Осколки чего-то красивого - Макарова Ольга Андреевна (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Прошло несколько лет. Мильде писала стихи и слагала песни, которые и до сих пор остались в книгах и живой человеческой памяти и не потеряли своей силы…

Но росли ее боль, отчаянье и одиночество. И однажды, стоя посреди поля Шепчущего Ковыля, сказала: "Я отдам свой дар за его любовь"…

Глупость. Нонсенс. Как поменять красное на круглое…

Но прошел еще год. Стихи становились все слабее. Они пытались выжить, пытались сопротивляться, и некоторые вспыхивали ярко и сильно. Мильде-творец боролась, как настоящий воин, — до последнего вздоха, до последней капли крови… до опрокинутого неба над головой…

А Мастер Времени становился больше чем другом. Не-творец, он раньше боялся обжечься об яркий и жестоко горячий свет дара Мильде… За творцом и воином он не видел человека, просто любящее сердце, просто нежную душу…

Однажды стихов не стало. Но не произошло того, чего боялась Мильде — мир не отвернулся от нее, и друзья остались друзьями… А сама она успокоилась, как человек, который любим и любит…

И в этом была ее великая миссия. В том, чтобы быть воином, который всю жизнь сражается за свое счастье… и чтобы быть творцом, который гасит свой свет в самом его разгаре, пока он еще чист… творцом, который не знает жадности…

Когда-то сам Творец, будучи еще Поэтом, человеком за хрустальной стеной, погасил свой огонь, погасил одним махом, чтобы его силы хватило соединить расколотое небо…

Тот, кто смог отказаться от жизни, будет жить вечно.

Тот, кто смог отказаться от дара, никогда его не потеряет.

Каждый творец рождается для того, чтобы однажды, посреди Шепчущего Ковыля, отказаться от милости своего бога. Отказаться от дара. Отказаться от горячего света, который наполняет силой стихи и песни. Отказаться…

(6 июля 2003 г)

240.

Больше всего на свете творцы боятся потерять свой дар. Бывает, для них легче отказаться от жизни, чем от способности творить.

Блок говорил: Господи, не отнимай у меня этих мук, иначе я не смогу писать…

Но волочить это за собой всю жизнь? Но цепляться за боль? Но лишать себя гармонии?

Что это — жадность, трусость?..

А отказаться и остаться самим собой. Творить, исходя из гармонии и счастья?

Мм?

241.

Я стою на поле Шепчущего Ковыля. И готов отказаться и выпустить озеро кипятка, как выплескивают переполненную чашу.

Я не хочу больше цепляться за боль. Даже если больше не смогу творить.

///

Алекс Лочер: "Бальгар, а вот такой вот вопрос: что стало бы с девочкой, если бы Творец не стал говорить людям о том, какая судьба ее ожидает? Если бы ее родные с самого начала не выполняли бы Его волю?

Зная что нам суждено, мы зачастую следуем этому пути даже не задумываясь, не пытаясь возразить. Если нам предрекли страдания, то мы смиренно их принимаем, ибо такова воля Богов. А верно ли это?"

Бальгар: "Я не знаю. Может быть, ее назвали бы не Мильдегардом, а Веленой… Но ведь она все равно стала бы творить, раз у нее есть дар. А родня, если бы не смирилась, пыталась бы ее сломать и сделать обычным человеком (как почти всегда и бывает). Может, и неплохо знать Волю заранее…"

Алекс Лочер: "А может лучше не делать вообще ничего, а? Пусть бы все шло так, как и шло. Поэтический дар — это действительно Дар Богов — и он пришел бы, разумеется. Но вот боль… Боль — это то, что мы выбираем себе сами. И если тебе всю жизнь говорят, что ты обречен на страдания, то страдания ты и получишь.

Очень во многом мы себя убеждаем сами, и очень большую роль в этом играют всевозможные предсказания и пророчества. Мы им слепо верим — и сами помогаем этой судьбе настигнуть себя.

Если бы девушку из твоей сказки назвали Веленой, то она бы росла обычной девчонкой, которая писала бы стихи. Стихи были бы разные — наша жизнь ведь явление полосатое — но она не задумывалась бы о тяжести своей жизни больше необходимого. И жизнь была бы легче, а стихи — радостнее. А так, в каждом ударе судьбы она видела волю богов, а это вызывало чувство беспомощности и обреченности — как у героев греческих трагедий. И это рождало великую боль. И одиночество, которое порождалось чувством собственной исключительности, отмеченности, было как проклятие — потому что оно только усиливало эту боль.

А что касается того, что самое прекрасное в мире творили те люди, которым было больно — это не совсем точно. Из одной боли не создашь ничего поистине прекрасного. Только тот кто знал боль, но смог пройти через нее, познал и адские муки и райское блаженство, но при этом остался человеком — только тот может создать действительно Шедевр. А тот, кто всю жизнь не знал ничего кроме боли, тот знает только две вещи — безграничность боли и недостижимость мечты. И только эти два мира он сможет описать.

Подумай об этом".

///

242. 7 июля 2003 г

Научиться писать не из боли, а из счастья, причем писать ничуть не хуже, — это непросто.

Это ароморфоз; это скачок от холоднокровности к теплокровности, если сравнивать с эволюцией жизни на Земле. Никто не скажет, зачем он был сделан — ящерицам и так неплохо живется… Но я делаю этот шаг. Я люблю и любим. Я счастлив. И хочу быть счастливым дальше. Но не хочу терять Замирье.

У меня был к нему один ключ — боль. Оно началось для меня с боли. Оно отзывалось на боль.

А теперь… посмотрим, что будет дальше…

243.

Когда прошлое наслаивается, оно мешает дышать. Поэтому я люблю начинать все с чистого листа…

Я был рад уйти из школы, и ничуть об этом не жалею. Там остались скука, интрижки, тычки и драки… "Чистым листом" стал университет. Никогда не думал, что в учебное заведение можно каждый день ходить с радостью.

Не могу вести бесконечный дневник. Я пробовал. Даже назвал первый дневник "Бесконечная история"… но он не прожил и года. Этот тоже не доживет до моего 19го дня Р.

"Чистый лист", чем бы он ни был, — это глоток свежего воздуха. Это избавление от чего-то в жизни, что мешает уже жить и дышать. Это как одежда, из которой вырастаешь — она давит и душит и мешает двигаться.

Это все естественно…

244.

Сейчас мне мешает жить то, от чего я хочу отказаться, — творчество, пустившее корни в боль.

Если это такой цветок(не сомневаюсь, что прелестный и хищный), я вырву его из этой почвы и пересажу в новую.

И сделаю все, чтоб он прижился.

245. —Мегадэт

Мегадэт — это город. Гигантский мегаполис, напичканный техникой. Он светится неоновыми лампами по ночам, а днем над ним кружат стаи яликов — здесь без такой маленькой шустрой машинки, как без рук, — Мегадэт слишком большой, чтобы можно было ходить пешком. Невообразимо большой. Это планета-город…

Так вот, жил в этом городе парнишка по прозвищу Марсер. Он был странный. Странных обычно не любят. В школе дразнят, во взрослом мире — игнорируют. Но Марсера любили. Он, конечно, был не от мира сего, но, как ни странно, как ни удивительно, — его любили. У него была куча друзей. Людям с ним было тепло и хорошо…