Дни войны (СИ) - "Гайя-А" (книга жизни .txt) 📗
— Меня зовут Латалена, — женщина постаралась точно скопировать таильский акцент — она в свое время изучила сурт, язык большинства оборотней, но он был сложен даже для нее, — Латалена из дома Элдар.
— Верен, сын Волка, — доброжелательно представился волк, разглядывая ее по-прежнему довольно бесцеремонно, — меня знают как Старого из Заснеженья. Я воин из первой Таильской армии. Так сударыня весьма знатного рода?
— Рода Элдар, — повторила она, не уверенная, что была понята.
— Я не глухой. Но вас немало, и вы любите титулы. У тебя есть титул?
Она промолчала, лихорадочно соображая, что лучше: признаться или молчать.
— Я — Элдар, — повторила она еще раз.
— Эй! — Верен помахал рукой перед ее лицом, — ты что, слабоумная? Мне еще раз спросить?
— Кум, да отвяжись от бедняжки. Оценщик в Падубах.
— Она не дурочка, — не поворачивая головы, сказал Верен, от взгляда которого Латалена уже и не знала, куда скрыться, — но, наверное, не понимает. Слушай, сестра, — и он перешел на самую отвратительную хину, которую женщине доводилось слышать:
— Ты. Я. Вместе ехать. Белые стены. Тогда плата за тебя есть? Нет? Много плата!
Латалена предпочла отмолчаться. Верен нахмурился:
— Есть? Нет плата? Ах ты холеры дочь, — заворчал он на родном языке, обращаясь к друзьям, — надежды лопнули, братец. Продадим в Падубах старому Зиру.
— Он еще торгует?
— И неплохо имеет с этого, скажу тебе…
— За меня заплатят! — наконец, решилась Латалена, — развяжите меня. Я обещаю, что за меня заплатят. Я не сделаю попыток убежать, если вы будете вести себя благородно.
Возница, не оборачиваясь, присвистнул. Волк, бежавший рядом с телегой, высунув язык, завертелся на одном месте и тявкнул в знак удивления. Верен, улыбаясь, протянул вперед руку.
— Три ногаты, друг мой, три, — пропел он, обращаясь к вознице, — я еще никогда не ошибался, деля добычу…
С этими словами он спрыгнул с телеги и зашагал рядом. Латалена смогла разглядеть оборотня лучше. Он был достаточно высок и широк в кости; в его светло-русых с рыжиной волосах пробивалась седина, а усы и борода выглядели даже для волка неухоженными. Резкие, суровые черты лица казались угрожающими из-за обилия шрамов, оспин и то ли наливающихся, то ли сходящих синяков.
Заметила Прекраснейшая и то, что рубашку последний раз оборотень стирал очень давно, а яркая вышивка на ней уже истрепалась и выцвела. Перед ней был воин, привыкший к своему образу жизни, сдавшийся беспорядку, забывший об удобстве навсегда.
— Меня чем-то усыпили? — спросила женщина у него, пытаясь понять, чем именно ее лечили. Верен косо взглянул на нее и кивнул.
— Если так ты назовешь удар по голове.
— Кто?
— Им уже закусывают стервятники.
— Куда теперь?
— А ты болтлива, нет? — и он тихо, едва слышно, порычал в пространство. Беззлобно, совершенно спокойно, лишь обозначая границы своего терпения.
Латалена уснула еще два раза коротким, беспокойным сном, прежде чем оборотни встали на привал. В основном здесь были торговцы, кузнецы и ремесленники, отправленные от цехов родного города Таила продавать оружие на ежегодной ярмарке. Верен и его весьма значительная дружина нанялись охранниками, и теперь наслаждались пивом, брагой и мясом за счет цеха, купившего их услуги. Лениво и неторопливо разгуливали наемники вдоль телег с товаром, по дороге радуясь возможности отомстить харрумам за нанесенные обиды, да и просто поживиться в местных деревнях и селах. Доведя караван почти до предместий Элдойра, Верен и его друзья решили поискать легкой добычи в южных селениях.
Возле одного такого селения, почти у дороги через перевал, Верен приметил и Латалену. Полумертвая на вид, она без сознания лежала на одной из тележек, брошенных незадачливыми разбойниками-южанами. Оборотень, недолго думая, прихватил живой товар с собой — асурийка была дивно красива, и могла бы стоить немало на невольничьих рынках, особенно на Западе.
Но на привале, устроенном в Живнице, Верен передумал.
***
Сум-Айтур считался пристанищем «пиратов Беловодья» — отсюда к Илне отправляли товары и рабов, привезенные коротким путем через озеро Сумгур с Железногорья, Пустошей и Заснеженья. Почти половина городка располагалась на болоте, опираясь на сваи и мостки. Да и другая половина вся стояла на сваях — топкая местность и высокая влажность делали проживание здесь опасным и непростым. Деревянные настилы здесь служили вместо улиц, лодки — вместо лошадей, а теснота способствовала быстрому распространению любых болезней.
Расцветал Сум-Айтур лишь зимой, когда лед сковывал озера, но не болота: здесь было теплее, чем в других местечках Беловодья, и потому торговля здесь не прекращалась ни зимой, ни летом. А полоса трясин, доходящая до Гиблых Топей, надежно ограждала Сум-Айтур от незваных гостей с юга и запада — дорогу через болота знали единицы.
Верен относился к тем, кто знал. Оставив караван с большей частью своей дружины, он свернул, чтобы сбыть награбленное, и отдохнуть у своих друзей.
— Итак, мы продадим кое-что, и кое-что прикупим, — начал волк, обращаясь после ужина к своим соседям, — какие в Беловодье цены, кто узнал?
— Серебро не берут и не продают, — тут же отозвался один, — говорят, рудники из-за ополчения прикрыли…
— Ишь ты! Чертовы асуры…
— Двадцать одна ногата — самый дешевый шлем. Без очипки, — мрачно дополнил другой оборотень, с бельмом на глазу, — если так пойдет, останемся в убытке, а, Старый?
Верен не отозвался, о чем-то внимательно размышляя. Взгляд его часто падал на Латалену. «Продать? Но выкуп явно больше той цены, что за нее сейчас дадут…». Единственное, что останавливало оборотня — знаменитое коварство Элдар; они вполне могли отрезать ему голову, не успел бы он и шагу ступить на белые камни Элдойра.
С другой стороны, спрятать где-то женщину, а потом прислать требование выкупа — поступить еще хуже. Верен не любил торговлю заложниками и рабами и презирал эти занятия, однако всепроникающая бедность даже его поставила в безвыходное положение.
— Дойдем до Сум-Айтура, и я пойду к Эйлану.
— К Эйлану Ублюдку? — тут же громко дополнили несколько голосов, — да он разденет нас догола, этот прохвост. Что ты хотел от него?
— Мое это дело! — рявкнул Верен, вставая, — денег лишних у нас нет, товара — из того, что мы можем предложить остроухому гаду, тоже. Хотите жрать мох, и спать на болоте? Я договорюсь с ним сам, а вы, шакалье отребье, не мешайте мне.
Присмиревшие перед вожаком, волки помоложе неохотно принялись собираться.
***
Влажный туман в разгаре лета, поднимающийся от болота, дополнил жару, и чем дальше заходили путники по настилам в болота, тем сильнее лил пот. Латалена с трудом удержалась от жалобы — с нее сняли ее сапоги, а лапти, любимые крестьянами-оборотнями, нещадно кололи ступни. «С другой стороны, — женщина судила здраво, — лучше, чем босиком».
Вопреки неприятному названию, Топи оказались не столь омерзительны, и, как поняла Латалена из обрывков разговора оборотней, здесь даже велись какие-то разработки — то ли железной руды, то ли еще чего-то. В сумраке видно было не слишком хорошо, асурийка спотыкалась, в отличие от своих пленителей, который шагали по болотной тропе столь же уверено, как и днем.
Наконец, среди болотного тумана появились оранжевые и красные огни — это был Сум-Айтур.
Они вошли в черту городка. Крошечные домики казались бы игрушечными, не зарости они лишайниками, мхом и папоротником до самой крыши. В окошках кое-где горел слабый свет. Латалена шла след в след за оборотнем, идущим впереди нее, и несколько раз подмечала торчащие из досок настила большие изогнутые гвозди, ржавые до самой шляпки. Сум-Айтур держался даже не на честном слове — лишь на его отзвуке.
