Могильщик. Черные перчатки (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич (книги без сокращений .TXT) 📗
— Буквально в начале этой весны.
— Удачное лето, да? Ладно. Короче, молодец, что деньги держишь в золоте, хотя, лучше всего, конечно, в камушках, они дорожают быстрее, чем золото, но всё равно молодец. Вложишь золото, получишь больший барыш. Продукты, выпивка и, — хозяйка борделя хохотнула, — бабёнки подорожали всего на десятую часть, так что золото — выгода. Крестьяне, продающие продукты, радуются, что получают больше меди, но, решив купить, например, плуг в цеху, понимают, что медь не стоит нихрена, и начинают жаловаться. И это только пока медь упала так сильно, скоро будет хуже — количество денег растёт, а значит, их стоимость падает.
— Не думаю, что в этом виноваты могильщики, винить, скорее, надо первого герцога Ульриха, построившего в свих владениях два рудника по добыче меди.
— И то, и другое сыграло свою роль, — не стала спорить Крами. — Но знающие люди поговаривают, что могильщики и мародёры вместе вытаскивают из могильников до тысячи пудов меди в год и не больше пуда золота, вот так-то. А-а, — обрадовалась она, завидев служанку, несущую им поднос, — вот и выпивка.
Служанка поставила поднос на столик. Велион, почувствовав запах фруктов и сыра, чуть не захлебнулся слюной — с завтрака времени прошло уже много. Крами, завидев это, усмехнулась и сказала служанке:
— Пусть приготовят свинины на углях. Будешь, Велион?
— Конечно, время обед.
— Я тоже, пожалуй, поем. Хм… Жульен? Пожалуй, жульен с курицей. Мигом.
— Да, госпожа.
Служанка ушла, а Велион начал наполнять бокалы вином.
— Дрогнем.
— Дрогнем, могильщик.
Крами выпила, дождалась, пока выпьет Велион, и смачно поцеловала его пряными от вина губами. Тотенграбер ответил на поцелуй, чувствуя, что возбуждается, хотя больше, казалось, уже не куда — количество голой женской плоти вокруг зашкаливало. Так можно и вообще обессилевшим стать, если не выпустить пар.
— Не побрезгуешь калекой? — прошептала Крами.
— Не говори ерунды.
— От кого ты услышал о борделе?
— От другого могильщика, — ответил Велион. — Забыл, как зовут. Парнишка рассказывал о борделе, в котором хорошо относятся к могильщикам. Мол, он только зашёл отдохнуть, а хозяйка борделя, завидев его перчатки, накормила и выделила девку на ночь, причём всего за пару медяков. Описал её, я узнал. А с неделю назад оказался рядом, решил зайти.
— Правильно решил. Помню, кстати, мальчишку, это пару месяцев назад было, да?
— Ну, я его с месяц назад видел, хотя, пожалуй, полтора. Да, полтора, как раз за три дня до того, как встретил Карпре и за четыре недели до того, как похоронил Репья.
— Репей погиб? — вскинула брови бывшая могильщица. — Как?
— Пожадничал, — поморщился Велион, не желая вдаваться в подробности. Рассказывать про Хельштен и Крысёныша ему совсем не хотелось, но Крами явно нуждалась в пояснениях. Поэтому он солгал: — Обычный могильник, обычный кошелёк с монетами, а вот заклинание на этом кошельке сидело серьёзное. Я мимо прошёл, думал, что он не полезет, не мальчик ведь, а этот придурок сунулся. Я даже не понял ничего, когда что-то сзади ухнуло. В результате мне пришлось собирать то, что от него осталось в его плащ и хоронить в каком-то подвале. Впрочем, собрал я немного.
— Ясно, — протянула Крами. — Кого ещё, говоришь, видел из общих знакомых?
— Карпре больше месяца назад.
— Жив, гнилой, — скривилась хозяйка борделя.
— Нет. Я его прикончил.
— Если ты, значит, было за что. Ладно, пусть земля им будет пухом… а Карпре камнем. Выпьем.
Велион глотнул вина, вдохнул его запах из пустого бокала. Аромат был превосходным, это вино оказалось куда лучше и крепче, того, что он пил с рыцарями. Впрочем, ничего удивительного, в любом, даже самом дорогом, заведении вино разводят. Чем чёрт не шутит, может, вложить свои тридцать марок в этот бордель? Наверняка, Крами в месяц выплачивает банку не меньшую сумму, но и они пригодятся. В худшем случае, достанутся старой знакомой, а не останутся лежать в кармане плаща, когда он погибнет. А если он станет инвалидом, процентов хватит на безбедную старость. Хотя, в этом лучше будет сразу сдохнуть, чем гнить в этом… раю. Всё-таки покой не для него.
Один из посетителей расхохотался, громко, заливисто. Велион вздрогнул и повернулся на звук. Смех казался знакомым.
Так же, как и лицо смеющегося. Тотенграбер узнал его, несмотря на то, что не видел тринадцать лет. Узнал, постаревшего, опустившего усы, наголо остриженного. Узнал его, единственного человека, которого за все свои двадцать восемь лет жизни считал другом. Валлая.
Могильщик сам не понял, как оказался на ногах. Он шагал к диванчику, на котором сидел Валлай, медленно, как во сне, на плохо гнущихся ногах. Крами, оставшаяся на диване, что-то удивлённо говорила ему, но он ничего не слышал.
— Валлай, — прохрипел, наконец, Велион, останавливаясь посреди комнаты. — Валлай, мать твою.
Валлай поднял голову, на его лице читалось лёгкое удивление. Но уже через секунду это удивление сменилось дикой радостью. С вытаращенными глазами он вскочил с дивана, бросился к могильщику.
— Велион!
— Велион! — повторил мальчик, насупившись. — Меня зовут Велион, а не козявка, козявка в носу растёт, а я Велион! И мне четыре года!
— Ишь ты, — удивлённо сказал мужчина с холодными, стальными глазами, выпрямляясь, — даже считать козявка умеет. Халки, на кой хрен ты его сюда притащил? Умеет считать, одежда хоть и рваная, но видно, что не дешёвая. Ты не думаешь, что его будут искать?
— Не думаю, — сухо сказал Халки — старый, тощий мужчина со шрамом во всю щёку. — Вряд ли кто-то будет искать ребёнка, который подыхал от голода в сточной канаве, какая бы дорогая одежда у него не была. Не выёбывайся. Мальчишка крепкий, ничем не болеет, шёл всё время сам, не жаловался. Хоть одежда и хорошая, жрёт то, что дадут, и не пищит. К тому же, он весьма смышленый, я показал ему, как сворачивать голову крысам, так он с первого раза всё усёк. Вот и скажи мне, Аргил, какая на хрен разница, родила его шлюха на дороге или богатая матрона на шёлковых простынях?
— Никакой, — сдался Аргил. — Всё равно сдохнет скоро. Ладно, веди в комнату к салагам. Ильгин, мать его, притащил троих, придурок, так двое скончались прошлой ночью от какого-то дерьма.
— Может, им просто шеи свернули?
— Когда мальчонка дохнет от свёрнутой шеи, его тело не порывает коричневая сыпь с нагноениями, а изо рта не идёт зелёная желчь. Блядский род, мы бы ничем не заболели.
— Не скули. Третьего пацана посадили на карантин?
— Какой на хер карантин, дежурный кадет ему башку свернул и в костёр вместе с трупами выбросил. За это Ильгин сломал ему ногу и выбил половину зубов.
— И поделом.
Тот, кого дядя Халки назвал Аргилом, снова наклонился над мальчиком. Тот спрятался за ногой Халки. Он сразу испугался Аргила. Почему — он тогда не знал, но дядя Халки со страшным, изуродованным лицом казался ему куда менее страшным. Да и не мог быть страшным человек, который покормил его, а потом повёл куда-то. А какие интересные истории он рассказывал…
— Ну что, Велион, — сказал Аргил, дохнув на мальчика чесноком, — не боишься умереть? А вот этих черепов на частоколе не боишься? Они страшные, они принадлежали людям.
— Нет! Папа и мама умерли, я не боюсь умереть, я попаду к ним, когда умру!
— Хороший мальчик, — оскалил Аргил зубы.
— Я же говорил.
После мальчика, которого звали Велион, отвели в небольшую землянку, где, кроме него, жили почти двадцать мальчиков в возрасте от трёх до шести лет. В землянке было сыро, холодно и очень тесно. Велион уснул, прижавшись к какому-то комку лохмотьев, который на утро оказался мёртвым мальчиком.
Но тесно было недолго.
Уже на следующий день начали их, как, мерзко ухмыляясь, говорил Аргил, "подготовку". Их подняли ещё перед рассветом. Поднимали их наголо бритые подростки с чёрными повязками на предплечьях. После подъёма заспанным хныкающим мальчикам дали поесть — ломти чёрного хлеба и комки холодной каши. Порция у каждого была одинаковая, но Велион остался без половины "завтрака" — есть быстро он не умел, и у него отобрали остатки еды. Впрочем, скоро он научился съедать всё в один присест, запихав в рот всю еду за один раз, и даже порой умудрялся частично это пережевать. А ещё через некоторое время он научился драться.
