Царь Каменных Врат - Геммел Дэвид (читать книги полностью TXT) 📗
— Как угодно, — холодно молвил Катан.
— Извини, — улыбнулся Декадо.
— За что?
— За то, что я такой.
Декадо поднялся по склону до места, откуда открывался вид на несколько расходившихся в разные стороны долин. Славная земля — все здесь дышит миром и уединением. Почва не так богата, как на Сентранской равнине к северо-востоку от гор, но заботливо возделанные усадьбы процветают, и скот тучнеет на высокогорных лугах.
Семья Декадо когда-то крестьянствовала далеко к востоку от этих мест — должно быть, любовь ко всему, что растет, передалась ему в самый миг зачатия. Он присел и зарылся в землю своими сильными пальцами. Это суглинок, и трава на нем растет густая и сочная.
— Можно я посижу с тобой? — спросил Катан.
— Сделай одолжение.
Они помолчали, глядя на стада, пасущиеся на дальних склонах.
— Мне недостает Абаддона, — сказал внезапно Катан.
— Да, он был хороший человек.
— Он был провидец — но не обладал ни терпением, ни истинной верой.
— Как ты можешь говорить такое? Его веры достало на то, чтобы заново возродить Тридцать.
— Вот именно! Он верил, что зло можно побороть только силой, — наша же вера утверждает, что лишь любовь может победить зло.
— Бессмыслица какая-то. А как же быть с врагами?
— Превращать их в друзей. Разве это не наилучший способ?
— Красивые слова, но обманчивые. Нельзя стать другом Цески — ты либо делаешься его рабом, либо умираешь.
— Так что же? — улыбнулся Катан. — Исток правит всем сущим, и что наша жизнь в сравнении с вечностью?
— Значит, умирать не страшно?
— Конечно, нет. Исток примет нас к себе и даст нам вечную жизнь.
— А если никакого Истока нет?
— Тогда смерть еще более желанна. Я не питаю ненависти к Цеске — я жалею его. Он построил свою империю на страхе, и чего он этим достиг? Каждый день приближает его к могиле. Разве он доволен? Разве испытывает любовь хоть к чему-нибудь на свете? Он окружает себя воинами, чтобы защититься от убийц, а за этими воинами надзирают другие, выискивающие предателей. Но тогда за надзирателями тоже кто-то должен надзирать? Что за жалкая участь!
— Так, стало быть, Тридцать — вовсе не воины Истока?
— Воины, если верят в это.
— Придется выбрать что-нибудь одно, Катан.
— Пожалуй, — усмехнулся монах. — А ты как стал воином?
— Все мужчины — воины, ведь жизнь — это битва. Крестьянин бьется с засухой, наводнением, падежом и болезнями. Моряк — с морем и бурей. Мне недостало для этого силы, поэтому я сражался с людьми.
— А с чем сражается священник? Декадо взглянул в серьезные глаза Катана.
— С самим собой. Он не может переспать с женщиной, не почувствовав вины. Не может напиться. Не может наслаждаться красотой мира без мысли о том, что ему необходимо совершить какое-нибудь доброе дело.
— Для монаха ты придерживаешься не слишком высокого мнения о своих собратьях.
— Напротив — очень высокого.
— Ты был чересчур суров с Аквасом. Он ведь искренне верил, что спасает душу Абаддона.
— Я знаю, Катан, и восхищаюсь им, как и всеми вами. Это я на себя злился. Мне приходится нелегко — ведь у меня нет вашей веры. Для меня Исток — тайна за семью печатями. И все-таки я обещал Абаддону, что доведу его дело до конца. Вы чудесные молодые ребята, а я всего лишь старый вояка, влюбленный в смерть.
— Не будь и к себе слишком суров. Ты избран. Это великая честь.
— Игра случая! Я пришел в монастырь, и Абаддон усмотрел в этом больше, чем следовало бы.
— Нет. Подумай сам: ты пришел в день смерти одного из наших братьев. И ты не просто воин, а, быть может, величайший боец нашего времени. Ты в одиночку одержал победу над Храмовниками. Более того — ты развил в себе дар, которым мы, остальные, наделены от рождения. Ты явился в Замок Пустоты и спас нас. Разве все это не делает тебя нашим вождем? И если ты таков... то что привело тебя к нам?
Декадо лег на спину, глядя на собирающиеся вверху тучи.
— Похоже, дождь будет.
— Пробовал ты молиться, Декадо?
— Непременно будет — вон какие тучи.
— Пробовал или нет?
Декадо сел, тяжело вздохнув.
— Конечно, пробовал — но ответа так и не получил. Пробовал и в ту ночь, когда вы отправились в Пустоту... но Он не захотел мне ответить.
— Как ты можешь так говорить? Разве в ту ночь ты не взлетел? Разве не отыскал нас в туманах безвременья? Думаешь, это само собой у тебя получилось?
— Да, я так думаю.
— Стало быть, ты сам ответил на собственную молитву?
— Да.
— Ну так продолжай молиться, — улыбнулся Катан. — Кто знает, каких еще высот ты этим достигнешь!
Декадо усмехнулся в свой черед.
— Ты смеешься надо мной, молодой Катан! За это молитву сегодня вечером будешь вести ты — Аквасу пора отдохнуть.
— Почту за удовольствие.
В поле Ананаис пустил галопом своего вороного. Пригнувшись к шее коня, он погонял его, и копыта вовсю стучали по сухой земле. На несколько мгновений он забыл обо всем, отдавшись азарту скачки. Позади голова в голову скакали Галанд и Торн, но их кони не могли сравниться с вороным. Ананаис доскакал до ручья, опередив их корпусов на двадцать, соскочил с коня, потрепал его по шее и стал выхаживать, не подпуская пока к воде. Двое других, подъехав, спешились тоже.
— Так нечестно! — сказал Галанд. — Твой конь на несколько ладоней выше и притом породистый.
— Но вешу-то я больше, чем вы оба, вместе взятые. Торн ничего не сказал, только усмехнулся криво и покачал головой. Ему нравился Ананаис, и он приветствовал перемену, происшедшую в их полководце с тех пор, как светловолосая женщина перешла жить в его хижину. Ананаис будто ожил и стал лучше ладить с миром.
Такая уж это штука — любовь. Торн много раз бывал влюблен и даже в свои шестьдесят два года смотрел в будущее с надеждой. Есть одна вдова, живущая в своем хуторке на безлюдном северном высокогорье, — он частенько заворачивает к ней позавтракать. Он еще не расшевелил ее, но со временем расшевелит — Торн знал толк в женщинах. Спешка тут ни к чему. Учтивый разговор — вот в чем сила. Расспроси ее о том о сем, прояви свой интерес. Почти все мужики рвутся завалить женщину, как только она согласится. Экая дурь! Ты поговори сперва. Узнай ее. Потом потрогай, тихонько, нежно. А уж потом люби, только без спешки. Торн рано обучился всему этому, потому что никогда не был красавцем. Другие мужчины завидовали его успеху, но опыт его перенять не стремились. Ну и дураки!
— Утром из Вагрии опять пришел караван, — сказал, почесывая бороду, Галанд. — Но золота в казне мало осталось Треклятые вагрийцы взвинтили цены вдвое.
— На этом рынке все решает продавец, — заметил Ананаис. — Что они привезли?
— Наконечники для стрел, железо, мечи — а в основном муку и сахар. Да, еще кожи и шкуры, как Лейк заказал. На месяц у нас еды хватит... но не больше.
Сухой смешок Торна прервал повествование.
— Что тут смешного?
— Если через месяц мы будем еще живы, я и поголодать согласен!
— Что, беженцы все еще поступают? — спросил Ананаис
— Да, — кивнул Галанд, — но уже в меньшем числе. Думаю, мы справимся. В армии у нас теперь почти две тысячи, правда, оборона все равно получается жидкая. Не по душе мне это — сидеть и ждать, что будет. «Дракон» всегда наносил удар первым.
— Выбирать нам не из чего, — сказал Ананаис, — ведь ближайшие несколько недель нам придется оборонять возможно более широкий рубеж. Если мы отступим, они просто двинутся следом — а так они пока не знают, что предпринять.
— Ребята становятся беспокойны, — доложил Торн. — Трудно сидеть вот так, сложа руки, — разные мысли да фантазии так и лезут в голову. Райван творит чудеса — ездит из долины в долину, зажигает в них мужество и величает их героями. Только не знаю, достаточно ли этого. Победа вскружила всем голову, Ананаис, но теперь тех, кто участвовал в бою, стало меньше, чем новичков. Люди еще не испытаны, вот и тревожатся.
