Дни войны (СИ) - "Гайя-А" (книга жизни .txt) 📗
— Элдойр плохо выглядит и еще хуже пахнет, — пробормотала Мила себе под нос, когда она и Наставник остались одни в его новом доме, — сколько работы будет у лекарей с такой грязью!
— Сколько будет работы у продавцов пива с таким количеством воинов, — усмехнулся Наставник, — их в городе, должно быть, множество, а станет еще больше.
В самом деле, перепись населения того времени отражает удивительное явление: впервые продавцов пива было в городе больше, чем исповедников, а ведь ходить на исповедь воины были обязаны не реже раза в пяти дней.
Не нравились Миле и уже разобранные предприимчивыми переселенцами наделы земель и пашен, не нравилась и Скотная улица — незатейливо названная за стада скота, выгоняемые каждое утро на поля, и каждый вечер угоняемые обратно. И скот этот кельхитке тоже понравился мало, и пастухи, и молочники, и мясники — большой город пугал девушку, которая никогда прежде не видела столько народу в одном месте, столько каменных домов, высоких стен и гнетущую порой тесноту.
Но к городам привыкают быстро. За пять дней Мила привыкла к Элдойру, словно прожила тут не один месяц. Привыкла и к быту горожан, и к манерам жителей даже самых центральных улиц — сушить белье между двумя домами, выплескивать помои в сточные канавы прямо перед домом — и то хорошо, что не на головы прохожим, как в Крельже или Торденгерте. Хмель Гельвин не удивлялся — напротив, его худшие опасения утопнуть в грязи не оправдались, и он мог лишь радоваться везению. Заброшенная и заросшая за годы канализация оказалась цела, и можно было надеяться, что со временем белый город восстановит свою былую красоту и чистоту.
Город состоял из стольких улиц и стольких площадей, больших и маленьких, что посчитать их не было никакой возможности. Одна улица заканчивалась другой, проулки и тупички сливались воедино, а указатели со стершимися надписями давно были заменены. Потому лишь половина улиц носила прежние названия, другая же половина давно именовалась точно так же, как и в любом другом городке со смешанным населением. Было здесь и Порядье, и Кузнецкий переулок, и большая улица Конюшенная, старое название которой не сохранилось нигде — столь часто его меняли.
Почти все здания, за исключением лепившихся к стене, были целы, или почти целы. Несмотря на первое впечатление запустения, город не был похож на руины, которые уже ждала увидеть Мила. Заинтересованная тем, насколько сильно ошибаются легенды, она отправилась пешком обходить улицы, чтобы самой убедиться в величии Элдойра.
Прежде Мила, дочь Ревиара, никогда не была в городе. Один раз съездить на ярмарку — вот и все знакомство с жизнью, спрятанной от мира за крепостными стенами. Она привыкла к Черноземью, бескрайним степям и постоянным караванам по дороге, на которой располагалась Лерне Анси. Элдойр же был началом многих дорог, и простора здесь было мало. Мила шла по улице, и неосознанно вжимала голову в плечи, хотя ей бояться было нечего: к воину в такое время никто не рискнул бы лишний раз невежливо или насмешливо обратиться.
Мимо, торопясь, проталкивались торговцы с бочками, корзинами, кувшинами и сумками. Вот вдоль стены мелькнул босоногий мальчишка, несущий какой-то сверток по нужному ему адресу. У развилки на площади Святой Церкви, где располагался некогда дом Инвизиторов, важно выставив вперед нарядные повозки, ждали извозчики, переругиваясь за право увезти путешественника первым. Здесь же находилась улица, доходящая ровно до монетного двора, и там делящаяся на две улицы поменьше: Малую Монетную и проулок Чеканщиков, а чуть дальше, на Большой Монетной Площади, выстроились в ряд зазывалы. Тут же жили и зарабатывали менялы, ростовщики и хитрые фальшивомонетчики, которых иной раз уважали даже литейщики монетного двора.
Мила свернула в сторону одного из рынков Элдойра — здесь располагались самые крупные в пределах крепостных стен скотобойни. Огромные туши быков, кабанов, иногда дичь от охотников — все ловко потрошилось, вычищалось, обваливалось…
— Ты мое пополнение? — раздался голос откуда-то сверху, и над Милой нависла внушительная фигура, — куда ты, сестра?
— В десятку Теймы, — робея, сказала Мила. Сверху раздалось покашливание.
— Тогда это ко мне. Я Тейма. Почему так долго? Десятка! — гаркнула воительница в пространство, — строй!
Девушки, которых Мила приняла за покупательниц, побросали все, и сбежались к Тейме.
— Тьфу, куропатки, — сплюнула та, с отвращением глядя на молодежь, — это, я надеюсь, те, кто уже прошел отбор? Я не вынесу другого отряда невест.
— Сестра, а ты откуда?
— А ты наша…
— Заткнулись, кошечки! — взвыла Тейма, и девушки мгновенно вытянулись перед десятницей, — здесь вам не школа! Здесь не танцы! Кто хочет ныть и без дела трясти сиськами перед мужичьём, пусть проваливает к мамочке!
Мила, хоть и вытянулась перед сквернословящей десятницей, испытала некоторое облегчение от ее бодрых воплей. Тейма, рыжая, высокая и звонкоголосая, явно не в первый раз руководила новенькими. Вполне вероятно, всю ее жизнь это и составляло — выше десятниц женщины в армии поднимались исключительно редко.
— Слушай приказ! — Тейма не говорила — она выкрикивала каждое слово, — сейчас, всем по лопате в руки — отправляемся на Большую Скотную!
«Знакомо, — едва не застонала Мила, вздыхая незаметно, — сейчас начнется главное. Самая основная. Самая важная работа в городе, который готовится к осаде…».
— Большая Скотная — это отсюда направо! — продолжала надрываться воительница, демонстрируя рубящим жестом прямой мускулистой руки «направо», — судя по состоянию, заселена засранцами! Ваше дело — вычистить улицу так, чтобы я могла есть с земли, и не давиться! Выполнять приказ!
Громко выдав соответствующий ситуации клич, девушки растерянно оглянулись друг на друга, но затем, подчиняясь все еще вытянутой руке Теймы, двинулись к Большой Скотной. Вычищением канав традиционно занимались новички, а наказанные и вовсе отправлялись чистить городской ров вокруг стен. Но в сложившейся ситуации единственным способом хоть как-то разгрузить юношей, способных отбиваться на севере Кунда Лаад, был призыв девушек на все городские работы.
И множество эскорт-учениц и воительниц, лишь недавно получивших звания, проклиная себя, отправились на самые грязные работы. Большая Скотная отличалась масштабами запустения и разрухи. Пролегающая от Северной Торговой площади до пересечения с Горской, она была одной из крупнейших городских улиц, и движение на ней было оживлено круглосуточно. По ней перегоняли стада коров и овец, по ней въезжали, разбивая мостовую, на тяжелых обозах, и ее сточные канавы не вычищались, судя по внешнему виду, еще за триста лет до Смуты.
С населением города, выросшим едва ли не в четыре раза, это могло привести к холере уже через месяц или два.
Впрочем, горожане не выказывали к девушкам-воительницам никакого почтения или благодарности за их работу. Они сновали мимо, вообще не обращая внимания. Иногда только какой-нибудь выпивший прохожий останавливался, чтобы отпустить шуточку. Работать было грязно, скучно и противно, а от вони хотелось лезть на стену.
— Элдойр нуждается в нас! — завывал какой-то военный проповедник буквально над головой Милы, когда она, морщась и соскальзывая то и дело, разгребала помои.
«Не сильно утешает, если приходится сталкиваться с канализацией Элдойра. Особенно на голодный желудок».
— Мы победим! Господь с нами!
«Чего только не выбрасывают на улицы. Это, как будто, чей-то выкидыш?..».
