Внутренний дворец. Книга 1 (СИ) - Архангельская Мария Владимировна (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
– И как у вас теперь поддерживают порядок в семьях?
– Простите?
– Женщины не пытаются лезть в дела мужей и братьев? Поучать их, считая, будто они знают лучше?
Я не удержалась и хихикнула. Нет, пожалуй, если я сейчас начну рассказывать ему о достижениях феминизма, он меня не поймёт.
– Что смешного?
– Ничего, ваше высочество, простите. Всё просто. У меня на родине как раз в этот столетний период было две очень разрушительных войны. Таких, что мужчин стало не хватать – они или воевали, или лечились от ран, или и вовсе погибли. И тогда женщинам пришлось выполнять мужскую работу и даже занимать мужские должности. Просто потому, что больше было некому.
– Что, были женщины-чиновники?!
– Угу.
Тайрен покрутил головой, видимо, изумляясь творящимся на свете чудесам.
– Отчасти распространение образования было связано с этим, – добавила я.
– Видимо, у вас немногочисленное население.
– Ну… в общем, да. Чем северней страна, тем меньше в ней людей. Потому что жизнь тяжелее.
Принц задумчиво кивнул. Было видно, что теперь пазл для него сошёлся, и ранее выламывающийся кусочек наконец гармонично совместился с общей картинкой.
– А в империи как с образованием? – спросила я. – Женщин хотя бы читать-то учат?
– Тех, что благородного происхождения – да. Читать, считать, литературе немного. Танцам, музыке, облавным шашкам и другим играм. Иногда ездить верхом и играть в поло. И этого больше чем достаточно.
Я промолчала. Что с них взять, и на моей родине так считали не в таком уж далёком прошлом.
– Да… Вот уж не думал, что буду обсуждать с девушкой государственное устройство, – задумчиво, явно для себя, проговорил Тайрен.
– Да и я никогда не думала, что буду говорить на такие темы с настоящим принцем.
Он усмехнулся.
– Настоящий принц, да… – Тайрен прикусил губу. – Но когда-нибудь… Когда-нибудь я стану императором. Кто бы что ни говорил. Десять тысяч лет его величеству, но когда-нибудь…
Я на всякий случай попыталась прикинуться шлангом. Не знаю, как квалифицируются эти слова с точки зрения местных законов, есть ли в них что-то предосудительное, и насколько, но лучше уж при таких разговорах не отсвечивать. Если нет возможности сбежать.
– И тогда они поймут. Непочтительный сын, ха! Даже самый почтительный из сыновей имеет право высказаться, если отец сбился с пути. Государь всё говорит о древних установлениях, о добродетели первых владык. Но при первых владыках не было бунтов и голода, и деньги не обесценивались раньше, чем их отольют! При них и денег-то не было. Это ли не знак Неба, что в империи что-то не так?
Он моргнул и посмотрел на меня.
– А ты что думаешь?
– Ну… Я не знаю, что происходит за пределами Внутреннего дворца. Так что ничего не могу сказать.
– А ничего хорошего там не происходит, – хмуро сказал принц. – Говорят, что если государь добродетелен, то всё устраивается само собой и дела идут своим чередом. А раз не идут – значит, государь не добродетелен? И при чём тут тогда я?
– Кто говорит? – вздохнула я. Вот уж не было печали, утешать его высочество в его обидах на родителя.
– Да все. И священные книги, и философы, – Тайрен полузакрыл глаза и произнёс, явно что-то цитируя: – Когда в мире множатся запреты, тогда в народе становится больше сирых и убогих. Когда в народе множатся орудия войны, тогда и сгущается мрак над дворами и царствами. Когда среди людей появляются много хитроумных и многознающих, тогда и перестают случаться чудесные вещи. Чем строже указы и методы, тем больше воров и разбойников. Вот почему мудрый говорит себе: я освобождаюсь от стремления совершать, и люди сами собой меняются к лучшему; я стремлюсь к тишине и покою, и люди сами собой приходят к порядку; я не ведаю делами управления, а люди сами по себе обретают достаток; я освобождаюсь от привязанностей и страстей, и люди сами собой обретают простоту и естественность.
– Ну-у… – снова протянула я. – Как философское учение, в частной жизни, оно, может, и неплохо. Не лезь к другим, занимайся собой. Но если речь идёт о реальном управлении государством… Все те, кто рассуждают о том, что якобы можно создать идеальный порядок и тогда всё пойдёт само собой, не учитывают одного – человеческой природы.
– По твоему, человеческая природа препятствует порядку?
– А разве нет? Дети пытаются отбирать друг у друга игрушки раньше, чем начинают ходить и говорить. Никто их этому не учит, сами доходят. Отсутствие воровства, грабежей и разбоя возможны лишь в том случае, если вообще нет собственности, и всё считается общим.
– Вот! Именно так и жили в древности. А потом люди всё начали усложнять, следовать своим страстям, утратив простоту, и всё стало портиться.
– И это было неизбежно. Потому что там, где всё общее, не может быть достатка. Как только появляется избыток чего-либо, тут же появляются желающие присвоить его себе. И присваивают. И начинается расслоение – одни становятся богаче, другие беднее…
– Говорят, что на южных островах, откуда привозят экзотических птиц и розовое дерево, в избытке плодов, но местные дикари живут в бедности…
– Ключевое слово – в бедности, ваше высочество.
– Однако они как-то могут сохранять свою бедность.
– И своё дикарство. Там ведь нет государств, не так ли?
– Нет. Они живут племенами. Как горцы за западными перевалами.
– Вот то-то и оно. Считать всё общим могут дикари. Но… – я немного подумала, как сформулировать свою мысль, если я не знаю, как по местному будет «общество» и «частная собственность». – Как только люди перестают быть дикарями, они начинают считать своё имущество – только своим. И стремиться к его преумножению. Тем или иным способом. И появляется необходимость в законах, которые ограничивали бы эти способы. Не грабежи появились от того, что возникли законы, а законы возникли, когда появились грабежи!
– Ты говоришь совсем как легисты, – Тайрен придвинулся ближе и опустил руку в воду. – Твой учитель, часом, был не легист?
– А кто это, ваше высочество?
– Философы, которые утверждают, что человек дурён по самой природе своей, и заставить отказаться от зла его можно только твёрдым надзором и жестокими наказаниями.
– Жестокости я не люблю. Так что я не легист.
– Но ведь ты утверждаешь, что воровство и разбой в природе человека, разве не так?
– Но и милосердие, и щедрость, и сострадание – тоже в природе человека! Человек – существо противоречивое. Он может быть и хорош, и дурён. И это может быть один и тот же человек.
– То есть наказывать не надо?
– Почему же, надо, но во всём следует соблюдать меру. Не надо относиться к человеку как к преступнику, пока он ещё ничего не совершил. Подавляющее большинство людей всё же не преступники. Но и искушать вседозволенностью тоже не стоит.
Я сделала паузу, ожидая очередного вопроса, однако принц молчал. Я подняла взгляд. Тайрен смотрел на моё лицо, точнее сказать – на мои губы. И меня как-то внезапно бросило в жар, когда я увидела этот горящий взгляд.
– Вседозволенность… Преступления… – проговорил Тайрен. – Небо, на какую ерунду мы тут время тратим!
Он внезапно, рывком прижал меня к себе и крепко поцеловал. Так внезапно, что все мысли вылетели у меня из головы, я смогла только испуганно упереться ладонями ему в грудь в инстинктивной попытке вырваться. Ага, чёрта с два. С таким же успехом можно было разжимать объятия каменной статуи. Он просто продолжал меня целовать и разжал руки, лишь когда я издала протестующий звук. Я поспешила отодвинуться, больше не обращая внимания на льющуюся рядом воду.
– Тальо, – произнёс он и попытался коснуться ладонью моей щеки, но я отпрянула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга.
– Я разочарован, – холодно произнёс Тайрен наконец и поднялся. Я моргнула, не зная, что сказать. – Можешь остаться здесь, если хочешь. Но не беспокойся, больше я тебя не потревожу. Забудь обо всём.
Это прозвучало как требование подписки о неразглашении. Ответа он, впрочем, дожидаться не стал, а резко развернулся и вышел, оставив меня в состоянии растерянности и даже немного чувства вины.
