Время меча - Нестеренко Юрий Леонидович (чтение книг txt) 📗
Оказалось, что толпа окружает полукольцом врытый в землю столб, к подножию которого несколько человек стаскивали поленья, ветки и сучья. Среди луситов царило возбуждение, они явно предвкушали какое-то радостное событие. Взгляды большинства были устремлены кудато в сторону леса на юге. Лишь несколько человек обратили внимание на конных чужаков и повернулись к ним. Эйрих приветствовал их полуситски и спросил, могут ли двое путников остановиться в этой деревне на ночлег.
— Можно, отчего нет, — ответили ему и вновь обернулись в прежнем направлении; должно быть, то, что находилось там, было интереснее двух вооруженных незнакомцев в нетипичной для этих мест одежде.
— У вас какой-то праздник? — осведомилась Элина.
— Еще какой, — ответил ей тощий плешивый лусит, демонстрируя в ухмылке щербатые зубы. — Давненько уж таких не было!
Элина хотела продолжить распросы, но в этот момент среди деревьев близкого леса обозначилось какое-то движение, и звонкий мальчишеский голос закричал: «Ведут! Ведут! « Толпа зашумела и чуть подалась вперед.
Из леса вышло несколько человек. Почти все они были луситы, однако среди луситских серых армяков мелькала одежда необычного темно-зеленого цвета. Судя по движениям остальных, они тащили этого зеленого, и притом весьма грубо, сопровождая пинками и колотушками. Жители деревни, видя это, разразились бранными криками — но отнюдь не по адресу своих земляков, жестоко обходившихся с пленником. По мере того, как те приближались, Элина лучше разглядела их жертву. Это был длинноволосый юноша — или даже девушка?
— нет, пожалуй, все-таки юноша в разорванной одежде явно не луситского, а скорее западного покроя. Тонкие черты его бледного лица, несмотря на ссадины и кровоподтеки, удивительно контрастировали с грубыми, словно вылепленными неряшливо из крупных кусков глины, лицами луситских крестьян. Его руки были скручены за спиной, и вообще он не пытался оказать никакого сопротивления своим мучителям; те били и пинали его, по всей видимости, исключительно из садистского удовольствия.
Элина задохнулась от возмущения. У нее не было сомнения, что юноша — западный дворянин, каким-то образом оказавшийся в этих краях; и эти грязные скоты осмеливались так с ним обращаться! Ладонь графини немедленно охватила рукоять меча, но другая сильная рука, сдавившая ее запястье, помешала извлечь оружие из ножен.
— Не вмешивайтесь, — процедил ей в ухо Эйрих.
— Но разве вы не видите… — Элина ожгла его возмущенным взглядом, однако тоже понизила голос.
— Это не то, что вы думаете. Кроме того, мы все равно не можем ему помочь. Их здесь сотни.
Пленник, которого подтащили уже совсем близко, вдруг поднял голову и увидел двух всадников, смотревших на него. Элину поразило, что во взгляде его даже на мгновение не мельнула надежда. Он явно не ждал, что эти люди, судя по всему — практически его соотечественники, придут ему на помощь; он считал, что они тоже входят в число палачей! Этого Элина уж никак не могла вынести, но, прежде чем она успела выхватить меч, движение головы пленника откинуло в сторону прядь его волос, и Элина увидела его ухо.
Это ухо не было человеческим. Оно было длинным и острым на конце, словно у волка или лисицы. Эльф!
— Что вы собираетесь с ним делать? — дрогнувшим голосом спросила Элина у ближайшего крестьянина, хотя ответ был очевиден.
— Как что? — искренне удивился он. — Сжечь нечистое отродье!
На Западе эльфов никогда не считали нечистью. Этот загадочный народ, живший в лесах, словно звери и дикари — но, разумеется, совсем не так, как те и другие! — издавна вызывал любопытство, восхищение и зависть. В своих чащобах эльфы создали искусство, заставлявшее смущенно разводить руками поэтов и музыкантов человеческих городов. Наука и технология были чужды им; они были искусны в магии, но лишь до определенных пределов — намного превосходя среднего человека, однако никогда не поднимаясь до уровня человеческих чародеев, правивших миром. По всей видимости, дело было в том, что если людям необходимо было учиться магии, то эльфы обладали ею от природы — однако же своим природным уровнем и довольствовались, не пытаясь
— или не имея возможности — его повышать. Непревзойденные лучники, они почти никогда не воевали друг с другом и тем более с людьми — впрочем, в эпоху чародейских империй войны были вообще немыслимы. Эльфы не вмешивались в дела людей, но и их в свои дела допускать не любили, что, конечно, способствовало атмосфере таинственности и всевозможных домыслов. Говорили, что им не ведомы боль и страдания, что они бессмертны — и впрямь, случалось, что несколько поколений людей были знакомы с одним и тем же эльфом.
Когда же магия стала терять свою силу, и власть чародеев рухнула, изменилось отношение людей ко многому, что окружало их в прежнем мире — в том числе и к эльфам. Зависть моментально взяла верх над восхищением. Не сразу и не везде неприязнь перешла в прямое истребление; эльфам повезло больше, чем несчастным гномам, большинство из которых умерло под пытками, когда люди пытались выведать у них тайны подземных кладов — будучи не в силах понять, что стараются понапрасну, очарованные собственными легендами, ибо на самом деле никаких кладов никогда не было, так как человеческий ажиотажный интерес к блестящим камешкам совершенно чужд гномьей культуре. Кое-где от эльфов тоже пытались добыть подобным образом эликсир молодости, но большинству была ясна беспреспективность таких попыток, ибо ни одна легенда не относила чудесные эльфийские свойства на счет какой-либо технологии. Поэтому чаще всего короли нового мира просто издавали указы об изгнании эльфов с их земель. Там, где эльфы не подчинялись, против них посылали солдат, их травили собаками, иногда выжигали целые леса. Эльфы вынуждены были бежать в другие королевства, но аналогичные указы издавались и там. Изгнанникам приходилось скрываться в самых отдаленных и глухих углах; должно быть, немало их откочевало в земли луситов, где лесов было много, а людей мало — впрочем, в те времена местные леса были еще населены другими существами, теми, кого и в магическую эпоху люди считали нечистью, но не смели трогать, повинуясь законам чародеев; так что и здесь эльфов ждали враги, слабеющие от потери магических сил, но сильные злобой и отчаянием. Не всем человеческим королям, впрочем, ненависть и ксенофобия затмевали здравый смысл; некоторые предпринимали попытки использовать эльфов, создавая из них стрелковые части — однако эти попытки потерпели неожиданный крах. Дело было даже не в том, что война была несвойственна эльфийской культуре — от отчаяния многие из них готовы были служить в человеческих армиях; однако выяснилось, что реальные таланты эльфов намного уступают легендарным. Проще говоря, пошедшие на королевскую службу эльфы оказались еще худшими лучниками, чем люди, да к тому же их отличала меньшая выносливость. Некоторые человеческие владыки брали эльфов в качестве придворных бардов — и в этом качестве представители гонимого народа оправдали возлагавшиеся на них надежды; но оправдали слишком хорошо — рано или поздно с каждым из них происходил несчастный случай, ибо их коллеги-люди не хотели оставаться без работы.
Но все это было давно; на Западе уже не одно поколение никто не встречал живого эльфа, их считали вымершими вместе с другими существами, слишком тесно связанными с магией. На смену прежней ненависти пришло что-то даже вроде ностальгии; за былую травлю, конечно, никто не покаялся, о ней просто предпочитали не вспоминать, и потомки тех, кто когда-то лично командовал карательными рейдами, нередко вздыхали теперь, особенно в галантных беседах с дамами, о чудесной, но слабой расе, не выдержавшей суровой реальности нашего мира. Но так было на Западе, где эльфов давно не осталось; на Востоке же, где, как видно, они еще встречались, их считали нечистью и продолжали уничтожать.
Пленника уже подтащили к столбу, когда клинок Элины наконец вылетел из ножен:
— Стойте!
