Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич (лучшие книги .TXT) 📗
— Не буду я больше, дяденьки… Не надо… Не убили ведь мы никого… Не надо, миленькие… Именем Сварога-деда прошу…
— Деда не позорь, — огрел его плетью Валах. Мальчишка вздрогнул и заплакал еще горше.
— Чего вы собираетесь сделать? — подъехал к ратникам Олег.
— А-а, оклемался, ведун, — обрадовался Поганый. — Однако же ты молодец. Кабы не ты, хоть тридцать коней, а увели бы тати. Ты, помнится, коня заводного просил? Так ты вот этого возьми, мы у конокрадов забрали. Ну, служивые, шевелись! Надоел он мне уже.
— Не надо, дяденьки… — Мальчишка шмыгал носом, из которого текли жидкие сопли. — Я больше не буду-у-у-у…
— Так чего ты сделать с ним хочешь, Валах? — Глупого щенка Середину было жалко.
— Да как обычно, — пожал плечами воевода. — Во-он, на сосне, хорошее место. Издалека видать. Его ведь, отродье кощеево, даже в неволю не продать. Враз хозяина обкрадет, а с купца спрос за обман. А коли сказать, где взяли, никто и не купит. Хоть ты кривич, хоть хазарин, хоть болгарин — а с татем плененным никто связываться не захочет.
— Я честным стану, дяденьки… Ничего чужого… Макошей клянусь, никогда.
— Это точно, никогда, — подтвердил воевода. — Потому, как честную жизнь сызмальства начинать надобно. А коли не вышло, так веревка подправит.
Ратные наконец смогли перебросить аркан, развернули на конце петлю; один из воинов деловито набросил ее конокраду на шею, другой поехал вдоль дороги, зацепив свободный конец за луку седла. В считанные секунды невезучий сопляк взмыл на высоту метров семи над дорогой, размахивая ногами, словно куда-то торопливо бежал. Конный замотал конец за толстую березу, затянул узел потуже.
— Поехали, — удовлетворенно кивнул Валах.
— А этого, — кивнул на все еще дергающегося конокрада Середин. — Может, хоть веревку забрать? Хорошая ведь.
— Пусть висит, — махнул рукой Поганый, трогая коня. — Коли тати вдоль дороги висят, так и путнику покойнее. Видит, что догляд за путями есть. А как погниет да рассыплется — зверь лесной косточки растащит, и душа в лесу неприкаянной бродить останется, к жилью не пойдет.
— Так ведь вонять станет, — предпринял последнее усилие отдать хоть какое-то уважение казненному преступнику Олег. — Может, как помрет, снять да спалить его в сторонке?
— Как можно?! — даже возмутился воевода. — Чтобы душу его шкодливую жаворонки в царство Мары отнесли? Ужель ты предков наших так не уважаешь, что хочешь татя вместе с ними навечно поселить. Не-ет, пусть тут мается. А мы уж как-нибудь потерпим. Наш срок маленький, управимся как-нибудь.
— А почему мается? — вздохнул Середин, поняв, что дело маленького конокрада окончательно проиграно. К тому же, неспешной рысью они успели отъехать довольно далеко, и возвращаться было лениво. В конце концов, маленький тать крал по-взрослому, по-взрослому и ответил. Уж коли его растили и воспитывали как будущего вора, то уж лучше позаботиться о других. О тех, кого всего одна крепкая веревка уберегла от будущих грабежей, а может быть, и от смерти. — Чего ему маяться? Ему уже все равно…
— Как-то странно ты говоришь, ведун, — с немалым удивлением почесал железную шапку Валах. — Всем ведь известно: коли тризну достойную воину не справить, на огне душу к небесам не вознести, то в царство Мары ему не попасть, родителей и друзей никогда более не увидеть. А посему забытые в краях далеких али в землю закопанные мертвецы долго лежать не могут. Души их от одиночества и тоски звереют, даже самые добрые на людей живых, что достойно не упокоили, злобу начинают копить. А после и мстить, коли кто из роду человеческого вблизи окажется. И упаси Стрибог нас на место путников этих попасть.
— Вот оно, значит, как… — пробормотал Середин. Про такие подробности он никогда не слышал. Теперь ему становилось понятно, почему в христианской церкви умерших положено хоронить только в освященной земле и обязательно много и долго молиться за упокой их душ. Коли слова воеводы верны, достаточно чуть-чуть не доглядеть, и станут бродить по земле зловещие мертвецы, полные злобы и ненависти.
На поляне у озера вернувшихся победителей встретили приветственными криками. Юный князь даже счел возможным подойти и лично обнять сперва Валаха Поганого, а потом и Середина.
— Молодец, ведун, — похлопал Игорь Ростовский его по плечам. — Не хватает у меня в дружине таких богатырей, ох не хватает! А, Олег? Ты подумай, ведун. Я правитель пока еще юный, а потому щедрый и умею слушать советы доверенных людей… Подумай.
Князь отступил, запахнулся в байковый шерстяной плащ, взмахнул рукой:
— По коням, бояре!
Пока небольшой отряд преследовал конокрадов, слуги успели запрячь освобожденных коней, собрать лагерь, и свадебному поезду оставалось только тронуться в путь. Это означало, что расхваленные победители остались без завтрака.
— Что грустишь, Олег? — подъехала Верея, по-прежнему облаченная в татарский наряд, но ради прохлады раннего утра накинувшая на плечи подбитую мехом епанчу. — За добро свое беспокоишься? Так я велела его вместе со своим навьючить.
— Спасибо, прекраснейшая из женщин.
— Ты становишься слишком известен, Олег, — рассмеялась девушка, положив свою ладонь ему на руку. — Пожалуй, отныне я поеду с тобой рядом. Как бы не увели…
Впрочем, на протяжении всего двенадцатидневного пути более никаких неожиданностей не случилось. Если, конечно, не считать таковой двухдневную пьянку в обнесенной деревянной стеной Вологде, где осталась часть гостей, потом праздник в Ярославле — сперва перед переправой через Волгу, потом после переправы. С каждым встреченным крупным селением, с каждым наезженным перекрестком число гостей становилось все меньше, и к Ростову добралось не более половины выехавшего из Белоозера поезда. Забылся к тому времени и подвиг ведуна Олега. Во всяком случае, князь Игорь после праздника по случаю возвращения с молодой женой, тепло поблагодарив Середина и отдарившись охапкой соболей, разговора о службе более не заводил.
Впрочем, Олег от подобного пренебрежения сильно не загоревал. Он слишком привык видеть каждый вечер и каждое утро светло-светло-голубые глаза; ощущать, просыпаясь, на своей груди совсем не тяжелую голову Вереи, вдыхать можжевелово-солоноватый аромат ее волос, чувствовать перед сном прикосновение ее губ.
— Мне нужно скакать дальше, — с коварной улыбкой сказала она. — Без хозяйского догляда хозяйство — сирота. Жатва скоро, а я, почитай, месяц в отлучке… Неужели ты бросишь в одиночестве слабую женщину на наших темных дорогах?
И Середин, отложив Аскоруна на потом, снова поднялся в седло.
Семя дракона
— А странно все-таки, — усмехнулся Середин, вытянувшись на овечьих шкурах во весь рост. — Сколько я?.. Пять дней на свадьбе гулял, потом еще полмесяца катал молодых, потом у них в Ростове приезд праздновал. А невесту так ни разу и не увидел. Даже имени не знаю.
— Ну, ты дерзок, ведун… — Верея склонилась над ним, почти касаясь его груди обнаженными сосками. — Как ты смеешь при мне спрашивать о других женщинах?
— Виноват, чудесная моя, — закинул Олег руки ей за шею и с силой привлек к себе, перекатился, подмяв подругу под себя. — Тебе доказать, что я не думаю ни о ком другом?
— Да, и немедленно. — Верея прикрыла глаза и подставила губы для поцелуя…
Вот уже второй день они стояли на поляне возле дороги, чуть в стороне от небольшой деревеньки Бахтине, у излучины какой-то безымянной лесной речушки. Или, точнее, вторую ночь — поскольку день прошел пока еще только один. Пятеро ратников и две девицы, составлявшие свиту боярыни, сносили ее каприз безропотно, наливая вино, готовя еду, разводя по ночам горячие костры. На Верею словно нашел приступ ненасытности, она почти не давала Олегу спать ночью и не выпускала из палатки днем. И в этот раз тоже, едва Середин расслабился, доказав еще раз свои чувства, едва провалился в сон — как нежные поцелуи снова вернули его обратно в этот земной, но необычайно приятный мир, побудили унестись вместе с Вереей в сказочный рай. А когда он попытался укрыться в царство шишиморы — хозяйки беспокойных снов и всяких постельных странностей — его снова вытянули назад и снова потребовали доказательств.
