином. Взгляд больших черных глаз был свиреп. Старый шрам спускался со лба на скулу, по пути рассекая правую бровь. Весь его вид говорил о том, что это сильный, бывалый и умелый воин. Леон мог бы радоваться, что они теперь в союзниках и что тассирийской армией командует такой человек. Однако он так и не забыл жуткое действо, когда на пиру в загородной резиденции императора был устроен потешный бой, во время которого тассирийские воины расправились с тысячами пленников и рабов, оружие которых не годилось даже для защиты от диких собак. Столь бессмысленная жестокость поразила принца надолго. Может, на всю жизнь.
Караван неспешно двигался на юг. Верблюды оказались не из тех животных, которых можно пришпорить и пустить в галоп, хотя, как поведал Кергелен, когда захотят, они умеют быть резвыми.
Леон поначалу удивился, увидев Фатиса в седле. Ведь рабам не только воспрещалось носить парики, но и сидеть верхом. Однако, как выяснилось, на верблюдов запрет не распространялся. Только на лошадей и слонов.
Нежелание куда-либо спешить было свойственно не только двугорбым животным. Вся жизнь в Тассирии текла медленно и томно. Кипучую деятельность можно было наблюдать лишь на пристанях и на рынке. В иных же местах тассирийцы вели себя так, словно спешка – жуткое прегрешение. Видимо, это из-за солнца. Оно жарило, не зная никакой пощады. Иногда, крайне редко, на небе появлялись облака, но их было так мало, что они едва бросали тень на диковинный знойный мир. А вот дождя за те долгие недели, что Леон со спутниками пробыли в империи, не было. Как только тассирийцы умудрялись что-то выращивать?
Во второй половине дня, когда миновали обширные угодья, относящиеся все к той же загородной резиденции, Леон получил ответ. Караван двигался по дороге, вымощенной каменными глыбами. Неизвестно, как этого удалось добиться, но камни были совершенно плоскими и плотно подогнаны друг к другу. Слева по ходу лежали огромные зеленые поля. Тут и там можно было разглядеть трудящихся крестьян и тележки с мулами. Некоторые мулы не тянули тележки, а несли большие плетеные корзины по бокам. Через равные промежутки гладь полей пересекали зеркальные полосы оросительных каналов.
– На востоке протекает великая река Гибракта. Каналы идут от нее, – пояснял Фатис Кергелен. – И этим каналам уже почти тысяча лет…
Все это было, конечно, весьма занимательно, но рассказы о повадках верблюдов и о великих трудах по орошению пустыни Леон слушал рассеянно. Более всего мысли молодого гринвельдского принца занимала Инара, прекрасная наложница императора Шерегеша Двенадцатого, одна из трех его мильнери, девственница, которая должна была пройти инициацию, то есть возлечь с повелителем и лишиться невинности. В то самое время, пока Леон, потерявший всяческий покой от любви к девушке, на которую даже смотреть нельзя, будет участвовать в глупом развлечении, именуемом охотой на пеших драконов.
Леон вспоминал ночи, что он провел на верхней площадке башни, рядом с соломенным истуканом, изображающим стража с большим луком. Вспоминал, как предложенная ему, дабы скрасить одиночество, рабыня Шатиса отвела его на эту площадку и показала лицо Инары, обычно скрытое от посторонних глаз вуалью. Тогда он почувствовал, что земля, весь сущий мир ушли из-под ног. Тогда он понял, что впервые полюбил. Следующей ночью чувства снова привели его на площадку, и непостижимым образом на свою террасу вышла и Инара. А потом он слушал ее голос, томно и с мягким акцентом произносивший его имя.
Теперь он не мог представить, как переживет грядущие ночи, вдали от императорского дворца, вдали от нее. Как можно дышать, если нет воздуха? Как можно жить дальше, если не подняться на вершину башни и не встретиться глазами с ней? А потом дарить друг другу улыбки и вместе любоваться звездами.
