Я – Кирпич (СИ) - О'Санчес (Александр Чесноков) (книга регистрации .TXT) 📗
Стоим и думаем, каждый о чем-то своем – трое нас: Елагин остров, я и дивно-вертикальный ливень. И еще туман, ухитрившийся сохранить свою густейшую консистенцию не только вокруг меня, но и среди хлещущих дождевых струй. Гляжу на растопыренные пальцы обеих рук – чистые и мокрые, с легким венозно-фиолетовым оттенком кожи, холодом дождя, но зато без малейших следов голубоватой субстанции.
И – р-раз! – что-то опять шевельнулось слева, на краю зрения – оставшаяся в живых нечисть! Улетучившийся, было гнев, никуда из меня, оказывается, не делся, только притаился и теперь вновь вспыхнул! И голубые наросты на кулаках тут как тут: на левой типа туристский топорик почти без рукояти, на правой типа клинок, сантиметров сорок длиною! Я с прыжка вломился в реденький кустарник, но ударить не успел: услышал – одновременно ушами и как бы подсознанием – мольбу: «Не убивай меня!»
А голосок-то знакомый! Дряблый, мерзкий, но жалобный! И размеры у твари этой гораздо меньше, чем у сбежавшей… и пахнет иначе… Пахнет – это я неточно сказал, выхватил из собственной эрудиции первое попавшееся слово, хоть как-то объясняющее смысл того, что я… понял… почувствовал… учуял… Да: учуял, так вернее всего, отсюда и «пахнет» хотя и вне обоняния. Придержал я руки-крюки, в магическую сталь обутые, сумел справиться с неистовым желанием порвать в куски эту гадость, что посмела… того, кто… существо, которое… Странно: стоит лишь внезапно завернуть за угол обыденности, покинуть натоптанные, привычные для тела и разума тропинки понятий, так сразу внутренняя речь твоя становится куцей, невнятной, невзрачной! Короче говоря, вытянул я правую руку, как бы отвергнув ненужный покамест гладиус, да цап эту небольшую гадость в районе головы, предположительно в области шеи, отбежал обратно в круг, свободный от дождя, и сдавливаю в полсилы, при этом обтекаю, потому что мокрый с головы до пят, а сам вопрошаю вслух… гм… человеческим голосом:
– Ты кто, сука!? Чё здесь делаешь? Быстро отвечай, а то задавлю, на хрен!
Молчит, хрипит гадость, в руке трепыхается, но ответной агрессии не проявляет: не кусает и не царапается, не то, что в прошлый раз! Ах, ты-ы, ё-олки-палки!.. В прошлый раз! Точно, блин! Это же тот ворчун, что палец мне прокусил вместо благодарности, когда я из голубой ленты его отклеил! Кстати, надо будет крепко обдумать, не забыть – откуда во мне берутся эти инсайты, вспыхивающие в мозгу помимо логики? Хотя… я уже принял для себя гипотезу, что не сумасшедший, и не фиг долее в ней сомневаться, буду исходить из того, что данное предположение – факт неубиенный: я нахожусь в реале и мой разум тоже. Была у меня логика, теперь она с озарениями. Ну-ка, посильнее сдавим… И приотпустим…
– Отвечай, считаю до трех! Не шучу!
– Я Букач! Букач я!
– Букач? Чё это – Букач! Типа, зовут так, что ли?
– Да!
– Что да? Ну!
– Зовут так. Не убивай.
Осторожность, как правило, рука об руку с долголетием идет по любой отдельно взятой жизни. Я, не будучи шибко опытным по жизни, знаю истину сию из прочитанных книг, поэтому, под собственные крики-угрозы, одновременно стараюсь – выдавить «момент истины» из пойманной шушеры и вертеть головой по сторонам, в попытке не лохануться и не подставиться под удары других членов гнусной мерзоты, что напала на меня. Те остальные, которых я поубивал, были иными внешне и… и… по запаху, что ли… но все равно: ушки на макушке!
Ничего не вижу за этим ливнем в кисельном тумане. Но на моей «арене» вроде бы пусто.
– А что ты здесь делал? Зачем на меня напал? Не тормози, сука! Взялся отвечать – отвечай! Ну!
– Я не нападала! Я просто… Я рядом была… я почуяла…
Опа! О как! ПочуяЛА, быЛА! Оказывается, эта тварь себя по женскому полу обозначила. Ну, велик же этот мир, ну, разнообразен, в сравнении с нашими… с моими мозгами: в любой, самой нестандартной ситуации всегда найдется место неожиданному и удивительному! Я отчего-то прочно думал, что Букач – это… это ближе к мужскому имени, да и голос премерзкий, да и манера говорить…
– Э, погоди! Ты чего – женского роду-племени?
– Какого скажешь! Женского. Нет, нет, я ошиблась. Нет! Только не убивай, я мужского! Салоп себе выращу, все как скажешь сделаю, пощади, о Великий!
Час от часу не легче. И нечисть оказалась бабой, и я великий. Лестью решил меня взять. Решила. Ни хренашеньки не понимаю в происходящем. Когда кончится этот странный дождь?..
– Чего, чего вырастишь?
– Нет! Прости! Я ошиблась! Не убивай. Я женского роду-племени! Все как ты сказал!
Женского, все-таки. И то хлеб, разобрались. А тварь-то… сама верещит, а сама так и норовит из руки выкрутиться, ишь, коготками в край ладони вцепилась!
– Будешь кусаться и царапаться – удушу! А башку оторву и выброшу!.. Вон туда, на ленту!
Лента, кстати говоря, голубоватится… голубится… – тьфу!.. – ближайший кусок ее довольно четко виднеется сквозь мутные хляби, по крайней мере, я различаю эту субстанцию, отсвечивающую голубоватым… даже чую, куда она дальше протянута… налево и направо… без конца и края… А между тем лупатая Букач мгновенно прислушалась к угрозе: птичьи лапки разжались, когтей не видно, клюв… хобот… что у неё там… пасть носатая приоткрылась и оттуда вместо осмысленной речи только испуганные хныки доносятся – наверное, им, эмоциям своим, она уже не хозяйка, Букач эта… Но дрожит меньше.
– Успокоилась? Отвечай словами.
– Да, о Великий!
– Царапаться, кусаться, обзываться не будешь?
– Нет, о Великий! Не убивай!
– Кто на меня нападал? Кто они? Которых я того… замесил. Отвечай!?
– Мары. Они всегда здесь крутятся, падаль собирают.
– Падаль? Не врубился что-то. Я, что ли, падаль для них?
И опять захныкало… захныкала эта клювастая дрянь… на жалость меня разводит:
– Не убивай, о Великий!
– Поменьше титулов! Отвечай же, сволочь, не то лопнет мое терпение!
– Я… я… я стараюсь!.. Кто ослаб – они тут как тут! Простых-то днем не жрут, те их и не видят! А я… это… ну… Нет, я не такая, просто с голодухи… Они меня тоже пытались…
– Тебя тоже хотели сожрать? Это когда ты к ленте прилипла? Не тормози, сволочь!
– Да! Да, когда прилипла. Когда ты меня спас и в воду бросил. Они бы меня съели. А ты спас! О, Великий!
«Но в сердце льстец всегда отыщет уголок!» Я еще со времен своего проживания на Сенной был весьма падок на лесть, да только очень уж скудна была моя жизнь на такие приманки… Никто и никогда не называл меня великим, мне даже в любви никто не признавался, разве что Женечка с Ленчиком… И гораздо, гораздо позже, когда я уже разумом проснулся. Но это они так, шутя, под постельное настроение, в виде поощрения за врученные им цветы и подарки… И Витька-мент с Сенной иногда говорил: «Ну, Кирпич, ну, ты велик не по-детски!..» – это когда приходил мой черед «проставляться», и я приносил из похода за бутылкой дагестанский «коньяк» вместо «журавлика». Принес, откупорил, пожал шквал аплодисментов – и забыли меня величальники… до следующей бутылки за мой счет… А здесь – мало того, что лестью обмазали, так еще и того… типа, реально спас я эту Букач от смерти… Может, не поздно бы её задавить? Отобрать у твари врученный подарок? Дескать, не фиг было кусаться и ворчать?.. Но жалко, все-таки. Да, и волшебными свойствами, небось, обладает, и наверняка знает чего-то там, что не вредно бы мне знать… Попробую сделать так, чтобы она, Букач эта, мне пригодилась. Вдруг вдвоем не так страшно будет?.. И Дэви – третья. Или отпустить на все четыре стороны?
– Ок, будем считать, что я велик в этой ситуации и свершил благородный великанский поступок. Тебе сейчас куда, кикимора болотная? А, Букач? Опять в воду забросить? Или в дождь? Смотри – какой дождь, почти тот же омут!
– Нет, о Великий! Я ослабла, выпил ты меня. Бросишь – как раз приклеюсь и пропаду.
– Надо же… я ее выпил!.. Это ты меня кусала, не я тебя. А как же тебя усилить? Я тебя не пил, понятно!? Что мне с тобой делать, где выпустить?
Засуетилась Букач, замельтешила хоботом, затрепетала прижатыми крылышками… или что у нее там… не рассмотреть как следует… И явственнее задрожала – я почувствовал это пальцами, обхватывающими это полупризрачное тельце…
