Темные (сборник) - Гелприн Майк (читать хорошую книгу .TXT, .FB2) 📗
Людочка поспешно отвернулась и заторопилась к дому, подальше от этого наглядного примера дарвиновского естественного отбора. «Надо велеть Прохору выкорчевать к чертовой бабушке проклятый топинамбур и все там перекопать, – подумала она, ставя букет в майоликовую вазу. – Не хватало мне только крыс на участке!»
После обеда, во время которого ей буквально кусок в горло не лез, Людочка пошла-таки посмотреть на крысиный выводок. Вернее, собиралась-то она совершить послеобеденный моцион, просто побродить вдоль реки, однако ноги будто сами принесли ее к той самой норе. Тем паче что калитка, ведущая к берегу Сабли, располагалась аккурат подле зарослей земляной груши.
Рядом с трупом старой крысы лежали два дохлых крысенка; по их телам уже деловито сновали рыжие муравьи, тут же медлительно насыщалась парочка тучных оранжево-черных жуков-мертвоедов. Третьего крысеныша нигде видно не было.
Покинь Людочка тотчас это место, ничего бы не произошло, и нам, собственно, не о чем было бы рассказывать. Но случай – вековечный движитель эволюции и всегдашний союзник беллетристов – вторгается в жизнь даже самых заурядных особей, а судьба – непрошеный попутчик – ведает тысячи способов сотворить многострадального Иова из любого Суллы Феликса, а то и Радаманта из первой попавшейся заблудшей овцы. В нашем случае вмешательство фортуны выразилось в легком касании лодыжки героини. Что-то холодное и мокрое ткнулось в ногу Людочки; она вздрогнула, опустила глаза и узрела последнего оставшегося в живых крысеныша – тот копошился прямо у ее правой ступни, тщетно пытаясь перебраться через неожиданное препятствие.
О серых крысах (они же – пасюки или Rattus norvegicus) Людочка почти ничего не знала. Смутно помнила только, что создания эти весьма умны, вроде бы снискали себе сомнительную славу каннибалов, обладают незаурядными физическими данными, практически невосприимчивы к радиации и зачастую переносят чуму и иные неприятные болезни, типа загадочной содоку. Как бы то ни было, первым побуждением Людочки было отшвырнуть маленькую тварь ударом ноги куда подальше или даже раздавить подошвой лакостовского пантолета, украшенного логотипом в виде симпатичного зеленого крокодильчика. Но то ли побоялась она испачкать стильную французскую обувь, то ли чувство жалости взяло верх, но, вместо того чтобы одним движением избавить мир от еще одного пасюка, она неожиданно для самой себя присела и протянула крысенышу палец.
Вот с этого непроизвольного движения все и началось. Крысеныш немедленно ухватился за палец обеими передними лапками и ловко взобрался на ладонь Людочки. Взобравшись же, пискнул, склонил набок мордочку и уставился своими черными бусинами прямо ей в глаза. Удивительное дело – взгляд этот показался Людочке не только совершенно осмысленным, но и как будто оценивающим. Во взгляде крысеныша не читалось испуга или вообще страха, напротив, он словно изучал новое для себя человеческое существо, внимательно всматривался и запоминал черты склонившегося над ним лица. Продолжалось таковое рассматривание всего несколько секунд, затем крысеныш зевнул, обнажив розовый ротик, снабженный покуда крошечными, но уже острыми зубками, свернулся клубком и заснул прямо на Людочкиной ладони.
Людочка оказалась в затруднительной ситуации: одно дело – уничтожить на месте преступления шныряющего где не положено вредителя и совсем другое – лишить жизни доверившееся тебе существо. Тем паче доверившееся столь бесхитростно и оттого еще более трогательно. При всех недостатках (они же – достоинства) женской природы на подобное вероломство Людочка способностей в себе не ощущала. Она отнесла крысенка в дом и с осторожностью, стараясь не нарушить младенческий сон, уложила в высокую шляпную коробку.
Дальнейшее – очевидно.
Юрий Карлович, доктор исторических наук, профессор, представитель плодовитого и разветвленного рода Медогоновых-Гозманидзе, являл собой тип законченного интеллигента в четвертом поколении. И диссидента – в третьем. Один из дедов Юрия Карловича боролся с царизмом, отец и мать – с коммунизмом. Некогда, в кровожадную хрущевско-брежневскую эпоху, оба родителя его состояли непременными членами всяких разных хельсинкских и инициативных групп, входили в состав всех возможных правозащитных фондов, комиссий и объединений. Изведали гонения, даже ссылку (не то в красноярское, не то в краснодарское захолустье) и мелочно-пристальный интерес компетентных органов. Правда, отсидок в мордовских и якутских лагерях не удостоились. Избежали и лап карательной психиатрии. Бог миловал. Ну так ведь и тогда далеко не каждый стремился довести меру собственных страданий до эдакой крайности. Единицы, подвижники и страстотерпцы. Уезжать Медогоновы-Гозманидзе не хотели, хотя и были такие предложения (или, скорее, настоятельные рекомендации) от властей предержащих. Покинули они постылое отечество лишь после девяносто первого года. Сейчас оба жили в Северной Америке: отец – в Лос-Анджелесе, мать – в Торонто.
Сын, натурально, пошел по стопам предков. Вот только времена изменились. Чересчур вегетарианские настали времена. Политические преследования инакомыслящих сделались до обидного редки. Самиздат превратился в смешное ретро, интересное разве букинистам. Литературу распространяй какую душе угодно. Правительство не хает только ленивый. И что? И ничего. Это особенно раздражало Юрия Карловича. Ибо для любого мыслящего человека было очевидно – режим-то не поменялся, кровавый, насквозь прогнивший антидемократический режим. А репрессии? Где они? Какие-то выборочные, несерьезные, малахольные даже репрессии. И как тут, скажите на милость, не возненавидеть родные осины? Как не затосковать по героическим временам глобального противостояния систем и мировоззрений?
Нет, Юрий Карлович, конечно, не сдавался, боролся… Ну не то чтобы боролся, но в СМИ по крайней выступал и высказывался охотно и регулярно. Со всей бескомпромиссностью. Дабы оставаться рукопожатным в кругах людей честных и демократически настроенных. Любил порассуждать о «фантомных имперских болях», тотальной лжи на правительственных телеканалах и продажности официальной прессы. Ну и вполне естественно, будучи историком, основной упор делал он на обнародовании и развенчании извечно-захватнической, мракобесно-имперской политики любимого отечества. Ясно ведь, что применительно к России даже и патриотизм – есть явление сугубо отрицательное, вредное и абсолютно неприемлемое, не что иное, как тупая агрессия, лапотное тщеславие. Сплошной барабанный бой.
По жизни, среди друзей и знакомых, Юрий Карлович тоже слыл вполне симпатичным человеком. Не красавец, но бонвиван, жизнелюб, жуир и большой ценитель удовольствий, в том числе и женщин. Женщины, со своей стороны, не оставались равнодушны к импозантному профессору. То есть буквально липли. Вот и Людочка как-то прилипла. Встретила его на курорте в Южной Италии и прилипла. А после, обладая решительным и твердым характером, спешно женила на себе годящегося ей в отцы ученого мужа. Но едва миновал медовый месяц, как новобрачная, увы, совершенно охладела к избраннику своего сердца. Выяснилось, что профессор – непримиримый, кристально честный и неизменно последовательный в борьбе за либеральные ценности – в личных отношениях предпочитает придерживаться несколько иных, точнее, прямо противоположных принципов.
Но что того неприятнее – профессор оказался жутко ревнив. Учитывая, что сам он не слишком обременял себя правилами морали, был даже слегка безалаберен в быту, это могло показаться странным. Тем не менее подобное сочетание отнюдь не редкость. При развитом (если не гипертрофированном) собственническом инстинкте Юрий Карлович полагал к тому же, что ответственность за поддержание домашнего уюта и упрочение семейного благополучия целиком лежит на плечах супруги. Искать радостей на стороне – не женское дело, но полностью мужская прерогатива. Людочка не разделяла взгляды мужа, и атмосфера в доме равномерно накалялась, периодически доходя, как водится, до точки кипения. Впрочем, обыкновенно зачинщицей скандалов и истерик становилась сама Людочка. Так сказать, задавала тон. Ибо Юрий Карлович в любой ситуации старался себя блюсти, сохраняя холодную вежливость и язвительную учтивость среди всех домашних бурь. Понятное дело, такое поведение лишь распаляло гнев Людочки и в конечном итоге усугубляло растущее обоюдное отчуждение.
