Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда - Пратчетт Терри Дэвид Джон (электронные книги без регистрации txt, fb2) 📗
Таксономы могут детально отследить последовательность изменений, происходивших в генеалогии древних лошадиных предков. Например, как менялись зубы или копыта животных. Они способны отслеживать время этих изменений, потому что вмещающие горные породы поддаются датировке. Так что в дело пускаются геологические данные и вносят свой вклад в неразбериху. Достаточно обнаружить какие-нибудь окаменелости, случайно оказавшиеся в неправильном слое породы, чтобы у кого-то зародилось сомнение в эволюционной истории. Однако последовательность пород, их возраст, определяемый с помощью различных методов, эволюционная преемственность окаменелостей, а также ДНК лошадей и их современных родичей – всё это замечательно точно согласуется между собой.
Существуют аналогичные доказательства того, что люди эволюционировали из обезьяноподобных предков. Однако эта история далеко не так прозрачна, поскольку в ней замешаны многочисленные возможные предки, к тому же существовавшие в одно и то же время. Эти предки-гоминины произошли от других млекопитающих, эволюционировавших из рептилий, которые, в свою очередь, эволюционировали из амфибий, а те – от рыб [47]. Ринсвинд точно знает, как эволюционировали сухопутные животные, ведь он там был, в отличие от нас, обитателей Круглого мира. Вот почему мы никак не придём к согласию по этим вопросам.
Как и нынешние креационисты, Уильям Пейли, написавший в 1802 году книгу под названием «Естественная теология», верил, что и лошади, и люди были изобретены богом и сразу созданы точь-в-точь такими же, какими мы их видим сейчас. Из факта существования сложных структур у живых организмов гипотеза «разумного замысла» пытается вывести наличие некоего «небесного проектировщика» (мы все, конечно, знаем, кто это был, но его имя звучит не вполне научно, так что сами понимаете…). Дарвин полагал, что в данном случае никакой замысел не только не нужен, но и неправдоподобен, а живые существа просто эволюционировали сами по себе. С этим согласны почти все биологи, а неодарвинизм подкрепляет дарвиновскую теорию, подводя под неё генетический базис.
Так эволюционировали мы все или измыслены?
На самом деле, вполне возможно, разница не так велика, как думает большинство из нас.
Когда замысел представляют в качестве альтернативы эволюции, исходят из предположения, что это две совершенно разные вещи. Ведь замысел – это сознательный процесс, производимый проектировщиком, знающим, какого результата и с какой целью он, она или оно желает достичь. Эволюция же выбирает из множества случайных вариантов те изменения, которые в перспективе ведут к повышению шансов на выживание, а затем копирует успешные версии. У неё нет ни воли, ни целей. Но эволюция отнюдь не «слепой случай», как её преподносят креационисты, упускающие из виду (мы сегодня добрые) краеугольный камень, то есть отбор. Процесс эволюции носит поисковый, а не целенаправленный характер.
Тем не менее при ближайшем рассмотрении замысел и эволюция гораздо более сходны, чем многие из нас представляют. Технологии кажутся нам целенаправленно спроектированными, но в основном они развиваются. Усовершенствованная технология, заменяющая старую, выбирается потому, что работает лучше. Этот процесс аналогичен тому, как эволюционируют организмы при естественном отборе, следовательно, вполне можно сказать, что технологии тоже эволюционируют. (Однако это всего лишь аналогия, и не стоит доводить её до полного абсурда: технические чертежи или САПР-проектирование – плохое подобие генов.) Может показаться, что отбор той или иной технологии обусловлен исключительно человеческой способностью к выбору, однако эта способность довольно ограничена. Успех зависит от поданных за технологию голосов, а голосование производится преимущественно кошельками. При этом устремления изобретателя не имеют никакого значения. Как и при биологической эволюции, главным критерием является работоспособность проекта.
Из-за невнятиц, свойственных наивному подходу Пейли к пониманию идеи замысла (ведь от замысла до его материального воплощения долгий путь), мы должны подробнее описать, как идеи воплощаются в технологии. Заодно это изменит ваше понимание места замысла в природе.
Большинство человеческих замыслов при их воплощении в жизнь не работают. Например, большая часть упаковок до сих пор опорожняется с некоторым трудом. Ведь дешевле изобрести плохонькую, но свою собственную тару, чем платить за использование чужих патентов на хорошую. Усовершенствованная мышеловка, пусть даже она действительно окажется лучше других, лишь незначительно превосходит сотни предыдущих. Ну, по большей части.
Эволюция мышеловки – это последовательный процесс, а не просто последовательность устройств. То же относится и к велосипедам, автомобилям, компьютерам и опять же к упаковкам. Каждая новая идея – это новое ответвление технологической колеи, прокладывающее всё новые направления. Один из основателей теории сложности, Стюарт Кауфман ввёл понятие «смежных возможностей», обозначающих те варианты поведения сложной системы, которые лишь на полшага отличаются от её актуального состояния. Смежные возможности – это перечень потенциальных вариантов развития системы. В каком-то смысле это и есть её потенциал.
Эволюция органического мира происходит путём вторжения в область смежных возможностей. Вторжения, которые терпят неудачу, даже нельзя назвать вторжениями, поскольку они не приводят к изменениям. Успешные вторжения не только изменяют вторгающуюся систему, но и меняют пространство смежных возможностей для всего её окружающего. Например, когда некоторые насекомые впервые поднялись в воздух, оставшиеся на земле внезапно столкнулись с опасностью, подстерегающей их с неба, хотя они сами при этом ни капельки не изменились. Точно так же развитие технологий постоянно вторгается в пространство смежных возможностей. Технологическая эволюция протекает быстрее, чем биологическая, поскольку людям не обязательно всё воплощать на практике: человеческий разум, пользуясь воображением, может «перескочить» в область смежных возможностей и представить, будет данная идея работать или нет. Кроме того, люди способны делать копии, тогда как биологическая эволюция пользуется этим методом редко, если не считать репродукцию почти точных копий организмов. Это именно те процессы, которые прокладывают новые направления, сочиняют новые истории и пишут картину окружающего мира, где одни векторы эволюции будут жизнеспособны, а другие – нет. Но лишь некоторые из жизнеспособных окажутся рабочими. И напротив, если рассуждать в терминах нововведений, создающих конечный результат, то процесс проектирования покажется магией.
Есть целый ряд уместных аналогий между технологической и биологической эволюциями и множество неуместных. В литературе достаточно сравнений биологической эволюции с экономикой, и большинство их вводят вас в заблуждение, начиная от социального дарвинизма и кончая «стоимостью воспроизводства». Однако некоторые эволюционные векторы развития техники можно действительно успешно сравнивать с биологическими. Например, телеграф → телефон (особенно международный, с кабелем, проложенным по дну океана); перьевая ручка → текстовый процессор; ракета → космический лифт, который, безусловно, вот-вот появится. Изменения, внесённые при каждом последующем шаге, позволяют избавиться от старых ограничений.
В биологии существуют прецеденты, когда эволюция не приводила к усложнению (если измерять его количеством информации, закодированной в ДНК). Один из таких случаев – эволюция млекопитающих. ДНК млекопитающих короче, то есть они примитивнее своих предков-амфибий. Этот фокус стал возможен потому, что самки млекопитающих контролируют температуру развивающегося эмбриона, храня его внутри собственного тела. Амфибиям же требуется огромное количество генетических «инструкций», чтобы спланировать реакцию на множество неожиданных обстоятельств, так как их эмбрионы растут в водоёмах, подвергаясь всяческим капризам природы. Млекопитающие, один раз «вложившись» в развитие температурного контроля, избавились от лишней генетической обузы.
