Вавилонский голландец - Гарридо Алекс (читаемые книги читать .TXT) 📗
– Ты сварил книги в котле, каналья.
– Только три! – выкрикивает Константин Абэ. – И пусть кто-нибудь скажет, что это не было вкусно!
– Может быть, это и было вкусно, – не спорит капитан, – но книги варить запрещено, и ты поплатишься за это.
Анадион Банакер смотрит на нас, как вдова, созерцающая убийц своего мужа, и ничего не говорит.
А боцман подходит к Константину Абэ и кивает еще двум матросам, и втроем они подтаскивают рыдающего, брыкающегося Абэ к фок-мачте и привязывают, подняв его руки над головой. Абэ обвисает кулем, а боцман размахивается и изо всех сил бьет его по спине огромной плетью. Абэ испускает вопль, и вдруг из моря ему отзывается томимый страстью тюлень или какая-то другая морская тварь. Я стою ближе всех к Абэ, и в ноздри мне бьет запах зверинца; я так и не понял – это от Абэ так пахло или от того существа, что орало ему в ответ, воображая, будто слышит призывы своей самки.
После третьего удара Абэ запрокидывает голову назад, глаза у него белые, а рот скособочен. Тут меня как будто подбрасывает, я кидаюсь к Константину Абэ и обхватываю его руками. Он мокрый и горячий, и от него разит потревоженным зверем.
Боцман отступает в сторону и спрашивает у капитана:
– До смерти забить или как? И обоих или как?
Капитан кривится:
– На сегодня довольно с них.
Боцман отбрасывает меня в сторону и отвязывает Абэ. Мир рассыпался на кусочки, я свешиваюсь за борт и вижу круглые нечеловеческие глаза морской твари. Шумно фыркнув, она мгновенно уходит на глубину.
Анадион Банакер промокнул платком свои глаза и лоб, внимательно осмотрел белый, обшитый кружевом лоскут и жестом отвращения выбросил его за борт.
– Вы оба заставили меня страдать, – проговорил библиотекарь, глядя попеременно то на меня, то на Константина Абэ. – Страдать непомерно и незаслуженно. Как вы только решились на подобное преступление? Вы же прекрасно знали, что оно карается смертью!
Абэ отозвался тихим стоном. Он лежал на палубе спиной вверх, а я стоял рядом с ним, перепачканный его кровью, и не знал, что делать. Больше всего мне хотелось бы, чтобы его вовсе не было. Чтобы он, неосуществимым чудом, вдруг очутился где-нибудь подальше и я не был бы сейчас вынужден о нем думать.
Анадион Банакер сказал:
– Завтра вы, возможно, будете повешены.
– Почему не сегодня? – глупо спросил я.
– Сегодня капитан лишь избыл свою досаду, – объяснил Анадион Банакер. – Он действовал справедливо, но не вполне рационально. Зато завтра я предоставлю ему стопроцентно рациональный рапорт о размерах нанесенного ущерба и буду ходатайствовать о смертной казни для вас обоих. Не сомневаюсь, он без малейших затруднений удовлетворит мою просьбу.
– А раньше только помощников вешали, – пробурчал Абэ.
– Сегодня у меня окончательно открылись глаза, – отозвался Анадион Банакер. – Теперь мне совершенно ясно, кто является истинным виновником регулярно повторяющегося злодеяния. Видишь ли, Константин, – тут библиотекарь потрогал Абэ носком туфли, – когда помощники меняются, а преступление, за которое их вешают, остается неизменным, поневоле начинаешь понимать, что их направляет чей-то злокозненный ум.
– Ну и при чем тут я? – осведомился Абэ.
– Твою непричастность можно установить только одним способом, – ответил Анадион Банакер, – а именно: повесив тебя. Если после этого кражи книг прекратятся, значит, ты и был основным виновником.
– А если нет?
– В таком случае, ты будешь оправдан.
И тут Константин Абэ заплакал.
Библиотекарь сказал ему:
– Я рад, что ты согласен со мной.
Проклятье, подумал я, он ведь сейчас уйдет, а я останусь наедине с плачущим Константином Абэ, и мне придется что-то делать с его расквашенной спиной и вообще возиться с ним до завтрашнего дня, когда нас обоих наконец повесят. Этого мне хотелось меньше всего на свете. Поэтому я бросился к уходящему Банакеру с криком:
– Подождите!
Анадион Банакер приостановился и поднял брови:
– Что еще?
– Я могу исправить дело, – сказал я, задыхаясь от волнения. – Клянусь, я все исправлю.
– Прошу прощения? – Библиотекарь демонстративно не желал вникать в мои сбивчивые объяснения. – Каким это образом, позвольте узнать, вы все исправите?
– Я… э… я заново напишу все утерянные страницы! – выкрикнул я.
Анадион Банакер приблизился ко мне вплотную и произнес страшным шепотом:
– Вы отдаете себе отчет в том, что поедать книги – это каннибализм?
– Да… – выдохнул я.
– И что вы принудили к каннибализму всю команду начиная с капитана?
– Да…
– И что это весьма унизительно – пожирать себе подобных?
– Не все так считают, – попытался возразить я.
– Так считаю я, – ответил Анадион Банакер, – и так считает капитан. Этого довольно.
Я понурил голову, уничтоженный.
– Впрочем, – медленно проговорил вдруг Анадион Банакер, – повешение себе подобных также может быть расценено как род каннибализма. Хотя и в меньшей степени. Здесь следовало бы, конечно, заранее просчитать все степени и градусы… – Он замолчал, тревожно вглядываясь в пустоту и без звука шевеля губами, – очевидно, прикидывая что-то в уме. Наконец взгляд его прояснился. – Вы могли бы попробовать возместить ущерб, – сказал он и предупреждающим жестом поднял палец. – Только попробовать! Заранее я ничего вам обещать не могу.
И он быстро ушел, покачивая головой и что-то бормоча себе под нос.
Я наклонился над Константином Абэ и потормошил его:
– Вставай.
– Еще чего, – огрызнулся Абэ, – мне вон как спину всю расквасили. Я и пошевелиться не могу.
Делать нечего, я оставил Константина лежать на палубе спиной вверх, а сам спустился в камбуз и там взялся за дело.
Перво-наперво я решил сократить оставшиеся дни плавания, для чего побросал в котел как можно больше припасов и опустошил, к своему удовлетворению, изрядный запас крупы. Бульон я готовил на той колбасной «попке», что обнаружил в одной из книг, а также на засаленных страницах; но теперь я был научен опытом и тщательно выловил из бульона все бумажные листки, прежде чем заправлять похлебку.
Покончив таким образом с первой частью работы, я взял первую из искалеченных книг и устроился с нею под лампой. В моем распоряжении имелись большой лист бумаги, в который некогда заворачивали мыло, и пара тряпок черного и темно-синего цвета. Тряпки эти я вымочил в воде с уксусом и получил таким образом довольно сносные чернила, а листы разрезал по формату книги.
Затем я раскрыл покалеченную нами с Константином книгу и прочитал несколько строк перед лакуной – или, лучше сказать, опустошением.
…Плотно завернувшись в темный плащ, изгнанник шел по городу, торопясь поскорее покинуть края, где его могут узнать. Клевета следовала за ним по пятам; казалось – стоит лишь обернуться, и ее уродливый лик вынырнет из-за ближайшего угла.
Но он не мог уйти навсегда, не простившись с…
На этом текст обрывался; я обмакнул остро отточенную палочку в чернила и продолжил:
…Маргаритой. Пусть хоть весь мир ополчится на него, но только не она!..
Рискуя жизнью, Демериго заглянул за садовую ограду ее дома. Маргарита была там, в саду, среди цветущих деревьев, словно ожидала его; и сегодня она была стройна, как никогда.
Заметив Демериго, она остановилась и сказала:
– Оттого что ты подглядываешь за мной, у меня так и чешется живот!
Тогда он понял: она не верит ничему из дурного, что говорят о нем.
Тут Демериго протиснулся между прутьями и предстал перед Маргаритой совсем близко.
– Я мог бы подуть на твой живот, – предложил он, – если бы ты не закрывала его.
Так он хотел дать ей понять о своей невиновности.
Ее глаза блеснули в прорези шелкового, туго обтягивающего платья. Ткань слегка заколебалась и покрылась изнутри влагой, когда Маргарита произнесла в ответ:
