Когда падают листья... (СИ) - Андреева Наталия "Калли Nieh-Ta" (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Дарен поморщился. Мысли о знати снова вывели его к размышлениям о Яромире. Неспокойно было войнику, хоть и гнал тот от себя дурные предчувствия. Да только обманешь ли сам себя? Другого — намного сподручней и легче. А вот поди-ка попробуй убедить самого себя в том, что сам же наперед обозвал ложью?
Ближе к полудню следующего дня среди зеленой листвы блеснул посеребренный купол маленького храма, а чудь погодя показалась и развилка. Где же еще стоять святыням Эльги, если не на распутье дорог? А ну как человеку выбор нужно сделать, прежде чем выбрать дальнейший путь?
Храм был старый, но, благодаря таланту неведомых мастеров, стоял крепко и рушиться не собирался еще как минимум лет сто. Серые стенки отдавали пульсирующим теплом, которое чувствовал, должно быть, каждый, кто проезжал мимо. Солнце отражалось от гладкой поверхности купола, высокие ивы девичьим хороводом в цветущих венках обступили святое место со всех сторон, будто оберегая.
Дарен, собственно, и сам толком не понял, как оказался у входа в храм. Вроде с волну назад стоял еще на перекрестье, а сейчас уже позади остались и темные дубовые ворота…
— Доброго дня тебе, сын Эльги.
Жрица была старой женщиной: смуглое лицо ее избороздили глубокие морщины, седые косы спускались из-под серого платка, и лишь только чистые, как горное озеро, и такие же голубые глаза остались молодыми и ясными. Все они — жрицы Эльги-Верной — такие: слабые телом, но сильные душою…
— Добрых дорог, госпожа. Простите, но мне, наверное, лучше ехать дальше… — он почему-то смутился, — я не хотел заезжать в храм…
— Светлы дороги Эльги-Прядильщицы, — хитро улыбнулась жрица, — и коли задумала Верная привести тебя в Святая Святых, значит, так тому и быть. Отдохни с дороги, путник. Пусть черные тени, идущие за тобой, побегут сегодня по ложному следу.
"А почему бы и нет? — вдруг подумалось Дарену. — В конце концов, никто не говорил, что надо спешить".
И тут же на душе стало светло, тепло и легко — будто кто снял с нее тяжелый камень, нависавший над Даром все это время. Лицо его разгладилось, в глазах появились отрешенность и тепло, а губы сами растянулись в улыбке.
Старая женщина сопроводила эти удивительные метаморфозы хитрым прищуром глаз и направилась вслед за ним — в Обитель Эльги, в ее Храм.
Место, к слову, было здесь намоленное и оттого безмерно нечеловеческое. Дарен буквально физически чувствовал окутывающую его божественную атмосферу: ему казалось, что даже различал чей-то ласковый и убаюкивающий шепот, но, оборачиваясь, видел лишь послушниц.
— Зажги свечку братьям, пусть и они видят свой Путь, — посоветовала жрица.
И войник с великим душевным облегчением последовал ее совету, поставив серую свечку рядом со статуей Богини и ссыпав на ее Длань горсть дорожной пыли с каплей собственной крови. Встал на колени, перекрестил пальцы и поднял голову к Прядильщице:
— Прими дар мой, Верная, и не откажи в благоволении к брату моему — не по крови, но по духу — Яромиру, сыну князя эль-шаррского, с прикрытыми глазами говорил он; слова лились сами откуда-то изнутри, будто и не он говорил — а кто-то другой, только его голосом и его губами, — упокой души на небесах погибших от моей руки и не по моей вине, сохрани всех, несущих Честь Мою и Верность, да не обойди тех, чьи Пути пересекутся с Моим.
А старая жрица слушала его речь внимательно и зорко следила за тем, чтобы никто не смел прерывать душевное уединение человека, столько лет отказывающего себе в праве быть прощенным самим собою же. Пусть говорит. Когда выговорится — легче станет, настолько легче, что проспит он две ночи кряду, а за две ночи они успеют подготовить его к повороту на его Дороге.
"Спасибо тебе, Верная! — мысленно улыбнулась женщина. — Воистину, нет дара лучше чем тот, кому суждено стать Даром Осени…"
Дарен же, закончив молиться, пропустил по меньшей мере десять ударов сердца, прежде чем открыл глаза и посмотрел на руку Эльги. Но — нет. Все худшие опасения войника не оправдались: приняла Богиня жертву, не просыпалась земля на огонь свечки и не затушила его.
Жрица пригласила отобедать отрешенного от всего путника за общий стол, и еда, даром что простая, храмовая, показалась ему искуснейшим из деликатесов. Женщина же все думала, думала… Мысли ее текли подобно тихой равнинной реке — ясные, неспешные, свободные.
Когда-то давно, уже действительно очень давно, ее, четвертую дочь в семье, отдали на послушание в храм Эльги: таковым был закон. И никогда прежде нынешняя жрица не завидовала тем, кто находится вне святой обители, так сильно. Вот смотрела на этого румяного темноволосого мальчика, уплетающего черный храмовый хлеб, и завидовала. И одновременно до безумия жалела его. Ибо видела его путь. Редко, ох, как редко над смертными так ярко горит путеводная звезда, указывающая направление жизни. Куда там Странникам с Путниками, когда предначертанное намного красивей, чем сложенное противоречивой человеческой натурой! А этот мальчик… Он жил. Жил каждым мгновением, всем телом, всей душой. И вряд ли нашлось бы хоть что-то, что смогло бы отнять у него эту жажду жизни.
Женщина едва слышно вздохнула: не хотелось ей отпускать его, но, зная волю своей богини, она не могла ей противиться. Коли уготована ему такая судьба — значит, справится. Значит, ничто не сломит его до поры…
Дар, упорно не замечая испытующего взгляда, продолжал трапезу. А потом спокойно встал, прошел в купальню с несколькими послушницами, и лишь там, когда не осталось в помещении ни одной живой души, откинул голову из воды на край бадьи и позволил себя издать вздох искреннего облегчения. Наверное, это все-таки волшебное чувство, когда с тебя снимают то, что гнет твои плечи. Но, не познавшим его, верно, и не понять вовек.
И войник, прошедши боль, любовь и апатию, снова вернулся к жизни, выкинув цепкие обрывки прошлого, как ненужный мусор. И потому спалось ему на деревянной лавке лучше и слаще, чем если бы он спал в кралльских покоях.
А черные Тени — наемники сразу двух государств, посланные по душу и тело войника — и впрямь промчались мимо по дороге, не заметив храма. Жаль только, путник не видел этого и не ведал о том, что готовит ему богиня, его богиня.
Ведь боги никогда не были бескорыстными…
В Эль-Шарр Дарен въехал в самый разгар дня: пришлось простоять в очереди с несколько оборотов, но бежать сейчас уже было бы глупо. Опытные войники у ворот смело обсчитывали неугодных им господ, но у Дара не возникло никаких вопросов насчет приемлемой пошлины. Сновали туда-сюда громкоголосые тетки с выпечкой, бегали чумазые дети с крайне счастливым выражением лиц, терлись в толпе воришки, норовя выхватить кошелек потяжелее… Дар, поймав очередного золотоискателя по чужим карманам и дав тому легкий подзатыльник, ухмыльнулся и вытащил собственный кошель. Денег было слишком много, чтобы рисковать потерей, храня те в одном месте, а потому основное хранилось в кожаном мешочке, находящемся вне прямой досягаемости уличных воров. А в кошеле оставалось полторы гнутых медных полушки.
— А не желает ли господин хороший на товар посмотреть?
Дарен оглянулся, поискав глазами объект звука, а, увидев его, понял, что господин желает, да еще как! Войник жадно созерцал скромную вывеску с несколько пылинок, а затем, решив все-таки не дожидаться ярмарки — такой соблазн был — и прямо тут купить себе нормальное оружие вместо палки-копалки, двинулся мимо зазывалы к хорошей дубовой двери.
— День к лету, — поприветствовал Дар хозяина.
В комнате царил приятный глазу полумрак, два окна, выходящие на оживленную улицу были завешены тяжелыми шторами, а другие два выходили во внутренний двор. На стенах блестели сабли, секиры, клинки, стилеты… В общем все то колюще-режущее, что обычно привлекает внимание входящих. Дарен, естественно, не стал исключением.
— Лето до осени, — ответствовал со смешком хозяин — бородатый мужчина лет пятидесяти, — только так уже лет пять как не говорят.
