Garaf - Верещагин Олег Николаевич (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Я же рядом, — грубовато буркнул Гарав. И сам замер — ага, защитничек… но Мэлет согласилась:
— Да. И меч у тебя под боком. Я боюсь, но… не так. Меньше. Намного.
Гарав удивлённо понял, что Мэлет не знает этого обычая — бытующего и тут.* И облегчённо сообразил: да она совсем не думает о том… о том… о чём он подумал. Ну и хорошо.
*Имеется в виду обычай класть во время ночлега между путешествующими вместе в сложных условиях воином и дамой (если они не муж и жена) меч — как символ оргады чести женщины.
— Спи, никто сюда не придёт, а завтра ты поедешь домой, — сказал он, снова укладываясь и глядя на огонь. Из огня стали вылетать птицы с ало–фиолетовыми трепещущими крыльями; они кружились и по спирали поднимались в небо, очистившееся от облачных клочков…
…От одеяла, которым укрылась Мэлет, пахло железом, сыростью, конским и человеческим потом. Эльфы очень остро ощущали запахи, и некоторым из–за этого было трудно общаться с людьми. Но сейчас эти мысли казались Мэлет недостойными. Люди спасли её. Спасли. И…
Мальчик рядом посапывал, потом — тихо вскрикнул и дёрнулся, выпростал руку — с неровно, но тщательно обрезанными (явно ножом) ногтями, плохо отмытую и побитую; нашарил меч, сжал рукоятку. Потом пальцы расслабились. Мэлет ни за что не позволила бы себе проникнуть в его сны, но она касалась их краешка — всё равно что войти в реку или сидеть на берегу и смотреть на текущую мимо воду. Сны были стремительные, изменчивые и живые, как пролитое неосторожным учёным жидкое серебро. Эльфы, которые спят редко, а могут и вообще вообще не спать подолгу, не видели таких снов. Их грёзы наяву были плавными и спокойными. А здесь…
Мальчик что–то тихо сказал на непонятном, но красивом языке. Для эльфов слова талиски были слишком быстры и коротки, слова адунайка — слишком неблагозвучны. Этот язык был другим.
Мэлет перелегла на бок и стала смотреть в светлый затылок человеческого мальчишки.
* * *
Утром подморозило. Начало июня, блин, нариэ по–здешнему… Одеяло прихватило к земле, и даже торчащие из–под плаща сапоги побелели (во сне мальчишке привиделось, что он опять идёт босиком по ледяной каше). Гарав закутался с головой и проснулся только когда холодно стало уже совсем, никуда.
Тогда он откинул плащ и сел.
Утро было пронзительное, ясное, всё кругом покрыл иней. Солнце еле–еле поднялось краешком над горами, тонкой зубчатой линией поднимавшимися на востоке. Горел костёр, около него Фередир подкидывал в пламя клубки сухих былок. А…
А больше никого не было. Ни Эйнора, ни эльфов.
Гарав и сам не ожидал, что ему вдруг станет так — до боли в груди, до слёз на глазах и тугого шнурка, перетянувшего горло — плохо.
Ёжась и переглатывая, он подошёл к костру, хмуро кивнул так же кивнувшему в ответ Фередиру. Обнял и погладил голову подошедшего Хсана, потом поцеловал и слегка оттолкнул — иди. Конь вздохнул и пошёл к Азару, который хрустел ячменём, сунув голову в торбу.
Оставленная с вечера в котелке вода подёрнулась льдом, мальчишка проткнул его пальцем.
— Не студись, я квенилас заварю, — сказал Фередир и бросил в булькающую на огне воду котелка несколько скрюченных чёрных листочков. Они упруго распустились, закрутились, вода начала коричневеть — спиральными струйками. — Эти… эльфы оставили.
— Чай! — обрадовался Гарав, ощутив знакомый запах — только более сильный и приятный, чем он привык.
— А? — Фередир поднял голову.
— Нет, ничего… — Гарав присел рядом на корточки, втянул запах заваривающегося чая. — А где все?
— Эльфы уехали на юго–запад, — Фередир махнул рукой. — В Артедайн, а оттуда будут добираться до Раздола. Эйнор их проводит — недалеко, сказал, что к полудню вернётся.
— А чего не разбудили? — сердито и глупо спросил Гарав. Фередир удивился:
— Эйнор сказал — ты вчера поздно лёг. А что?
— Ничего, — буркнул Гарав и опять потянул ноздрями воздух. Фередир зачерпнул кружкой тёмную кипящую жидкость, поставил на иней. Зачерпнул вторую, потом — снял котелок с огня. И сказал:
— Что–то мне не нравится. Вообще не нравится. И Эйнору, — Фередир говорил отрывисто. — Плохо что–то.
— Мы что, вернёмся назад? — Гарав передвинул кружку к себе. Фередир покачал головой:
— Ну нет. Но вполне можем не вернуться.
— Ну… — Гарав пожал плечами.
И вдруг как–то очень обыденно понял, что это будет ужасно — умереть и больше ни разу не увидеть Мэлет…
…Эйнор приехал, когда солнце подобралось к зениту, стало тепло и весь иней растаял. Оруженосцы сидели у костра и смотрели — почти час смотрели молча — как по мокрой равнине от дальних скал приближается всадник. Сперва как точка, потом — как маленькая фигурка, потом — как отчётливо различимый кавалерист. Потом они различили черты Эйнора и оба сразу встали.
Эйнор подъехал шагом. Соскочил, бросил поводья Фередиру, знаком показал Гараву: «Налей.» Тот торопливо черпнул подогреваемый чай, подал кружку рыцарю.
— Есть будешь?
Тот, глотая, мотнул головой, сплеснул остатки под сапоги. Выдохнул.
— Сворачивайтесь, едем.
— А где… — Гараву показалось, что он сказал «Мэлет». Но он не сказал — договорил: — …эльфы?
— Уехали, — рассеянно сказал Эйнор, глядя куда–то сквозь оруженосца. Тряхнул тёмными волосами, слипшимися от пота и сырости в длинные острые пряди. И стал поправлять сбрую на Фионе.
Глава 17 -
в которой Гарав впервые убивает.
Лес начался чуть ближе к вечеру, после спуска в широкий распадок, уходивший вправо и влево. Мокрый и пустынный лес, чёрные ели и редкая трава, серый можжевельник и звериная тропа, видимо, почему–то знакомая Эйнору.
Эйнор кстати повеселел — точнее, стал обычным. Ехал впереди, временами тихонько посвистывал.
— И что — весь Ангмар такая пустыня? — со вздохом спросил Гарав. Фередир фыркнул, а Эйнор ответил, не поворачиваясь:
— Нет, конечно. Главное — уметь выбирать путь.
— А куда мы едем?
— К истокам Гватло, — Фередир быстро и удивлённо посмотрел на Эйнора, и Гарав понял, что тот тоже не знал этого. А Гарав и не знал, где это. И больше не стал ничего спрашивать. Ехал и думал про Мэлет. Думал, думал, думал, то ворочал мысли, как тяжёлые камни, то плескался в них, как в приятной светлой воде.
— Глорфиндэейл — полководец Элронда, — вдруг сказал Эйнор. Гарав поднял глаза. — Он родился раньше солнца и луны и видел Валинор.
— И что? — враждебно–непонимающе спросил Гарав. Эйнор покачал головой:
— Ничего, — и неожиданно спросил: — Вечером расскажешь ещё что–нибудь?
— Расскажу…
* * *
Костёр развели на поляне — в стороне от тропы, подальше, за сплетениями веток, недалеко от большого ручья (или маленькой речки, что ли?). Сегодня остановились раньше обычного — так захотел Эйнор, а что, почему — его не спросишь.
На огне защёлкал котелок — на ужин опять ожидался суп. Но пока до этого было ещё
долго, и Эйнор с Фередиром выжидательно поглядывали на Гарава.
Если честно — не было у того настроения ничего читать и рассказывать. Ещё он почему–то знал: если сейчас откажется — Эйнор не будет ни настаивать, ни приказывать. И от этой мысли странным образом стало невозможно отказаться.
— Расскажу, расскажу, — буркнул он с полунатуральной сердитостью. — Я же обещал…
Фередир оживлённо и радостно заёрзал, как маленький. Эйнор опустил голову — и Гарав понял, что тот улыбается.
— В общем, так, — Гарав прокашлялся, копаясь в памяти. А! Да вот же! Он шагнул к сумкам и достал вкривь и вкось исписанные толстыми мелкими строчками листки. Перебрал и тряхнул их. — Времена Нуменора. Юг. Харадская пустыня. Меж барханов бредут двое, рыцарь и оруженосец… — мальчишка простёр перед собой руку, как бы невзначай показывая на своих спутников. Фередир хихикнул. Эйнор нахмурился, но губы нуменорца подрагивали, силясь не разъехаться. — Вооот… Рыцарь на ходу вслух сочиняет письмо даме сердца, взор его наполнен любовью и нежностью. Оруженосец мрачно внимает, то и дело поглядывая по сторонам.
