Некроманты (сборник) - Перумов Ник (бесплатные версии книг txt) 📗
«А и нечего рассказывать-то про чужеземца твоего. Когда не бегает по городу, все бумаги пишет. Наверное, лиходей он все же. Или шпиён из заокраинного Юга. Точно, шпиён! У него музыкальная шкатулка есть, она марш наигрывает, когда он ее заводит. А я марша такого не знаю. Не наш марш, точно тебе говорю!»
«Напой. Ну, мелодию эту».
«Я не умею же».
«Представь музыку, как ты ее слышал. Я с тобой ее послушаю, я умею. Ой…»
«Что?»
«Я ее слышала раньше. Точно, она нездешняя, мелодия эта».
«Говорю же – шпиён!»
«Нет-нет. Ее там играют, откуда меня папа привез. У него музыкальная машина была, он часто заводил пружину и нам с мамой слушать давал. Оттуда и мелодия, из детства… «Марш Государевых дружин». Очень старая. Папа был военным, и его предки – тоже».
«А у нас другие были военные песни. Эту я не знаю».
«Конечно, не знаешь. Потому что ваши военные и наши были врагами. Вот и марши у них разные были. Ваши проиграли, а песни до сих пор живут. Солдат уж нет давно, а музыка звучит. Это как с нами…»
«И вовсе не так. Не сочиняй. Ничего общего. Но зато песен ваших никто не помнит, победители! То-то же!»
«Вот видишь, Бойрон, так и выходит: для того, чтобы быть вечно живым, не обязательно выиграть битву…»
«Это не ты придумала. Куда тебе!»
«Точно. Куда мне? Но ведь как верно…»
«Слышь, Хильма… А ты родителей своих помнишь?»
«Я же говорила – помню. Чего спрашиваешь опять?»
«Стеколко у него на столике стоит. Я тебе не говорил раньше…»
«Что за стеколко?»
«Ну, такое… С картинкой внутри».
«Что на картинке-то, Бойрон?»
«Дама там. Красивая. Молодая, в платье охотничьем, в ботильонах на шнурах по колено, в шляпке… тож с пером, как у блаженного нашего. Волосы такие, знаешь, по пояс, вьются…»
«Темные?!»
«Что – темные?»
«Волосы – темные? Мама?!»
«Чего несешь-то, дурында?! Светлые волосы, светлые».
«Не мама…»
«Нет, конечно. Чудик твой на нее не наглядится. Когда писульки свои пишет, глаз не сводит, улыбается, губами шевелит. Разговаривает вроде, только не слышно ни слова. Люба она ему, не иначе… Ты чего, взревновала, что ли? Ха!»
«Дурак ты, Бойрон. И шутки глупые у тебя. Вообще не понимаю, зачем ты мне про даму в стеколке рассказываешь. К чему мне все это?..»
«Да не в даме дело-то. Дама так, к слову пришлась… Позлить тебя хотел, вот и рассказал».
«Дурак!»
«То-то… А на обороте стеколка у чудика другая картинка. Там господин при парадном мундире и орденах, да с цепями наградными, да с усами, что твои сапожные щетки. И другая дама рядом – вот как ты сказала, с темным волосом, до пояса, да вьются… И ребенок на руках у них. Девочка. Страшненькая, если честно…»
«Ты… Спасибо тебе… Ведь… Я это, Бойрон».
«Ты красивая, Хиль…»
«Глупец, ты меня и в жизни не видел, и после жизни не видел, и я тебя не видела и не увижу никогда!»
«Не вой только. Прошу…»
«Не буду-у… Про мою он душу здесь, Бойрон. Про мою. И с отцом, ой, не зря я его сравнила, и заприметила сразу тоже не зря…»
«Зачем ты ему, Хильма?»
«Вот и я думаю – зачем?»
«Не отдам».
«Что?»
«Ничего. Показалось тебе, дуре».
«Не смей! Слышишь? Не смей ничего ему делать!»
«И не собирался даже. К чему?»
«Даже не думай! Из мыслей выбрось! Не то…»
«Что – не то? Чем напугать хочешь, Хильма? Ты – меня? Нечем пугать-то. Нечем».
«Просто – замолчу. И все».
«Страшно как».
«Навсегда, дурак».
«Слышь, Хильма… Э-эй!»
«Чего тебе?»
«Ничего я ему не сделаю. Чуешь, трясти начинает? Пусть трясет. Даже балкой не прибью, потолком не задавлю. Спасу чужака твоего, если надо. Клянусь. Не молчи только. Прошу».
«Не буду».
«Слава Огню!»
«Слушай, Бойр… Слышишь?»
«Угу».
«Ты не печалься, пожалуйста. Он же уедет. Скоро. Потому что меня не найдет».
«Ну, уедет он, и что? Мне-то что с этого, Хиль?»
«Так я-то – останусь…»
«Не бойся, дуреха. Я ведь с тобой».
1750 год от О.о.
семрица, миллэ
Милый Коль!
Ужасно соскучилась и жду не дождусь твоего возвращения!
И землетрясение – о котором писали во всех газетах – страшно меня взволновало. Поехать в такую опасную провинцию, где трясет раз в несемрель, это лишь ты мог додуматься…
Знаешь, я бы ни за что тебя не отпустила одного, если бы не твоя сводная сестра. Это же ваше семейное дело, а я пока еще не совсем твоя семья – надеюсь, так будет еще совсем недолго.
Ты, наверное, думал, что я забыла – а я все помню прекрасно. Я помню все-все, что только с тобой связано. И про сестру, которую отдали в приют до твоего рождения и которую ты так пылко порывался искать в ту сладкую ночь у камина – я тоже помню… Помнишь, я не отговаривала тебя? Так сильно я тебя люблю, милый мой Коль.
Кстати, ты так и не написал – ты нашел Хильму?
Возвращайся быстрее.
Целую.
Твоя Дженни.
Столичный округ
1750 год от О.о.
В сгущающихся сумерках столица кажется огромным спрутом, разбросавшим огненные щупальца ярко освещенных проспектов до самого горизонта.
Двое за столиком кафе на открытой террасе. У мужчины военная выправка; легкий ветерок играет пером на широкополой шляпе. Женщина очень красива. Травяной чай в изящных чашечках давно остыл, но никто к нему так и не притронулся.
– Он пишет, что возвращается. Он возвращается!
– Я знаю. Его миссия закончена.
– Мне очень страшно. Он ведь узнает.
– Разумеется. Сразу по возвращении. С первого взгляда на тебя. Это уже не скрыть под свободными одеждами. Будет лучше, если ты сама все расскажешь.
– Я не знаю, как сказать ему об этом.
– Это будет непросто. Но как еще ты сможешь это объяснить ему, когда он вернется? Никто не поверит в непорочное зачатие, дорогая. Сейчас совсем другие времена. В них нет места чудесам.
– Чувствую себя совершенно ужасно. А ты спокоен, словно не имеешь к этому никакого отношения.
– Привычка. Мы обучены держать себя в руках.
– Привычка?! Это же твой ребенок! Что делать?! Я отправлюсь к Оранжевым сестрам и попрошу их избавить…
– Нет.
– Что значит – нет?
– Я не позволю тебе. Ты верно все сказала. Это мой ребенок.
– Я пропала… Он возненавидит меня, а тебя убьет. Я окажусь на панели, а ты в могиле.
– Нет. Я не допущу этого.
– Убьешь его прежде, чем он доберется до тебя?
– Нет. Он мой друг. Я поступлю иначе.
– И как же, хотелось бы знать? Возьмешь меня в жены? А что скажет твоя милая Грейт?
– Есть другие пути. Какой у тебя срок?
– Семь недель. Или восемь, не знаю. Он едва успел уехать в свой отпуск, когда… Чьма на наши головы!
– Боюсь, зиму вам придется провести в разлуке, милая. Я знаю, как все устроить.
– Но… С ним ничего не случится? Я люблю его, ты же знаешь.
– А меня?
– Обоих. Ты знаешь. Ты сказал, что простил мне мой выбор. Разве нет?
– Неважно. Зиму он будет занят. Очень занят. И будет очень далеко отсюда.
– Но… Он ведь вернется? Пусть он вернется, заклинаю!
– Несомненно. Но не раньше весны. До тех пор и тебе придется пожить в одном местечке, где жители не болтливы. Весной, когда ребенок родится, я отошлю его туда, где он ни в чем не будет нуждаться. Со временем я усыновлю его.
– Его… Ты словно уверен, что будет мальчик. А если родится девочка?
– Будет прекрасна, как ее мать. В любом случае, ее отцу повезет, кто бы им ни стал.
– Поясни.
– Если длительное пребывание на крайнем юге лишит К… лишит его способности иметь детей… Там было куда больше Огня, чем даже здесь.
– И что тогда? Что?
– Тогда ребенка усыновите вы. И он ничего не узнает. Даже если ребенка не усыновит никто из нас, с ним все будет хорошо. Так или иначе.
