Вавилонский голландец - Гарридо Алекс (читаемые книги читать .TXT) 📗
Я с тоской вспомнил то кораблекрушение, которое занесло меня на остров животоглавцев. Как ни горька бывала моя жизнь на этом острове, все же она несравнимо лучше смерти на море. Мне не хотелось повторять этот опыт, хотя в глубине души я знал, что рано или поздно это произойдет и я снова окажусь один посреди бескрайнего водного пространства.
Когда я обессилел, Демериго выхватил весла из моих рук и начал грести сам. Я смотрел, как напрягается его лицо на животе, какие противоестественные гримасы оно вынуждено корчить, и мне было жаль доброго моего хозяина. Я взялся за второе весло, и мы стали грести вдвоем.
И тут мы увидели корабль.
Это было большое парусное судно. Оно качалось на волнах, как и мы, застигнутое бурей.
Демериго замер, восхищенно любуясь яркими белыми парусами, освещенными ядовитым солнцем среди свинцовых туч. А я любовался на моего храброго хозяина, который даже в такие страшные минуты не утратил способности воспринимать красоту.
– Попробуем подать им сигнал, – предложил Демериго. – Они заметят нас и спасут.
Но я, после короткого размышления, отверг это предложение.
– Нет, – сказал я. – Ни за что.
– Почему? – удивился Демериго. – Без их помощи мы почти наверняка погибнем. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет!
– Да, – кивнул я. – Мы погибнем и никогда больше не увидим Маргариту. А это наполняет меня такой печалью, что я готов пить горькую морскую воду.
Он помрачнел.
А я заключил:
– Это судно наверняка принадлежит лицеголовым.
– Твоим соплеменникам, – прибавил Демериго. – Ты должен радоваться!
– Должен, – согласился я, – но не радуюсь. Ведь если они спасут нас, то заберут не только меня, но и тебя, а мои соплеменники, Демериго, гораздо более жестокие люди, чем твои. Если я в ваших глазах выгляжу уродом, то кем же покажешься им ты?
– Кем? – удивился Демериго. Он был красивый малый и знал себе цену.
Я представил себе все то, что ожидает животоглавца, оказавшегося во власти лицеголовых… и покрепче взялся за весла.
– Уходим отсюда, – сказал я. – И молись, чтобы они нас не заметили и не попытались поднять на борт. Лучше я погибну вместе с тобой на море, чем увижу тебя в плену у моих сородичей!
Мы гребли, пока не выбились из сил, но и тогда я отказывался прибегнуть к помощи парусника. Я вздохнул с облегчением лишь после того, как парусник скрылся из виду. Нас мотало по волнам еще несколько часов и наконец, совершенно измученные, мы оказались на берегу.
И там нас ждала Маргарита.
Ее затянуло по колено в песок (так долго стояла она на берегу!), и ее одежда на животе вся промокла от слез. Но когда она увидела нас, еле живых, качающихся и хватающихся друг за друга, то не сдержала радостного крика.
А мы из последних сил потащились к ней и упали к ее ногам, и коснулись руками ее колен, и смеялись и плакали, как сумасшедшие.
А Маргарита давала нам свои руки, каждому по руке, чтобы мы целовали ее пальцы. Я осторожно брал ее пальчики по очереди в рот, как это принято у животоглавцев, а она шевелила ими, касаясь ноготком то моего языка, то зубов. Наконец, утомленные ласками, мы все трое повалились на песок и так лежали долго-долго, а ветер шумел над нами, и волны обрушивались на берег и очень грохотали.
А когда я проснулся, была тишина.
Почти сразу же проснулся и Демериго, а вслед за ним зашевелилась Маргарита. Ее платье было расстегнуто, и впервые за все время нашего знакомства я видел ее лицо без вуали. Я погладил ее хорошенький носик и положил ладонь над ее бровями, а она надула живот у меня под рукой и засмеялась.
Демериго смотрел на нас без всякой ревности, с одной только любовью. И я понял, что он победил.
– Я согласен взять ту Маргариту, которая с веслами, – сказал я.
Демериго замер, боясь произнести слово, которое спугнет его хрупкое счастье. Он молчал до тех пор, пока это счастье не окрепло и не перестало быть пугливым. Тогда он проговорил осторожно, как будто нащупывал ногой брод:
– Мое предложение было добрым, Филипп.
– Я беру лодку, – повторил я.
А потом я встал на колени и прикоснулся своим лицом к лицу Маргариты. Она поцеловала меня так, как умеют целовать только женщины животоглавцев, и сказала тихо:
– Я благодарна тебе за то, что ты предпочел лодку, потому что сама я не смогла бы сделать такой правильный выбор. Я выбрала бы тебя, Филипп, а это сделало бы нас обоих смертельно несчастными.
Мой добрый хозяин дал мне припасов на три дня, пожелав, чтобы путешествие продлилось не дольше пяти дней; на прощание мы обнялись – и расстались.
Не без трепета вручал я исправленные мною книги библиотекарю Анадиону Банакеру. То обстоятельство, что во время чтения исписанных мною страниц первый мой слушатель, Константин Абэ, заснул и упал с табурета, не прибавляло мне бодрости. Но оказалось, что тревоги мои напрасны; Анадион Банакер пришел в восторг. Он снял с меня все обвинения и сказал, что так и быть – не будет требовать для злокозненного кока смертной казни.
– Я бы даже попросил вас переписать несколько книг по вашему усмотрению, – прибавил он, снова и снова пробегая глазами вклеенные мною страницы. – Некоторым из романов требуются другие финалы. Да, больше всего претензий обычно к развязке. Но иной раз и завязка никуда не годится…
Тут он повернулся к храпящему во всю глотку Константину Абэ и прибавил:
– Пора мне избавить вас от общества этого грубого и во всех отношениях никчемного человека. Впередсмотрящий утверждал, что видел с верхушки грота нечто похожее на берег. Оно, по его словам, клубилось на горизонте в виде очень плотного тумана, а это верный признак того, что мы находимся в двух-трех днях плавания от гавани.
Я сказал:
– Мне хотелось бы подняться на палубу. Впервые за все это время я смогу подышать морским воздухом, не опасаясь нападений со стороны разъяренных матросов, – ведь я больше не связан с камбузом и всем тем, что из него исходит.
Анадион Банакер кивнул в знак согласия, и мы выбрались наверх.
– У вас совершенно сошла с лица краска, – сказал библиотекарь, рассматривая меня при дневном свете. – Вы знаете об этом?
– Откуда? – Я пожал плечами. – Меня это и раньше не слишком беспокоило, а теперь и подавно.
– Вам понятно, что означает для нас с вами близость берега? – продолжал библиотекарь.
Я отмолчался.
Анадион Банакер пояснил:
– Берег – это читатели.
Я возразил:
– Берег – это свежие припасы, чистая вода и – да помогут мне все святые! – мясо без червей и хлеб без трухи.
Анадион Банакер рассердился:
– Вы по-прежнему мыслите, как кок, а ведь я, кажется, освободил вас от этого! Теперь вы должны мыслить как библиотекарь.
И показал на мою шлюпку.
– Сегодня вы выходите в море. Мы в двух-трех днях плавания от берега, а это, в свою очередь, означает хороший улов.
Что я мог возразить ему? Помощник библиотекаря – существо не менее бесправное, нежели помощник корабельного кока; я зашел вместе с Банакером в библиотеку, взял там сети, сплетенные из тугой шелковой нити зеленого цвета, получил список необходимых книг и со всем этим снаряжением поднялся обратно на палубу.
Матросы, давние мои враги, высыпали поглазеть на то, как помощник библиотекаря отправится в плавание. Все, кто был свободен от вахты, околачивались поблизости и отпускали неприятные для слуха замечания.
Я забрался в шлюпку… Заскрежетала лебедка, и медленно я начал опускаться все ниже и ниже, мимо корабельного борта, и даже успел заглянуть в иллюминатор, но ничего там не рассмотрел, кроме смятой шляпы, висящей на крюке.
И скоро я видел только море, а корабль, как призрак, отходил все дальше, и его заволакивало бледной дымкой. Птица промчалась у меня над головой и закричала. Я вздрогнул и улыбнулся; должно быть, и впрямь берег уже близко, хотя он оставался по-прежнему невидимым.
Я забросил сети и стал ждать.
Время проходило медленно; солнце как будто всосало в себя часы и минуты и не желало расставаться с ними; набухшее, переполненное нынешним днем, оно висело в небе – и вдруг взорвалось, распираемое пожранной добычей; кровавые полосы растянулись по всему горизонту, пятная морскую гладь.
