Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
«Мы не торгуем счастьем, мы устраиваем свидание с ним. Дальнейшее зависит только от вас».
Метеосводка обещала хмурый день, но это не повод оставлять ставни закрытыми. Порядок есть порядок, как любит приговаривать немецкая половина моей души, работа есть работа. В будни прием посетителей начинается чуть позже десяти часов утра, но персонал, разумеется, приходит заранее. Вернее, заранее приходим я и моя грубая мужская сила, потом начинается непродолжительное сражение со ставнями и дверным замком. Монстр, преграждающий путь в салон, по моему мнению, нуждался в замене вот уже лет семьдесят, но леди Оливия категорически запретила приглашать мастера и тем более самостоятельно копаться в недрах бронзового чудовища, дабы «не посягать на неприкосновенность чужого жилища», и туманно обронила что-то вроде: «В решении любых проблем разумнее использовать переговоры, а не насилие». Доводы о том, что нежелательной прикосновенности может подвергнуться наше жилище, то бишь салон, успеха не возымели. Признавать за дверным замком право на самоопределение вплоть до самоотделения я не хотел до тех пор, пока однажды не простоял битый час, прячась от дождя под узким козырьком подъезда и посылая проклятия на головы всех, кого мог припомнить, начиная от неизвестного мастера скобяных дел и заканчивая самим собой, не догадавшимся захватить масленку. В конце своей, как сейчас помню, искренней и проникновенной речи я отчаялся настолько, что обратился непосредственно к замку с предложением открыться, если он, конечно, желает, чтобы хоть один человек за сегодняшний день обрел долгожданное счастье. То, что произошло дальше, не поддавалось ни малейшей, привычной каждому из нас с рождения, логике: я отчетливо услышал, как язычок замка щелкнул без участия ключа, и дверь ушла из-под опиравшейся на нее моей спины…
Не нашедшее объяснения происшествие повлекло за собой два существенных изменения в материальном и нематериальном мире. Во-первых, я прекратил практику ежебудничных препирательств с замком, а во-вторых, заменил коврик в прихожей на более мягкий и не елозящий по полированному паркету, потому что, когда моя пятая точка познакомилась с приспособлением для очистки подошв уличной обуви, я имел честь прокатиться на нем до противоположной стены и прослушать бой напольных часов непосредственно над своей головой.
… – Доброе утро!
Ранний прохожий, решивший, что я обращаюсь к нему, рассеянно буркнул в ответ: «Доброе», и пришлось вежливо раскланяться, чтобы не создавать впечатления сумасшедшего. Хотя опасаться нечего: даже если мое поведение покажется странным или неуместным, ни упрека, ни более серьезных последствий не будет. В Ройменбурге каждый имеет право на свободу быть таким, какой он есть, ни больше ни меньше. До тех пор, разумеется, пока не полезет со своей свободой на чужую территорию.
Замок щелкнул приветливо, но слегка злорадно, словно подхихикивая надо моими злоключениями.
– Смейся-смейся, – равнодушно разрешил я. – Только когда нагрянут октябрьские туманы, не проси меня о свежей смазке.
Оставаться на улице для продолжения односторонней беседы не хотелось: сентябрь тоже начинал показывать свою темную сторону, слезливую и сопливую, поэтому я вошел в дом, захлопнул дверь и тщательно вытер подошвы сапог о коврик.
Замок помолчал примерно с минуту, потом издал звук, похожий на ворчливый скрежет. Мол, пошутил неудачно, но ничего страшного. Мол, мы же свои люди, всегда сочтемся.
– Я подумаю.
Короткий вопросительный скрип.
– Подумаю, какую марку смазки выбрать. «Аккерсон», к примеру. Или больше подойдет «Бауэр»?
Порыв уличного ветра пролетел через замочную скважину со свистом, больше всего напоминающим азартное удовлетворение.
Вот так почти каждое утро. Разговариваю с дверью. Это нормально? Для меня – вполне. Я вообще люблю поговорить. Правда, и одиночество люблю, но не одновременно, а порознь, когда устаю от общения. Собственно, поэтому и работа, выбравшая меня, не связана с толпами народа и намозоленным от бесконечной болтовни языком. Даже персонала в салоне количество весьма и весьма ограниченное. Собственно, всего лишь я и…
– Утро.
Вот кого-кого, а ее дверь всегда пропускает бесшумно и галантно, и я очухиваюсь, только когда мне в спину втыкается то энергичное, а то вялое, как сегодня, приветствие.
Соглашаюсь:
– Утро.
Огромные сонно-голодные глаза на бледном личике моргнули, передавая движение всей голове, желтовато-серые кудряшки слегка взлохмаченных ветром волос всколыхнулись, а вельветовый берет цвета красного вина пополз вслед за зацепившими его пальчиками.
– Отвратительная погода.
Киваю, хотя и сомневаюсь, что Ева видела в своей жизни осень, отличную от местной. Как и я, фройляйн Цилинска родилась и выросла в Ройменбурге, а если и покидала пределы города, то на весьма непродолжительное время, чтобы успеть заметить вокруг существование иных миров.
– Вижу, ты к ней вполне подготовлена.
– А? Ага.
Присаживается на низкий пуфик, разгребает складки широченной цветастой юбки и начинает стаскивать ботинки. Стаскивает медленно и безучастно, словно не умом понимает, зачем это делает, а выполняет заложенную программу. Ботинки, кстати, того фасона, который называют туристским, с толстой подошвой, выглядящие комично громоздкими на тонких Евиных ногах, особенно в сочетании со всем остальным нарядом.
Сегодня мы играем в Кармен? Короткий жакет расстегнут, выставляя на обозрение кроваво-алую блузку, явно сползающую с узеньких плечиков. Маки того же насыщенного цвета, рассыпанные по черноте юбки. Серьги-кольца настолько большого диаметра, что застряли намертво, зацепившись подвесками за петельки буклированной ткани воротника.
За ботинками на пол следуют носки. Толстенные, из настоящей овечьей шерсти, до умопомрачения деревенские. Под одним из носков обнаруживается свежая дырка на колготках, и мне даже не нужно напрягаться, чтобы…
«Опять сорок пять. И ногти, состриженные почти под корень, не помогают. Наверное, с пальцами что-то не так. Бе-э-э… Надо будет зайти в «Эверсон» и взять ту упаковку по скидке: в конце концов, целых пять пар, и на неделю вполне может хватить…»
Если бы я собирался в ближайшее время жениться, то, не задумываясь, предложил бы руку и сердце Еве. Какая еще девушка способна относиться к дырке на колготках как к преходящей суете, не стоящей сожаления? Только за сегодняшнее утро, пробираясь через толпу на площади Норденштерн, по меньшей мере у семи дам разного возраста и положения я прочитал душераздирающие стенания по поводу крошечных пятнышек на щиколотках, в считаные мгновения развившиеся до страшных проклятий в адрес уличных уборщиков, не осушивших все швы брусчатки. Причем некоторые из обиженных искренне полагали, что нерадивых работников нужно заставить изымать влагу из стыков между камнями мостовой с помощью носовых платков. М-да… Нет, после такого веселого начала дня пессимистичный пофигизм Евы представляется поистине подарком небес!
– Тьфу на вас.
Ни капельки лишних эмоций, словно боится растратиться впустую. Хотя я прекрасно знаю почему. И она узнает. В свое время.
Поднимается, берется за полы жакета, намереваясь освободиться от верхней одежды, и я, поймав взглядом металлический блик, запоздало вспоминаю о серьгах:
– Подожди!
Мягко останавливаю энергичное движение рук и осторожно разъединяю ткань и крючочки узорчатых подвесок. Густо намазанные тушью, а в оригинале – пепельно-серые ресницы кокетливо смыкаются, а ярко-алые губы растягиваются в улыбке, делая девушку похожей на лягушонка, злоупотребляющего косметикой.
– Вы сегодня трогательно заботливы, Джаак.
Не знаю почему, но с самой первой встречи, с момента знакомства она называет меня именно так. Наверное, искажение звуков кажется ей чем-то великосветским и изысканным, иного объяснения найти не могу. Залезать же поглубже в ее сознание не хочу. А может, и не могу. Не пробовал еще совершать серьезные погружения. Страшно. За себя в основном. А поскольку инстинкт самосохранения – самый полезный инстинкт для человека, стараюсь к нему прислушиваться как можно чаще и внимательнее.
