Мой сын маг - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Рамон доел похлебку из вяленой говядины и, вздохнув, вытер миску.
— Что ж, питательно...
— Но маловато? — пожал плечами Мэт. — Извини за скудость меню. Жаль, но дичи в здешних лесах немного. — Слишком много беженцев, хотя до границы еще далеко?
— Скорее это связано с издержками путешествия в компании с драконом, сказал Мэт. — Но подумай, насколько медленнее мы бы передвигались без него.
— Ты лучше подумай, насколько быстрее мы бы передвигались, — проворчал Стегоман, — если бы мне не приходилось идти на посадку всякий раз, когда воздух тебе кажется жарким или ты замечаешь малейшее завихрение.
— Да, но кто знает скольких джиннов мы избежали таким образом? — возразил Мэт. — К тому же мы одолели половину пути до Пиренеев, а это совсем неплохо для одного дня.
— Тебе виднее, — буркнул Стегоман.
— Это точно. А что ты такой злой? Не наелся, что ли?
— Не-а, — покачал головой Стегоман. — Тот самец косули, которого я ухватил, спикировав на него, оказался тощим.
— Слушай, я же тебе говорил, что будет вкуснее, если я его хоть немного обжарю, — возразил Мэт. — Несколько раз крутануть, его над хорошим огнем, и...
— И он бы стал окончательно несъедобным, — закончил за Мэта дракон. — Жареная косуля? Отвратительно!
— Я с тобой согласен, — кивнул Рамон, домывая миску. — Я тоже люблю недожаренные бифштексы.
— Уверяю, не настолько недожаренные, какими их любит Стегоман, — заверил отца Мэт. — Я-то знаю, что имею в виду, когда говорю официантке «в меру зажарить», но Стегоман понимает слово «недожаренный» буквально.
— Ему надо, чтобы бифштексы мычали, — улыбнулся Рамон.
— Я понял шутку, но Стегоман жалуется не на еду, — вздохнул Мэт. — Он просто нервничает из-за того, что мы слишком медленно продвигаемся к цели.
— Нервничает? Я, конечно, не слишком хорошо осведомлен по части средневековых путешествий, но он везет нас куда быстрее любого коня!
— Амахди подождет. — Мэт сполоснул свою миску и убрал ее в мешок. — То есть, конечно, если он не движется нам навстречу. Папа, ты одеяло прихватил? Сейчас самое начало весны, и ночи тут холодные.
— Одеяло? У меня его нет! — проговорил кто-то хрипловатым контральто, от которого мужские гормоны мгновенно разбушевались. — Поделишься со мной?
Мэт вскочил на ноги, узнав голос единственного противника, которого не желал бы встретить лежа. Медленно развернувшись, он вымученно улыбнулся.
— О, Лакшми, это ты! Как мило!
— Как только пала ночь, я вспомнила о тебе, — улыбнулась джинна. Она снова приняла размеры обычной женщины и прямо-таки излучала желание. — Когда ночь приносит прохладу, все создания прижимаются друг к другу, дабы сохранить тепло.
— Ну... не так уж сейчас холодно — хватит и одеяла, чтобы согреться, возразил Мэт и демонстративно вытащил из мешка одеяло. — Видишь? Хорошее, теплое, плотное.
— Я тоже умею согревать, — заметила Лакшми. — Хочешь, покажу? — и прижалась к Мэту.
У Мэта пересохло в горле. Он с трудом сглотнул.
— Послушай... я же тебе сказал, что ты вольна отправляться, куда пожелаешь!
— Я и отправилась, — кивнула джинна. От джинны исходила такая мощная чувственность, что Мэт позабыл бы обо всем на свете, если бы его не спасла мысль об Алисанде.
— Мне нестерпимо трудно сказать тебе «нет», ты просто не представляешь, насколько нестерпимо! Но я женат, бесповоротно женат!
— Бесповоротно? — переспросила джинна, вздернув брови. — Можно или быть женатым, или не быть. При чем тут «бесповоротно»?
— А-а-а-а-а. — Мэт отчаянно пытался подобрать нужные слова. — Тут, понимаешь ли, все зависит от того, насколько сильно любишь, и еще — есть ли у тебя дети.
— Неужели детеныши столь крепкой печатью соединяют брачные узы?
— Да, — вмешался Рамон. — Когда мужчина любит детей. И чем больше тех, кого он любит, тем больше он им предан и тем больше хочет, чтобы все осталось как есть.
— Ну а ты? — прищурилась джинна, внезапно сменив объект своих чар. Мэт облегченно вздохнул. — Твой детеныш уже взрослый. Он покинул твой дом. Теперь ты должен быть женат не так уж бесповоротно.
Казалось, Рамон совсем не нервничает. Он спокойно улыбнулся, и в глазах его блеснул лукавый огонек.
— О, но мы с женой двадцать лет делили все радости и горести, пока растили нашего сына, и наша любовь за эти годы окрепла и стала еще сильнее, чем была. А ведь когда мы поженились, любовь была сильна, мы и не гадали, что она может стать еще сильнее.
— Да, но проверяли ли вы когда-нибудь прочность вашей любви? — вопросила Лакшми и шагнула к Рамону.
— Несколько раз. — Рамон смело шагнул навстречу джинне. Глаза его сверкали. — Наша любовь все выдержала.
— А может быть, тебе хотелось хоть иногда, чтобы она не выдержала? — спросила джинна, тяжело дыша. Она стояла совсем рядом с Рамоном.
Мэт был ранен в самое сердце. Он смотрел на отца широко открытыми глазами.
Отец впадал в соблазн? Когда уже он, Мэт, появился у них с мамой?
— Я никогда не помышлял о том, чтобы наша связь с женой ослабла, — заверил Лакшми Рамон.
— Но ты желал других женщин, — возразила джинна.
— Желать — не значит любить, прекрасная дама, — парировал Рамон. — Желание само по себе не связывает людей друг с другом. Как только оно удовлетворено, оно само разрывает ту хрупкую связь, которая образовалась из-за него.
Лакшми отступила. Она была оскорблена и уязвлена.
— О, люди, какие же вы странные создания! Если джинн желает джинну, он желает ее сразу, как только увидит!
— Мы говорим не о желании, — заспорил Рамон. Глаза его все еще сверкали, но улыбка стала печальной. — Мы говорим о связи, о привязанности, о невидимых узах, соединяющих людей на всю жизнь. Эти узы напоминают виноградную лозу, которую следует удобрять, поливать, дарить ей свет солнца, и тогда она становится крепче и крепче с каждым днем.
Лакшми смотрела на Рамона испытующе и серьезно.
— Знаешь... мне уже почти хочется, чтобы моя душа была способна познать те восторги, о которых ты толкуешь.
— Почти? — печально усмехаясь, проговорил Рамой.
— Почти, — подтвердила Лакшми. — Для джинны, которая только-только обрела свободу, слово «узы» означает то же самое, что «оковы». Разве узы не сковывают тебя? Разве тебе не хочется свободы?
— Когда-то и хотелось, — признался Рамон. — Но даже тогда еще больше мне хотелось остаться с Хименой. А в последующие годы я вовсе не страдал о свободе, потому что моя любовь стала для меня истинным сокровищем и я дорожил ею все больше.
Лакшми поежилась.
— Да, я мечтала бы познать подобное чувство, — растягивая слова, проговорила она. — Ненадолго. Но ведь и это невозможно, верно?
Рамон покачал головой.
— Если чувство непрочное, оно не даст ни тепла, ни близости, ни тех радостей, о которых я говорил. Поймите меня правильно — неплохо влюбиться и на несколько месяцев, и даже на несколько лет, но это совсем иные радости.
— Гори они огнем! — воскликнула джинна, ударила сжатыми кулаками по бедрам и топнула ногой.
Мэт разнервничался. Гневаясь, джинна становилась такой привлекательной!
— Это отвратительно, это противно, и я должна с этим покончить! — решительно проговорила Лакшми, обхватила одной рукой плечи Рамона и начала вырастать. Шагнув к Мэту, она другой рукой обняла за плечи и его и продолжала увеличиваться. Вскоре она снова превратилась в великаншу. Мэт и Рамон теперь казались младенцами, прижатыми к ее груди. Джинна взмыла в воздух. Ее грудное контральто стало басом — таким оглушительным, что слов почти невозможно было разобрать.
— Я отнесу вас к махди, — прогрохотала Лакшми, — и расстанусь с вами раз и навсегда. Когда вы доберетесь до своей цели, вам больше не придется путешествовать там, где я вас смогу встретить! — Позади послышался рев, взметнулся язык пламени. — Следуй за мной, дракон! — распорядилась джинна. Только не вздумай опускаться на землю вблизи мавров! Они — народ пустыни и привыкли питаться плотью гадов!
