Дым и зеркала - Гейман Нил (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗

— О…

Прихватив с собой книжку («Тарзан у центра Земли»), Ричард поплелся вниз. В небе висели темно-серые облака, предвещавшие дождь или снег.

Люди вечно объявляли о чем-то, а он не замечал. Ричард являлся в пустые классы, пропускал соревнования и матчи, приходил в школу в те дни, когда все остальные расходились по домам. Иногда ему казалось, он живет не в том мире, что все остальные.

Он отправился играть в футбол, и «Тарзан у центра Земли» отправился с ним, заткнутый сзади за кусачие спортивные трусы.

Он ненавидел душевые и ванны. Не мог понять, почему обязательно идти и туда, и туда, но так было заведено.

Он мерз, и вообще на матче от него не было проку. За прошедшие годы в школе для него стало предметом извращенной гордости, что он ни разу не забил гол, не перебежал на другое место после подачи, никого не сбил, не сделал вообще ничего, разве что всегда был последним, кого возьмут в команду при выборе сторон.

Элрику, гордому бледному принцу мелнибонэйцев, никогда бы не пришлось стоять зимой на поле в ожидании подачи, мечтая, чтобы матч поскорее кончился.

Пар из душевой, а внутренняя сторона бедер у него красная и натертая. Голые мальчики дрожали в очереди, ожидая, когда попадут под душ, а затем в ванну.

Мистер Мерчинсон, с безумным взором и жестким, как подошва, морщинистым лицом, старый и почти лысый, стоял в раздевалке, загоняя голых мальчиков в душ и из душа в ванны.

— Ты мальчик. Глупый маленький мальчик. Джеймисон. В душевую — Джеймисон. Эх ты нюня, Эткинсон, ну-ка становись как следует. Смиггинс — в ванну. Гоуринг, займи его место под душем…

Вода из душа лилась обжигающе горячая, а в ваннах колыхалась ледяная и мутная от грязи.

Когда мистер Мерчинсон отлучался, мальчики хлестали друг друга полотенцами, шутили над пенисами друг друга, над тем, у кого есть лобковые волосы, у кого нет.

— Не будь идиотом, — прошипел кто-то у Ричарда за спиной. — Что, если Мерч вернется? Он тебя убьет. — Нервозное хихиканье.

Ричард обернулся посмотреть. У старшего мальчика была эрекция, по которой, стоя под душем, он медленно водил рукой взад-вперед — гордо напоказ всей раздевалке.

Ричард отвернулся.

Подделка давалась просто.

Например, Ричард умел довольно сносно воспроизвести закорючку Мерча и выдать отличную копию почерка и подписи своего старшего воспитателя. Его старшим воспитателем был высокий, лысый, сухой мистер Треллис. Они давным-давно невзлюбили друг друга.

К подделке Ричард прибегал для того, чтобы получать чистые тетради из канцелярии, которая выдавала бумагу, карандаши, ручки и линейки по представлении записки учителя.

В тетрадях Ричард писал стихи и рассказы, а еще рисовал картинки.

После ванны Ричард поспешно вытерся и оделся, — его ждала книга, потерянный мир, в который надо вернуться.

Из здания он вышел медленно (галстук съехал, полы рубашки плещутся на ветру), читая про лорда Грейстока и спрашивая себя, действительно ли есть планета внутри планеты, где летают птеродактили и никогда не наступает ночь.

Дневной свет начал сереть, но вокруг школы было еще довольно много учеников, большинство играли в теннис, у скамейки пара играла в «каштаны» [30].

Прислонившись к кирпичной стене, Ричард продолжал читать; внешний мир исчез, унижения раздевалок позабылись.

— Ты просто позор, Грей. «Я?»

— Посмотри на себя. Галстук на сторону. Ты позор для школы. Вот что ты такое.

Фамилия мальчика была Линдфилд, он был всего на два года старше, но вымахал уже ростом со взрослого.

— Посмотри на свой галстук. Нет, действительно посмотри.

Взяв Ричарда за галстук, Линдфилд затянул его жестким, тесным узлом.

— Жалкое зрелище.

Линдфилд и его друзья беспечно ушли.

У красной кирпичной стены школьного здания стоял Элрик Мелнибонэйский и смотрел на него. Ричард дернул за узел, попытавшись его расслабить, — галстук врезался ему в горло. Его руки тщетно шарили по шее. Он не мог дышать, но его беспокоило не дыхание. Его волновало другое: он словно бы внезапно разучился стоять. Какое облегчение, что выложенная кирпичом дорожка, на которой он стоял, оказалась мягкой, когда медленно поднялась, чтобы принять его в свои объятия.

Они стояли бок о бок под ночным небом, усеянным тысячами огромных звезд, стояли возле развалин — наверное, некогда тут находился древний храм.

Сверху вниз на него смотрели рубиновые глаза Элрика. Ричарду подумалось, что они похожи на глаза исключительно злобного белого кролика, который был у него в детстве, но потом прогрыз прутья клетки и сбежал в сассекские поля, чтобы наводить ужас на ни в чем не. повинных лисиц. Кожа у него была белее белого, а изукрашенная и изысканная, расчерченная сложными орнаментами броня — сплошь черная. Тонкие белые волосы разметались по плечам, точно на ветру, хотя воздух был неподвижен.

— Так ты хочешь быть спутником героев? — спросил он. Голос у него звучал мягче, чем в воображении Ричарда.

Ричард кивнул.

Одним длинным пальцем Элрик взял Ричарда за подбородок, заставляя поглядеть себе в глаза. «Кровавые глаза, — подумал Ричард. — Кровавые глаза».

— Ты не спутник, мальчик, — сказал он на высоком наречии Мелнибонэ.

Ричард всегда знал, что, хотя и отставал по французскому и латыни, обязательно поймет высокое наречие, когда его услышит.

— Но кто же я тогда? — спросил он. — Пожалуйста, скажите мне. Пожалуйста!

Элрик не ответил. Он повернулся спиной к Ричарду и ушел в развалины храма.

Ричард побежал следом.

В храме Ричард нашел жизнь, с иголочки новую, для него приготовленную, только надень и носи, а внутри этой жизни — еще одну. И каждая жизнь, какую бы он ни примерял, в какую бы ни погружался, уводила его все дальше от мира, из которого он пришел. Жизнь за жизнью, мир за миром… Реки снов и поля звезд, ястреб с зажатой в когтях стрелой низко летит над травой, а вот крохотные замысловатые человечки только и ждут, чтобы он наполнил их головы мыслями, тысячелетия проходят, а он взял на себя труд великой важности и пронзительной красоты, и его любят, его почитают, а потом тяга, резкий рывок, и, …

… и он словно вынырнул с самого глубокого места в плавательном бассейне. Над ним возникли звезды, потом распались, растворившись в зелень и синь, а еще в глубокое разочарование, что он опять стал Ричардом Греем. Он пришел в себя, исполненный незнакомого чувства. Чувство было острым и конкретным, настолько конкретным, что потом он даже удивился, что для этого чувства нет особого названия: это было отвращение и сожаление, что вернулся к тому, с чем уже покончил, что оставил и забыл, что было мертво. Ричард лежал на земле, а Линдфилд возился с тугим узлом галстука. Вокруг стояли другие мальчики, он видел склоненные над ним лица, встревоженные, обеспокоенные, испуганные.

Линдфилд распустил галстук. Ричард судорожно втягивал воздух, хватал его ртом, насильно заталкивал в легкие.

— Мы думали, ты прикидываешься, — сказал кто-то. — Ни с того ни с сего вдруг упал.

— Заткнись, — бросил Линдфилд. — С тобой все в порядке? Извини. Честное слово, извини. Господи. Прости меня.

На мгновение Ричарду показалось, что он извиняется за то, что вернул его назад из мира за стенами храма.

Линдфилд был до смерти перепуган, заботлив, дружелюбен от отчаяния. По всей видимости, он еще никогда раньше никого не убивал. И ведя Ричарда по каменным ступенькам в кабинет заведующей хозяйством, Линдфилд объяснил, что вернулся из школьного буфета и нашел Ричарда без сознания на дорожке, окруженного любопытными мальчиками, и сообразил, в чем дело. Ричард немного отдохнул в кабинете заведующей, где ему дали горький растворимый аспирин из огромной банки и пластиковый стаканчик воды, а потом отвели в кабинет воспитателя.