Телохранитель ее величества: Точка невозврата (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич
Это был престижный район. Не элитный, где живут сливки общества, но и далеко не рабочий. Дом же был из самых-самых, какие возможны под этим куполом: аккуратный, со шлагбаумом и охраной в будке, подземной парковкой с персональными машиноместами, где Катарина и оставила "Эсперансу". Кстати, все еще битую и мятую после тех приключений, хотя это ее не портило. Рядом, на ее же площадке, стояло два не меньших красавца стоимостью пониже, но оба гоночного класса, затюннингованные донельзя. Чувствуя в себе что-то от Хуана Карлоса, я обошел их обоих, постучал ногой по крыльям и присвистнул.
– Нравится? – Катарина сияла словно девочка, куклу которой похвалили.
– А то! И какая из них всех круче?
Она указала на "Эсперансу".
– Эта. К сожалению.
– Почему "к сожалению"?
Вздох.
– Ее я решила оставить себе. Насовсем. Она как бы продолжение меня самой. А значит, в самых сложных и ответственных гонках приходится летать на чем-то другом, не на ней. А они – кивок на стоящие рядом машины, – и тяжелее моей красавицы, и не такие надежные.
Я покачал головой, про себя подумав, что у каждого свои проблемы. Многим на этой планете Катарину не понять. Кроме таких же безбашенных пилотов, живущих скоростью, наверное.
– Ну что, пошли? – улыбнулась она.
Большой чистый аккуратненький лифт поднял нас на несколько этажей. Неспешно, вразвалочку, копируя образ жизни людей, которые должны жить в подобных зданиях. На площадке располагалась всего одна дверь, и это сразу произвело впечатление.
– Обалдеть!
Дальнейшее подтвердило и усугубило эту мысль. Я ходил по квартире, пытаясь вернуть дар речи. Комнат в ней не было вообще – одна большая комната-палата, занимающая целый этаж. С зеркальной стеной, колоннами, диванами и шкафами, стоящими так, чтобы отгородить друг от друга небольшие закутки пространства, столами и столиками, пристроившейся в углу кухней и огромной, скорее напоминающей космодром, кроватью в дальнем конце, за колонной, на которой спокойно разместится полк. Ну, человек десять точно, и это не преувеличение. Глядя на эту кровать и вспомнив акробатические трюки с Эммой на своей, я почувствовал, что настроение мое экспоненциально падает.
– Все офицеры так живут?
Я обернулся, пытаясь взять себя в руки. Не дело это, завидовать. Зависть – плохое чувство, мерзкое. Оно означает комплекс неполноценности, с которым надо бороться. Что я и буду делать. Я уже покончил с прежней жизнью, у меня все будет, такие хоромы в том числе. Только не сразу.
Катарина в районе кухни по-хозяйски сервировала небольшой журнальный столик и разливала кроваво-красное вино из темной бутылки в два хрустальных бокала. Указала мне на кресло напротив себя:
– Присаживайся!
Я сел.
– Нет, конечно. – Она плавно опустилась напротив, каждое ее движение отдавало снисходительным достоинством. – Мишель живет не хуже, была у нее, знаю. Но она – глава корпуса, доверенное лицо королевы, ей положено. Она в курсе самых страшных дворцовых тайн, было бы странным, если б такая, как она, обитала с семьей в нищете. Гарсия могла бы так жить, ну, не беднее, но все время проводит во дворце. У нее там свои апартаменты, уже много лет. В городе есть дом, само собой, но она использует его для работы, как перевалочную базу для агентов. А в таких условиях какая может быть жизнь? – Катарина рассмеялась. – Остальные живут скромнее, но, конечно, не чета твоей комнатенке… – Она вновь усмехнулась, но одними глазами, щадя мое самолюбие.
– А рядовые бойцы? Когда выходят на пенсию?
– Ты собираешься стать всего лишь рядовым бойцом? – Она удивленно закатила глаза. – А когда мы последний раз это обсуждали, ты рвался в элиту элит! – На сей раз усмешка последовала более обидная.
– Нет, конечно, – я опустил голову, пробормотав про себя что-то не очень литературное.
– Тогда о чем речь?
"Действительно, о чем, мой дорогой?" – подхватил внутренний голос.
– За нас! – Она подняла бокал и протянула в мою сторону. Спохватившись, я поднял свой и чокнулся. – Чтобы не в последний!
Для латинос у нее какой-то… Русский тост. Отчего-то я вспомнил русскоязычную диаспору Жанны, и то, в каких тесных условиях ангелочки воспитываются. Научили, блин! Наши везде успеют, даже в элитном полку семьи Веласкес! Не Жанкины товарищи по оружию, естественно, Катарина старше их, но и диаспора там не первый год. Кажется, мое обучение пойдет в более веселой атмосфере, чем думалось раньше.
Дальше разговор долго не клеился, шел ни о чем. О "погоде". Но меня это совершенно не напрягало – впервые за много-много дней я позволил себе расслабиться. Не физически – физически я расслаблялся вторую неделю, а морально, послав всё "на…". Вино оказалось божественным, я смаковал его, понимая, что если и буду пить такое, то очень не скоро. В голове от него приятно шумело, все мысли, что напрягали и озадачивали еще утром, куда-то делись сами собой. Хотелось просто сидеть, вот так вот, и говорить "ни о чем", ни о чем не думать. Завтра будет завтра. После сегодняшнего эмоционального потрясения, я имею в виду театр, да после напряжения последней пары месяцев, это состояние казалось истинным раем.
Что мне еще понравилось в этом вине – я не пьянел. Да, оно расслабляло, координация движений после того, как встал, немного нарушилась, но голова работала так же ясно, как и в обычном режиме. Просто… Мировосприятие изменилось.
Особенно понравилось то, как я начал видеть Катарину, как воспринимать ее. Она осталась той же самой Катюшей, что избила меня и сделала много гадостей, суровым офицером корпуса, без колебаний стреляющая в людей и прочая прочая, но при этом стала женщиной, очень красивой и эффектно поданной. Глаза мои почти не вылезали из ее декольте, достаточно глубокого, чтоб увязнуть там надолго, а если и вылезали, то только чтоб подробнее рассмотреть ноги, которые она с удовольствием, наблюдая мою реакцию, закидывала одну на другую. Я понял, что разница между нами – чушь, как мировоззренческая, так и возрастная. Она самка, я самец, все остальное важно только там, в мире, полном условностей. Наверное, это лучшее ощущение от того, что подарило это вино.
…Наверное, я все-таки перехвалил его. Что-то в нем было особенное, заставляющее раскрепоститься СЛИШКОМ сильно. Проявилось это в том, что я начал терять контроль над собой и своими желаниями. А это недопустимо.
Пялиться на женщину – нормально, будь тебе хоть восемнадцать, хоть сорок, или даже шестьдесят. Женщины сами кайфуют от наших взглядов, называя мужиков при этом "козлами" и "похотливыми животными". Да что бы они делали без них! Как бы себя чувствовали! Но потеря контроля – это конец. Если мне сорвет башню, а ее начинает сносить, Катюша поставит меня на место быстро и грубо, как зарвавшегося юнца, и это будет великолепный финал дня. Даже если я просто попытаюсь склеить ее, она ткнет меня в дерьмо так, что не отмоюсь долго. А после последнего испытания, когда самооценка моя пошла вверх, а диалог между нами помалу начал приобретать человеческие черты, не хотелось вновь оказаться в самом начале пути.
– Ты обещала кое-что поведать об одиночестве, – резко перевел я разговор на серьезные рельсы, пытаясь сбросить приятное оцепенение и взять себя в руки.
– Да, конечно… – Она грустно усмехнулась, поднялась, аккуратно поправив платье, чем чуть не довела меня до кипения, и пошла в дальний угол, где, как я понял, хранились личные вещи. Все это было проделано с привычной небрежностью, я не нашел и намека, что она распаляет меня специально. Значит, все-таки вино и гормоны. Скверно! Я тряхнул головой и пошел следом.
Это оказался уголок сокровенного, спрятанного в незаметном на первый взгляд закутке между шкафами, диваном и комодами. На небольшом комоде в рамках стояло несколько трехмерных фотографий с улыбающимися людьми. Некоторые изображения висели на стене. Одно из них, на которой маленькая девочка сидела на руках у взрослых, явно ее семья – она сама и родители. На другой черноволосая девушка лет двадцати стояла в обнимку с мужиком бандитской наружности. Скорее всего, брат – который сидел, и которого больше нет. Также здесь лежало несколько писем, в том числе старых, на пожелтевшей от времени бумаге, и несколько поздравительных открыток в виде сердечек.
