Медный король - Дяченко Марина и Сергей (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
– Зачем взял? Положи!
– Это дорогая вещь, – сказал Развияр с сожалением. – Была дорогая, пока не порвали, но и сейчас чего-то стоит.
– Да? – трактирщица ухмыльнулась. – А ты спереть решил?
Развияр поднялся. На стене напротив висело мутное зеркало, невесть откуда взявшееся в обеденном зале деревенского трактира. Развияр увидел себя: тощий, бледный человек со сломанным носом, с очень темными глазами и странно изогнутыми бровями. Рядом стояла трактирщица; на ее белом, со впалыми щеками лице будто навечно застыло подозрительное, сварливое выражение. Развияр присмотрелся.
– А ведь вы тоже наполовину гекса, – сказал он вслух, неожиданно для себя.
Он видел в зеркале, как изменилось ее лицо – белая кожа налилась краской, нос побагровел, оттопырилась нижняя губа. Трактирщица размахнулась, чтобы отвесить Развияру оплеуху, но он перехватил ее руку. Потянул на себя и неожиданно крепко обнял.
Возмущенно завопил мальчишка.
– Пусти, – трактирщица рывком высвободилась. Посмотрела на Развияра, будто собираясь сожрать его глазами. Обернулась к работнику:
– Что стал! Марш на кухню, марш-марш! Жрать ему принеси, чего не жалко… Каши вчерашней принеси!
– Да ты ведь совсем щенок. Ты мне в сыновья годишься.
Резкая, сильная, она держала в подчинении дом и, кажется, весь поселок. У нее было трое сыновей от разных отцов: все работали в трактире, старший в самом деле был ровесником Развияра. Эта женщина всю жизнь делала, что хотела.
Они провели ночь на широком тюфяке, набитом птичьими перьями. Перья пробивались сквозь холстину и кололись, как иголки, но трактирщице было все равно – ее тело не чувствовало боли.
– Вот только язык если прикусить – больно. А так – уж сколько раз я и жгла себя случайно, и палец чуть не отпилила. Нет боли… Только мужчину чувствую. Не всякого. Тебя… да. А ну, не спи, мальчишка!
Она не была похожа ни на одну женщину из тех, что Развияр знал прежде. Те были рабыни, эта – сама себе хозяйка. Тяжелая, горячая, она поначалу смутила Развияра бесцеремонностью и напором – но очень скоро он опомнился, и началась война.
Перья из тюфяка втыкались в колени, в бедра, в спину как маленькие копья. Развязалась веревочка, стягивавшая ее волосы, и они упали Развияру на лицо – с запахом трав и древесного дыма. Он намотал их на кулак; жилистый и сильный, и очень молодой, он провел в воздержании много дней, и теперь, в этой игре-войне, из рядового бойца понемногу становился вождем.
Они задремывали и снова просыпались. Под утро трактирщица, белая и осунувшаяся, лежала головой на его плече, а перья из тюфяка кружились по комнате, несомые сквозняком.
– Да ты совсем щенок, – повторила насмешливо. – Ну-ка, ущипни меня. Ого… Чувствую.
Просыпался дом. Внизу топилась печка. По крыше гулял ветер, и в комнате было так холодно, что летающие перья казались снегом.
Разорванная пополам книга лежала все там же, в бочонке для щепок, и нескольких страниц недоставало. Мальчишка-работник – средний сын трактирщицы – угрюмо возился с котлами и ведрами, грел воду.
– Слить тебе? В бадейке?
Развияр не стал отказываться. Трактирщица долго мыла его, поливая из ковшика, и комнатушка наполнилась паром. Потом ему принесли новую чистую одежду – рукава оказались коротковаты, но самую малость. Развияр сел за стол. Младший сын трактирщицы, лет десяти, принес из кухни миску только что сваренной каши. Он был смуглый, с голубыми глазами, с жесткими, будто просоленными, вихрами.
– Тоже любила, – сказала трактирщица, заметив взгляд Развияра. – Многих, да. Не от всех дети получились. От тебя получится?
Развияр смутился.
– Ешь… Я вот не от любви получилась. Шли они валом, разбитые, от Золотых бежали. Вот скажи: еле от смерти утекли, и смерть на плечах сидит, погоняет, а все туда же. Похотливые-то, гекса, почище печорок. Маменьку мою и подловили где-то. Не ее одну… У нас тут по избенкам полукровок наплодилось штук двадцать, потом кто помер, кто ушел, кого продали. А ты откуда?
– Из пригорков.
– Пригорки? – она помрачнела. – Те, что на берегу? Что ураганом снесло в том году?
– Нет. Я из других пригорков. Такое племя.
– Да неужто, – трактирщица недоверчиво улыбнулась. Развияр не помнил, чтобы она улыбалась, белое лицо со с впалыми щеками изменилось до неузнаваемости. – Дурила тебе голову твоя мамка, чтобы правды не сказать.
– У меня мамка была гекса.
– Да-а? – женщина уперлась кулаками в стол, широко расставила локти, будто ворота. – Не врешь?
– Нет.
– Чего только Император не сотворит, – она вдруг потянулась вперед и рассеянно провела ладонью по его щеке. – Пригорки, слышала я когда-то от постояльца… Точно. А жили они в Черной Буче. Далеко отсюда, за Каменной Стрелкой, за Пузатым Бором… Край света, дальше ничего нет. Дальше только болота, да на болотах – гекса голодные…
– За Каменной Стрелкой, за Пузатым Бором, – пробормотал Развияр.
Слова ничего не значили. За ними не стояла карта, не маячили дорожные указатели – но трактирщица оказалась первым человеком на пути Развияра, который твердо знал, что земли его предков – не выдумка.
– Да, это мне постоялец рассказывал, – трактирщица довольно улыбалась. – Много чего знал, бедняга. А все равно помер, и всего-то оставил, что книжку. Хлам это, ничего не стоит, я у знающих людей спрашивала… Вот только горит хорошо.
– Горит?! – не выдержал Развияр. – Одна только бумага стоит реал за десять листов, а слова…
– Рассуждает, купец! – трактирщица вдруг разозлилась. – Это за чистую бумагу столько платят, а не исписанную, рваную да заплесневелую! Думаешь, я совсем дура? Чего-то стоит твоя книжка, только если знающему человеку в большом городе продать. А до города добраться? А вернуться назад? А жрать-пить по дороге, дома дела бросить? Дороже выходит, уж лучше на растопку!
Она замолчала. Проверила впечатление, произведенное этой речью на Развияра; тот сидел над остывающей кашей, глядя в стол.
– Да бери ее себе, если хочешь, – сказала тоном ниже. – Бери, дарю. А истории… Послушаем истории твои, вечерком, когда гости разойдутся. В постельке устроимся, там и расскажешь.
– Я…
– Да ты, а кто же. Давай подумаем, что делать-то умеешь, кроме как на тюфяке кувыркаться, – она довольно улыбнулась. – А то смотри, если ленивый, выгоню!
«Судно задержалось из-за поломки, и капитан решил, вопреки советам бывалых людей, пересечь пролив Осий Нос перед самым окончанием сезона. Промедление сказалось бы губительно на его кошельке – корабль на целое межсезонье оказался бы запертым во внутреннем море. Но спешка и отчаянная решимость могли стоить жизни и капитану, а команде, и пассажирам…»
Строчки проступали на мятой и рваной бумаге, выбирались из пятен, как прохожие из луж, навсегда оставались в памяти. У Развияра чесались пальцы правой руки – кажется, там зажато перо, кажется, на столе раскрыт чистый переплет, только и осталось, что перенести буквы, стоящие перед внутренним взором, на белое.
«…попутный ветер, но не принес радости. Капитан велел убрать все паруса, но было поздно; со страшной силой корабль тянуло в пролив, туда, где…»
Развияр стоял на коленях у очага, держа книжку двумя руками. Его знобило. Женщина – он слышал – вышла в кухню, и оттуда доносился ее низкий, властный голос.
«…как в кипящем котле. Вдруг закричал матрос, стоявший у борта – черная многопалая рука, похожая на комок змей, вырвалась из воды, схватила несчастного, и матрос навсегда…»
Что случилось дальше? Кто, кроме автора, выжил? И как ему, написавшему эту книгу, удалось спастись? Казалось, буквы танцуют, взявшись за руки.
«…что все кончено, и отчаялись, но вдруг…»
Развияр зажмурился. Строчка оборвалась: он видел все, что успел прочитать. Чего не успел – не видел. «Вдруг…»
Это как жизнь, подумалось ему. Вижу – до этого момента, до «вдруг», знаю, что со мной было. А что будет потом? Завтра? Через минуту? Поселюсь в трактире, стану хозяйке и мужем, и сыном, и слугой. Она будет покрикивать на меня, как сейчас кричит на работников, и мыть теплой водой из ковша. Не этого ли я хотел? Чего я вообще хотел с тех пор, как перестал быть рабом?
