Кое-что об архимагах (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич (электронная книга txt) 📗
Иные ритуалы воистину неприятны в той мере, чтобы заставить их провести кому-то еще.
Фил уселся увереннее, привалившись спиной и принялся осторожно нащупывать осколки стекла колбы, вцепившиеся в плоть ладони. Глаза его были закрыты – в темноте от естественного зрения не было особого толку. Завтра, с утра, предстояло прийти новой боли – пусть и куда как менее болезненной, чем собственная смерть. Но столь же губительной для души – пронеслась горькая усмешка.
Дед прекрасно знал, как узнать природу божества. Но вся мерзость ритуала вовсе не в боли – а в той отметине, что остается на том, кто проведет ритуал. Боль – последствия изменения сути, а не ее первопричина.
В этом отличие света от тьмы – можно сколько угодно рассуждать о природе души, но стоит ее коснуться, как костер под ногами разведут вчерашние коллеги, констатируя метку тьмы на белоснежном полотне чистоты и веры. Не им сомневаться в созданном Творцом, не им пытаться вмешаться и изменить совершенное – но ежели кто попытается…
Словно красильщики, замешивающие едкую алхимию в огромных чанах, чтобы пропитать ею полотна ткани – не остаться им с чистыми руками, стоит отойти от теории хотя бы на полшага.
Хотя в теории они сильны – коснулось воспоминание, вызвавшее новую усмешку поверх гримасы, когда Фил принялся медленно тянуть из ладони длинный, тонкий и острый осколок, опасаясь поломать и оставить в ране.
Воспоминания – они хорошо умеют отвлекать, если наполнены болью не меньшей…
..Свет факелов за их спинами создавал глубокую тень под капюшонами. Руки, сцепленные меж собой, скрывались в широких рукавах. Бесформенные плащи не давали даже близко представить облик тех, кто был в праве решать – дадут ему приют или укажут на дверь, тогда, десяток лет назад. Казалось, будто бы не люди стояли перед ним, не смертные из плоти и крови, а нечто иное, с той стороны границы жизни. Трое молчали, замерев бездвижно, словно статуи, словно часть этого места, и если уйти и вернуться через годы – так же будут запирать проход три темно-серых силуэта на фоне живого огня.
В том месте не было магии, что-то под фундаментом древней постройки в мгновение сжирало все магическое из воздуха, огня, камня и воды, высасывало природную силу человека, делая даже архимага простым человеком. В подземельях Обители бросали осужденных чародеев, полагая это самой страшной карой. Без дара, без силы, что даровала долгую молодость и отменное здоровье, на скудном пайке, в холодных и сырых застенках преступники угасали за считанные годы.
Филипп Анси пришел в Обитель добровольно. Щедрые дары в обмен на скромную келью послушника и безопасность – таково было предложение юноши безликим настоятелям. Он тогда зашел слишком далеко в познании, и кое-кто из тех, кто подсовывал под руку книги в Темной башне, всерьез обеспокоился – Фил целенаправленно искал на стеллажах совсем не то, что было нужно безликим манипуляторам. Там желали перехода от базовой теории к практике – ритуальным жертвам и вербовке сторонников; организации схронов с оружием и подкупе чиновников, подготовке диверсий и идеологической основы будущих мятежей в провинциях. А Фил нуждался во времени, чтобы структурировать теорию, щедро изложенных в редчайших трудах, и он не знал иного места, где его не достанет Тьма.
По иронии судьбы, его достал Свет. Его приняли в Обитель – но не паломником, как сотни иных, взявших обет или просто не дружащих с головой. Как оказалось, на него с порога смотрели, как на инструмент, раскусив тщательно скрываемый отпечаток тьмы глубоко внутри. Хотя, вряд ли в полной мере определили его природу – иначе не миновать костра даже потомку великого Анси. Они полагали, что мальчишка заигрывал с тьмой, осознал содеянное, ужаснулся и пришел замолить грехи. Но делу Света был не нужен еще один праведник среди тысяч и тысяч. А вот средство познать Тьму и проверить иные теоретические и запретные практики – в нем Свет Обители нуждался гораздо серьезней. Тем более, что паренек ничего не поймет, а даже если сохранит разум – то никому не признается, особенно будучи родственником Великого Молчуна, который огнем выжигал провинции и за меньшую ересь. Так думали в Обители, с удовольствием принимая на порог скальпель, удерживая который в своих руках они намеревались научиться вырезать Тьму и иные несовершенства из души.
Следующие годы для Филиппа прошли весьма болезненно и познавательно. Правда, та грань, когда руководил хирург, и когда он начинал безвольно следовать за одушевленным инструментом, быстро смазалась. Вряд ли для предмета откроют библиотеки и тайные свитки с эпохи падения богов. И уж точно не станут выслушивать советы и покорно отходить в сторону, когда потомок великого рода с унаследованным упрямством и гениальностью резал свою собственную душу, фанатично соглашаясь с Хозяевами Обители – ведь те с самого начала говорили об очищении, неуклюже пытаясь объяснить слегка испачканному клинку, отчего его нужно погрузить в раскаленную печь и проковать. Чтобы помочь всем остальным заблудшим, разумеется.
Вместо этого Филипп погрузился в расплав целиком и правил себя внутри горнила, неведомым образом не давая личности растаять в бушующем Источнике Обители – в который под огромным давлением закачивалась вся магия вокруг, иссушая подземелья и придавая им ту самую зловещую славу. Вряд ли его рецепт был воспроизводим кем-то иным – Фил собирал себя знаниями Темной башни вокруг ее облика, а иные практики маскировал результатами озарения и таланта самоучки. Благо, иное тут никто и не мог предположить.
Старательность и одержимость перспективного неофита оценили по достоинству.
Вскоре Фил продолжил исследования, привередливо выбирая путь – из сотен теорий, приносимых ему незнакомцами, замотанными до головы в дерюгу, под которой виднелись шелка и золото. Великий опыт заинтересовал многих, а прогресс и результаты заставляли великих бороться за право оказаться рядом. В таких делах, впрочем, они явно знали толк – пусть интриги и оставались вне внимания одержимого мага-ученого, но подарки в виде научных и запретных трудов через какое-то время стали вызывать чувство пресыщения.
Впрочем, холод кельи, пост и голод никто не отменил.
По прошествии дней, которые Фил перестал считать после первой тысячи, кто-то из родичей Филиппа спохватился и провел ритуал поиска, обнаружив пропажу в одиозном месте – и Обители со скрипом пришлось признать его существование. Там, наверху, фамилия оставалась достаточно сильной и могущественной, чтобы ей были вынуждены отвечать, а на требования личной встречи – не отмалчиваться или отделываться уклончивыми рассуждениями о сроках паломничества. Даже не смотря на сонм заинтересованных покровителей.
Филиппу предстояло показаться родным и вернуться к познанию вновь – так договаривались в подземельях, пугая и обещая, соблазняя знаниями и стращая жутким посмертием.
Сам же Фил решил, что больше не боится мира над землей.
Через какое-то время Филипп вновь стоял перед входом в Обитель – на этот раз называя его выходом. Перед ним были те же трое, и столь же мрачно коптили факела, делая потолки иссиня-черными. Но на этот раз решался вопрос куда серьезнее – выйти ли ему. Жить ли человеку, проникнувшему в столь опасные тайны. И пусть все было оговорено несколько раз, и принесены настолько страшные клятвы, что за нарушившим их придут такие сущности, что не спасет и смерть… Но, как оказалось, договаривался он с покровителями, которые ошиблись столь же сильно, как и сам Фил. Потому что Обитель имела свое мнение на его судьбу.
– Я пройду? – Стоял напротив них, покачиваясь от слабости, парень.
Еда, сохраненная в тайниках, завершилась давным-давно, как бы он ее не растягивал. А ее там было много, очень много… Знания же питали только дух.
На слова его последовало молчание словно трое ждали чего-то еще. Ни обещаний и благодарности, ни россыпи слов и осторожных расспросов, на которые он так и не услышал и звука. Ни богатств и золота, робко предложенных им деланно недоумевающим Филом, уже осознавшим, что сделки больше нет.
