Страж неприступных гор - Крес Феликс В. (читать книги регистрация txt) 📗
«Тебе в самом деле стоило бы быть немного умнее, — сказала ему когда-то жена. — Философ Готах удивляется тому, что творится в мире, — мягко поддела она его. — А ты видел когда-нибудь породистую Жемчужину?»
«Видел, и даже вблизи», — с невозмутимой серьезностью ответил он.
«Ни одна невольница на свете, сколь бы образованна и красива она ни была, не стоит тысячу золотых. Это деньги, которых бедняку хватит на всю жизнь. Жемчужин покупают потому, что они дороги. К тому же очень дорого стоит и их содержание, в сумме значительно дороже, чем сама покупка, а польза от нее та же, что и от любой наложницы или сносного управляющего — если кого-то интересует то, что у Жемчужины в голове. Но лишь сносного, поскольку управляющий полностью зависит от своего благодетеля и не вправе уйти, а потому отличным быть никак не может. Наложниц и хороших управляющих можно получить за малую долю этой суммы. Жемчужин покупают, чтобы показать всем: у меня достаточно денег, чтобы купить и содержать такое вот совершенно лишнее, но красивое нечто. По той же самой причине покупают и Предметы».
Что правда, то правда. Собственно, ничего нового она не сказала. Но Готах порой протирал глаза, глядя на мир, который в бесчисленных своих проявлениях был… дурным, попросту глупым. И он нуждался в ком-то, кто мог доброжелательно ущипнуть его за ухо и сказать: «Ты вовсе не спишь, просто так оно и есть».
Ненадолго погрузившийся в размышления о Брошенных Предметах посланник встряхнулся, взял перо и начал считать. Хотя это могли сделать и математики, ему стыдно было идти к Мольдорну с просьбой сложить полтора десятка выписанных в столбик чисел… Готах посчитал, сколько ему потребуется, и присвистнул — путешествия стоили как… самые дорогие невольницы из хозяйств. Но в конце месяца должны были прийти деньги от князя Аскара — десятую часть полученных сумм гаррийский представитель направлял в казну посланников, ибо таков был договор. Он искал новые рынки, поскольку гаррийский постепенно насыщался, а цены быстро падали — что неудивительно, поскольку в распоряжение гаррийского вице-короля Готах отдал большую шхуну с полным трюмом, а спешка также не способствовала взлету цен. Князю Аскару деньги требовались еще вчера, Готаху-посланнику — немедленно.
Не будучи опытным в вопросах торговли и ведении разнообразных дел, Готах снова нуждался в помощи жены, чтобы осознать, какова, собственно, роль его самого и его товарищей.
«Мы даем очень мощный импульс к развитию некоторых отраслей ремесла и торговли. Поступающий с рынка избыток денег питает судоверфи и производителей оружия, попадает в кошельки все более многочисленных и все лучше оплачиваемых солдат, которые после службы тратят свое жалованье только на девушек и пиво. Но все это происходит не в пустоте. На рынке самых дорогих предметов роскоши царит застой, и близится призрак катастрофы — сегодня вместо невольниц и гребней из жемчуга покупают Брошенные Предметы, доступные и дешевые как никогда».
«Прости, Кеса, но мне не хочется ничего об этом знать».
Она улыбнулась.
«Королева Эзена, еще будучи княгиней Доброго Знака, получила дартанский трон не только благодаря мечам своих рыцарей, но также и финансовым махинациям, — напомнила она. — Близятся новые войны, и для их ведения нужны лишь две вещи — а именно, золото и серебро. В крайнем случае… хватит и чего-то одного. Наши забавы с Рубином Дочери Молний…»
«Это не забавы, Кеса», — строго возразил он.
«…могут привести к изменениям на карте Шерера, а могут и не привести, — невозмутимо закончила она. — Чья-то жена-посланница уже приобрела для Вечной империи недисциплинированный и дикий, но грозный флот — лишь затем, чтобы при случае поговорить с некоей обвешанной побрякушками девицей».
«Жене-посланнице очень хочется, чтобы у мужа-посланника выпали остатки поседевших волос. Разве у меня мало хлопот, Кеса? Что касается карты Шерера, то для меня важнее всего, чтобы вообще существовала хоть какая-то карта, а что на ней, уже не столь существенно… Иди-ка ты отсюда, умница».
Улыбнувшись, она поцеловала его и ушла — но, похоже, все-таки слегка обиженная.
До Громбеларда было далеко. Готах решил, что утомительное, дорогое и длительное путешествие через весь Дартан ему не подходит. Дешевле и удобнее было погрузить свиту и припасы на нанятый корабль, после чего высадиться где-нибудь на берегу Дартанского моря, но уже в Низком Громбеларде. Так что Готах ждал в Ллапме ответа от завербованных наемников — ему хотелось рассмотреть предложения и отправить отобранных прямо в порт.
Число желающих превысило его самые смелые ожидания. Он даже не мог подумать, что найдется столько жаждущих воевать в краю, через который всего несколько лет назад прокатилась по-настоящему кровавая война. Однако именно минувшая война подталкивала людей к действию. Его высочество Рамез прекрасно знал, что пишет: благодаря военным действиям выросли немногочисленные состояния — и во сто крат более многочисленные неудовлетворенные амбиции. Предложения Готаху присылали редко, в основном в Ллапму сразу прибывали бедные воины, которым на исходе войны уже не хватало рыцарских перстней и добычи, но при них оставались их мечи и доспехи — и, собственно, больше ничего. Вербовка столь многочисленной свиты вызвала в центральном Дартане немалый шум. К Готаху мчались крепко сложенные удальцы — когда-то завербованные городскими советами солдаты, а теперь голодные и нищие, готовые биться с кем угодно за одно лишь содержание. Прибывали даже настоящие рыцари из сельских замков — замки эти состояли в основном из одной кое-как подлатанной башни, торчавшей среди руин, в которой рыцарь и его жена, окруженные выводком детишек, питались чечевицей и жили в условиях, унизительных для любого дартанского горожанина. В прекрасной гостинице, где жил с женой Готах (математики их уже покинули), ежедневно появлялись прибывшие из-за пределов города гости. У посланника возникли неожиданные проблемы: всех он на службу принять не мог, а отказать у него порой не поворачивался язык. Перед ним стоял молодой и готовый к опасностям человек в неполных, но тщательно начищенных доспехах с изъеденными ржавчиной краями, просьба которого заключалась не в словах — ибо происходил он из старого рыцарского рода, — но в самом его приезде, долгом пути, проделанном на одолженном коне. Во всем его виде чувствовалась потаенная надежда жены на привезенные мужем с войны деньги, возможно подкрепленная чаяниями старой матери, которая мечтала для сына о чем-то большем, чем падающие с дырявой крыши капли дождя и женитьба на девушке из благородного семейства, все приданое которой, однако, составляли перина и две подушки. Готах в панике отзывал гонцов, посылая взамен новых с известиями, что больше в Ллапме никому никакие наемники не нужны. Он не раздумывая отправлял прочь пьяниц и бандитского вида детин, зато принимал многих, многих других. Принимал и принимал… пока наконец не перестал, поскольку вместо тридцати у него оказалось сорок два воина под началом рыцаря, которого он, правда, слабо помнил, однако лично знал. Тот когда-то служил в отряде госпожи Доброго Знака, службу же оставил по причине несчастливой женитьбы. Обретя такой отряд, Готах попросту сбежал, по-мужски прикрывшись женой, что ему давно уже следовало сделать. Прекрасная госпожа с выкованным из самого твердого черного льда сердцем — сам Готах мертвел от страха, глядя на холодную пустыню на дне ее прозрачных глаз, — безразлично выслушивала очередного гостя, забавляясь перстнем на изящном пальце, после чего говорила: «Я благодарна тебе, господин, за то, что ты решил прийти, но мне никто больше не нужен. Скажи внизу моему господину, чтобы дал тебе припасов на обратную дорогу. Не сомневаюсь, что у тебя есть и собственные, но он должен поблагодарить тебя за честь, которую ты ему оказал своим присутствием в этой гостинице». С бывшими солдатами и людьми, не занимавшими высокого положения в обществе, она поступала более бесцеремонно — по кивку госпожи служанка-невольница совала в руку бедняги две или три серебряные монеты, и несостоявшийся наемник, которого всю жизнь прогоняли в лучшем случае пинком, бросался посланнице в ноги, целовал край ее платья или подставленный носок туфли и уходил, пятясь и согнувшись пополам.
