Колодезь - Логинов Святослав Владимирович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
В последнем набеге участвовал и Семён. Всё лето он провёл как в угаре. Легко рубились едисанские головы, и душа упивалась кровью. Нате вам! Это за соляной поход, за колодки, за рабскую муку, за дербентский базар! Эх, ещё бы до самой Дербени достать!.. Ну да ничего, вырастем, будет и на нашей улице праздник.
Ближе к зиме конные отряды задумались, как быть дальше. Возвращаться на Дон – нельзя; крови пролито много, а добра нажито с воробьиный нос. Откупиться не сможешь, так за свои подвиги головой отвечать придётся. Встретились с казаками, плывшими на стругах, передали угнанный скот, устроили большой круг.
В прежние годы воровские казаки на зиму возвращались на Дон или зимовали на учугах, в рыбацких балаганах. Но полторы тысячи молодцев в балагане не расквартируешь, а после того, как государеву и патриаршую казну пограбили, на Дон воротаться тоже не с руки. Значит, надо брать какой ни есть город. Вспомнили про Камышин, но не похотели – туда уже подходили войска князя Львова. Камышин от России близко, придётся не зимовать, а биться беспрестанно. Тогда на кругу и прозвучало впервые слово: «Яик». Яик – река казацкая, и от России неблизко. Там, на украине, можно безопасно перезимовать, да и гулящего народу среди яицких казаков нет. Одна беда – какую реку ни возьми, а выход на море закрыт сильной крепостью. Из Волги выходить – Астрахань костью поперёк горла, в Яике – каменный Яицкий городок. Хорошо городок поставлен: и от узбеков оберегание, и от своих бездельников, которые, бывало, любили сплавать на море из верхового, он же деревянный, Яицкого городка.
– Астрахань по Бузану обойдём или какой другой протокой, – успокоил собрание Разин, – это во времени решим. А что с Яицким городком делать, мне тоже ведомо. Мимо Царицина прошли целыми, хоть пушки по нам в упор палили. Так нежто нас на Яике остановят?
Собрание пошумело, покричало, словно долговские мужики на субботних посиделках, и доверилось атаману. Верно – ежели его из пушек при Царицине побить не смогли, то стрелецкая пищаль на Яике-реке и подавно не побьёт.
Однако при любом раскладе до Яика на конях не дойдёшь. Ну, перевезут тебя через Волгу, а дальше что? Обиженная набегами степь поднялась и грозила выплеснуться не только на злое казачество, но и на государевы города. Ногаи, калмыки, едисанцы забыли былые распри и готовы были объединиться против проклятого русского племени. Мурзам до поры удавалось сдерживать народ, усаживая самых ретивых в седло и заставляя гоняться за христианскими извергами. В степь теперь не сунешься – всюду разъезды юртовщиков, и все с тамгой от астраханского и царицинских воевод, чтобы тех воровских казаков боем бить и смертью морить без пощады.
Впрочем, недаром говорится, что только из могилы тропка не натоптана, а во всяком другом месте выход есть. Нашёлся он и на этот раз. Никто уж и упомнить не мог, откуда взялся при казаках астраханский купчик Левко Кутумов. Кажись, взяли его где-то за боем, оставили ради выкупа, а потом позабыли. В нём одно название было что купец, а так – офеня офеней. Кутумов уже и сам от казаков не отъезжал, крутился поблизости, благо что в морду его все знали и, считая своим, не трогали. Скупал по дешёвке грабёжное, даже ездил пару раз в Астрахань, привозил вести и кой-что из товаров. Прознав о казацкой туге, Кутумов взялся покупать коней, давая за них смешную цену. Многие продавали. Другие, у кого на Дону домашние остались, сбили коней в табун и под охраной отправили в родные места. У Семёна на Дону никого не было, а продавать Воронка он не хотел ни в коем разе.
Крепко поразмыслив, Семён отыскал Кутумова и попросил взять Воронка на сохранение.
– Вернусь – заплачу сполна и за корм, и за заботу. Ну а сгину – конь твой.
– Что ты, что ты… – успокоительно тараторил Кутумов, беспрестанно вытирая ладони о поношенную подёвку. – Что значит – сгину? Грех такое слово говорить. Этакой баской мужик сгинуть не может. А я твоего конька сберегу в целости, не изволь беспокоиться.
На том и порешили. Семён отдал коня, пересел в широкий мельничный струг, поплевал на ладони и взялся за весло.
Астрахань, как и обещал Разин, обошли малыми протоками, пограбили рыбные учуги, запасшись на всю зиму икрой, балыками и тёшкой, а потом ударила в лицо свежая моряна, и Семён вновь увидал мокрое море Хвалынское и укрывистые прибрежные черни, протянувшиеся до самой Эмбы.
Спрятались на островках, стали думать, как обогнуть Яицкий городок. Яик не Волга, ежели выстрелят со стены, то не промажут, тем более что кораблей у казаков собралось больше шести десятков.
– А обратно по весне как пойдём? – говорил кто-то. – Запрут нас на Яике, что рыбу в приколе.
Разин, сидя на перевёрнутом котле, слушал разговоры, усмехался в стриженую бороду. Потом встал.
– Верно говорите, панове, – обидно начал он, – не дадут нам стрелецкие начальники покоя. Достанут по всему Яику. Об одном вы не подумали: что сидеть нам не в верховом городке, а в каменном. Тогда и доставать нас будет некому.
– Степан Тимофеич! – зычно перебил атамана седоусый есаул Иван Чернояров, недавно прибившийся к ватаге вместе со своими людьми. – Дык ведь Яицк ещё взять нужно, а у Яцына там по стенам пушки!
– Нашёл чем пугать – пушками! – задорно ответил атаман. – Меня и воблой сушёной не напугаешь. Так, хлопцы, кто со мной на Яицк пойдёт?
– Все пойдём! – взревели голоса.
Струги и лодки загнали в самую крепь и оставили под присмотром двух сотен казаков. Остальное войско тихо вышло к не чающему беды городку. Сам Разин с отрядом человек в сорок на одной бударе в открытую подплыл к стенам. Будару вытащили на песок, подошли к заложенным городским воротам. Постучались честь честью, хотя отряд давно был замечен и над воротами закурился дым от запальных костров.
– Кто будете? – спросил со стены появившийся стрелецкий сотник, удивительно похожий на есаула Черноярова, оставшегося караулить суда.
– Казаки, – ответил Разин.
– Я и сам вижу, что не красны девицы. Откуда прибыли?
– С верхового городка спустились.
– Зачем? Тут ныне беспокойно, и казакам на низу быть без нужды не велено.
– В церкви помолиться, – отвечал Разин, размашисто крестясь. – Грехи, что вши, всю душу иссвербили.
– Это верно, – согласился сотник, – грехов на вас сорок сороков, всякому видно. Только нам велено никого в город не пущать. Воровства много стало. Казаки Стенька Разин с товарищи на Волге балуют и к нам обещались.
– А как же! Это и у нас слыхано. Говорят, он воеводу Беклемишева под Красноярском побил без остатка, в плен взял и при всём народе плетьми порол.
– Ты мне поговори! – прикрикнул сотник. – Сам небось на Волгу намылился.
– Я к церкви, помолиться, – настаивал Разин. – Кабы на Волгу, так мы свою будару десять вёрст волоком пёрли бы – вас стороной обойти.
– Что ж, помолись, – ответствовал стрелец, не двигаясь с места. – Дело хорошее.
– Так ворота отворяй! – крикнул Разин. – Или ты попа с кадилом и иконами на берег вышлешь?
– Не велено отворять вечером.
– Тьфу, пропасть! – Разин махнул рукой. – Давайте, хлопцы, хворост искать. Думали, добрались ко времени, ан нет – придётся у самых ворот под небом ночевать. А что, может, пустишь? – вновь обратился он к сотнику. – Уж я бы добро не забыл.
Минуту сотник пребывал в сомнении, и Разин терпеливо ждал, понимая, что лишнее слово может всё испортить. Наконец, решившись, сотник свесился вниз и крикнул:
– Родька, скинь запор! Пусть пройдут, коли им так невтерпёж!
Загремел засов, ворота приотворились, пропуская гостей. Охраны при воротах было человек шесть, не более. Разин подождал, пока вниз спустится главный, взял его под руку, словно собираясь договариваться о благодарности, но вместо того сказал:
– А ворота распахните пошире. Чего им на запоре быть?
Семён навалился на тяжёлые створки. Бойкий Родька кинулся было наперерез, но осёкся при виде блеснувшей в глаза изогнутой индийской стали.
К тому времени как всполохнутые стрельцы начали выскакивать из домов, в раскрытые ворота уже вливалось подоспевшее разинское войско. Никакого боя не приключилось – одни понимали, что сила солому ломит, а другие и просто радовались лихому повороту, надеясь покончить с обрыдлой службой и мечтая о вольном казацком житье.
