Кононов Варвар - - (прочитать книгу .txt) 📗
– Ну а теперь другой от него подарочек, тоже цветы, букет абреков огнестрельных называются. В другом бы месте я их, гадов…
Внезапная ярость опалила Кима. То ли матрица киммерийца еще гнездилась в его душе, то ли гневался он на Дашиного супруга, на всякое о нем упоминание. Горько представить, что Даша жила себе, жила, не знала никакого Кима Кононова, вышла замуж за богатого, ложилась с ним в постель, пусть поневоле, и кто-то, а не Ким, дарил ей цветы и говорил комплименты. Встретить бы ее пораньше лет на пять, чистой, юной, вот тогда бы…
Он скрипнул зубами, ужаснувшись такому кощунству. Спасибо судьбе, что встретил сейчас! Спасибо, что полюбила его, стоит с ним у окошка, держит за руку, щекочет за ухом губами, целует и не знает, что он подумал о ней… Спасибо!
Но что-то она почувствовала – может, инклин подсказал, а может, обычная женская магия. Напряглась в объятиях Кима, постучала по груди кулачком, шепнула:
– Что, киммерийцы не прощают оскорблений?
– Не прощают, – согласился Ким. – Мстительный мы народ, дикий и нецивилизованный. Око за око, пасть за пасть. Только кровавая месть снимает стрессовое состояние.
Даша расслабилась, мурлыкнула:
– А я не смогу помочь?
– Сможешь, – ответил Ким после недолгого раздумья. – Выброси сапог.
– Это как же?
– Обычай такой у киммерийцев: если женщина с мужем разводится, выбрасывает из жилья его сапог.
– Как все у вас просто, – сказала Даша и замолчала.
Часы в кабинете пробили полночь. На светло-сером небе вспыхнула звезда, воды Фонтанки стали темными, как деготь, зеваки разошлись, и только чья-то фигура еще маячила на набережной, словно неупокоенный дух утопленника. Вздохнув, Даша высвободилась из объятий Кима, приподнялась на цыпочки, поцеловала его в нос, сказала:
– Ты иди, милый, ложись, я скоро приду. Позвонить мне надо.
– А не поздно?
– Не поздно, – ответила она. – Я знаю, что не поздно. Он, когда злится, может не спать всю ночь.
ДИАЛОГ ДЕВЯТЫЙ
Мелодичные гудки в мобильнике. Потом тихий щелчок.
– Павел?
– Ты, мое золотце?! Дашенька, голубка, я…
– Замолчи и слушай. Я к тебе не вернусь, Павел. Не вернусь, хоть полк за мной пришлешь и золотом дорогу вымостишь! Ты лучше обо мне забудь. Свет не без женщин, другую найди и успокойся.
– Я спокоен, хе-хе, спокоен, рыбка… Но ты ведь помнишь, что я своим не делюсь, не отдаю и не дарю. Что мое, то мое.
– Уже не твое.
Долгое тяжелое молчание.
– У тебя кто-то есть? Есть, знаю! Писака-фокусник!
– И потому ты клоуна прислал?
– Не клоуна, а мастера, известного… ммм… в определенных кругах. Очень, как говорят, артистичного. Чтоб вынести лишний реквизит без шума и пыли… Ну, не получилось! А получилось бы, сам бы приехал и помирился с тобой. Хотя мы ведь не ссорились, а?
– Не ссорились. Просто ты мне не мил. Оставь меня, Паша, в покое!
– Это, рыбка моя, затруднительно. Жди! Я к вам еще кого-нибудь пришлю.
– Вот что, Павел… Лучше бы нам разбежаться, как ты говоришь, без шума и пыли. Ты человек со связями – позвони в Куйбышевский загс, пусть подготовят документы и бланки заявлений, чтоб ни тебе, ни мне не ждать. Ты подъедешь и подпишешь, я подъеду, подпишу… Подписали, получили в паспорт штамп и позабыли друг о друге.
– Вот, значит, как? – Молчание. – Ты, золотце, слишком уж торопишься. А зря! Знаешь ведь, я всегда получаю то, что хочу.
– И получишь, только не меня. Получишь бракоразводный процесс с разделом имущества. Ты с законами знаком? Все нажитое за последний год, все, что ты нагреб, – общая наша собственность. «Славянский Двор» на Литейном, «Крыша» в «Европейской», бары и забегаловки в Гостином, еще на Васильевском три кафе и новый ресторан на Стрелке… Ну и все остальное. Год у тебя был, Паша, удачный! Захочешь сохранить свое, придется откупаться. Большими деньгами!
– Ты… ты, рыбка, никак меня шантажируешь?
– Вот именно. Или по-моему будет, или по-плохому.
– А не боишься, что мне помогут?
– Это кто же? Анас Икрамович? Если он долю в твоих заведениях имеет, то будет очень разочарован. Есть простое решение – разойтись, есть сложное – судиться… Я почему-то думаю, что Анасу Икрамовичу простое нравится больше сложного. Меньше эмоций, целей капиталы.
– Тут ты, Дашенька, права. Деловая ты женщина, хе-хе, умная! Знаешь, где и как муженька прижать… Значит, либо по-твоему, либо по-плохому? А подумать мне дозволяется? Поразмыслить над этими альтернативами?
– Не очень долго. Минуты, думаю, хватит.
– Мне, пожалуй, и минута не нужна. Любовь любовью, а бизнес бизнесом… Повидаться, кстати, не хочешь? Может, я тебе «Славянский Двор» отдам или «Гурмана» на Большой Морской… А? Поговорим, посмотрим друг на друга…
– Не хочу я на тебя смотреть, насмотрелась! И говорить не хочу! В «Конан» звони, Славику. Скажешь, что документы готовы, я приеду. Все!
Быстрые гудки отбоя. На другом конце линии – злой яростный шепот:
– Не все, рыбка моя, не все!
ГЛАВА 10
СНЕЖНАЯ ДЕВА
Ничем не обделен мир – в том числе и женской прелестью; в его оранжереях и садах благоухают всякие цветы. Блондинки, белые лилии с нежной кожей и глазами, словно небесная синь; томные тюльпаны-брюнетки с гибким станом и пламенными очами; кареглазые шатенки, чайные розы; огненногривые красавицы-орхидеи, чьи зрачки подобны изумруду, а губы розовеют красками утренней зари. Не знаю существа прекрасней и желанней женщины! Не знаю созданий более милых, очаровательных и добрых!
Но я допускаю, что у женщин совсем иное мнение друг о друге.
Дом на Фонтанке был старым, c мощными толстыми перекрытиями, но внизу шумели так, что комната полнилась целой какофонией жутких звуков. Молотки стучали, пилы визжали, дрель с воем вгрызалась в стены, а временами что-то грохотало и лязгало, будто двери гигантского стального сейфа. Этот шум производился бригадой ремонтников, трудившихся в «Конане» уже часа четыре: они заменяли панели, пробитые пулями, монтировали зеркало над стойкой, таскали мебель и устанавливали вместо демона колонну, трехметровый дубовый ствол, к которому будет подвешено чучело, но чье конкретно, Даша и Славик еще не придумали. Зато и та и другой сошлись в одном: если уж чиним и ремонтируем, так почему не освежить приевшийся интерьер? Они освежали его с утра, при помощи дизайнера, художника и вышеупомянутой бригады, не обращая внимания на творческие муки Кима.
Но все же что-то ему удалось соорудить. Он продвигался не очень быстро и, при ином раскладе, мог примириться с лязгом и грохотом, с визгом и стуком. Если описывать землетрясение, гибель Атлантиды или драку в кабаке, фон был весьма подходящий, как и для погонь, разбойничьих вылазок либо атак тяжелой рыцарской конницы. Но действие шло к катарсису, к гибели верной Зийны, то есть к такому эпизоду, который пишут в тишине, закрывши двери, чтобы ни одна душа не видела, как плачет и страдает автор. Слезы и муки в данном случае – необходимые издержки производства: если не заплачешь сам, то и читатель не зарыдает.
А надо, чтоб ужасался, сочувствовал и рыдал… Зря, что ли, деньги за книгу плачены?
Конечно, было ведомо Конану про снежных дев и про то, что даже летом случаются в Ванахейме сильные метели, но рассчитывал он, что вьюга будет недолгой и удастся пересидеть ее у скал, паля костер, а вечером дойти до усадьбы Эйрима и глотнуть там подогретого пива. А заодно поглядеть, что делают на Эйримовом подворье люди Гор-Небсехта, два изгоя, которых ни в одном ванирском доме принимать не полагалось.
Но не успели путники сделать и тысячи шагов, как небо затянула белесая мгла, прибрежные утесы потемнели, а в воздухе закружили снежные пушинки. Они падали вниз, пока еще неторопливо, скрывая землю мягким пологом, одевая скалы в искрящиеся одежды, оседая на капюшонах плащей, поскрипывая под ногами. Мир вокруг замер; все стало белым-белым, как саван покойника.