Рапсодия: Дитя крови - Хэйдон Элизабет (читать книги бесплатно txt) 📗
— Все раны залечились, а шрамы исчезли. Почему? — недоумевал великан.
— Помните, что я вам говорила некоторое время назад? — сказала, улыбнувшись, Рапсодия.
Акмед выпрямился и вспомнил первое сражение с хищными червями и то, как она вылечила его раны.
«Валяйте, издевайтесь сколько хотите, — сказала тогда Рапсодия, — но я уверена, что именно музыка выведет нас отсюда». А Грунтор еще съязвил: «Только если твое пение разозлит меня настолько, что я не выдержу и продырявлю твоим телом стены». А чуть позже, глядя на залеченную рану Акмеда, Рапсодия пояснила: «Это часть того, на что способны Дающие Имя. Нет ничего сильнее истинного имени. Наша личность неразрывно с ним связана. Оно — суть нас, наша собственная история. Иногда оно может вернуть нас в прежнее состояние — даже если мы претерпели сильные изменения».
— Ты хочешь сказать, что мы будто родилися заново? — уточнил Грунтор.
Рапсодия пожала плечами:
— Понятия не имею. Похоже, да. В первый раз, когда я проходила сквозь огонь, мне показалось, что мое тело сгорело, словно я принесла его в жертву пламени. В своей песне я использовала истинные имена, и поэтому все плохое, что случилось с нашими телами по тем или иным жизненным обстоятельствам, осталось в прошлом и не появилось вновь — так я полагаю. Есть ли какой-нибудь способ проверить, права ли я?
Акмед осторожно провел рукой по своей шее. Невидимая цепь, с помощью которой демон им управлял, порвалась, когда Рапсодия дала ему новое имя в Истоне, и исчезла давным-давно. Сломанные кости снова срослись и казались совершенно целыми, словно и не было никаких повреждений. Однако Акмед не мог с уверенностью сказать, что они не исцелились еще раньше.
— Не знаю. Ты снова стала девственницей? Рапсодия отвернулась, словно он ее ударил. Раньше, как правило, она игнорировала подобные шуточки. Но очищающее, поразительное ощущение, которое она испытала, пройдя через огонь, лишило ее этой способности. Грунтор заметил выражение, появившееся у нее на лице, и наградил Акмеда сердитым взглядом. Затем он снова перевел взгляд на девушку, и от изумления у него отвисла челюсть.
— Милочка, повернись-ка к Ою на минутку!
— Оставь меня в покое, — сердито ответила Рапсодия. — У меня неподходящее настроение для вашего остроумия.
— Ну, мисси, пожалуйста, — настаивал Грунтор. — Ой хочет на тебя глянуть.
Рапсодия медленно повернулась к нему, хотя глаз так и не подняла.
— Ну и дела! — пробормотал Грунтор.
Акмед поднял голову и тоже понял, что не может отвести от девушки глаз.
Рапсодия всегда была красивой, хотя грязь и бесконечное блуждание под землей не слишком благотворно сказались на ее внешности. Теперь же ее кожа стала бархатистой, точно лепестки розы. Когда мгновение назад она наградила друзей сердитым взглядом, ее изумрудные глаза засверкали, словно драгоценные камни самой чистой воды. Они сияли так, что болгам показалось, будто в пещере стало светлее. Даже они понимали, что Рапсодия стала необычайно, противоестественно хороша собой.
— Что? — спросила она, и друзья услышали в ее голосе раздражение.
Грунтор не сразу нашелся, что сказать.
— Боги, ты такая красавица, твоя милость! — выпалил он наконец.
Лицо Рапсодии смягчилось, а выражение, которое на нем появилось, заставило обоих мужчин покраснеть.
— Не надо меня благодарить, Грунтор, — ласково проговорила она. — Я рада, что помогла вам. Это самое меньшее, что я могла для вас сделать. Вы столько раз мне помогали!
— Ой имел в виду не то, — заявил Грунтор. — Ты изменилась.
Рапсодия нахмурилась:
— В каком смысле?
— Он имеет в виду, — донесся до нее сухой голос Акмеда, — что вздумай ты вернуться к своему прежнему занятию, ты бы могла попросить любые деньги и получить их за одну только возможность на тебя поглазеть.
Рапсодия сердито покачала головой.
— Когда ты прекратишь вспоминать мою прежнюю профессию? — спросила она. — Я же не рассуждаю о твоих прошлых грехах! И поверь мне, никто не платит денег только за то, чтобы посмотреть на женщину.
Акмед вздохнул, твердо зная, что теперь за это платить будут.
— Рапсодия, ты стала гораздо красивее, чем была, — настойчиво повторил он. — Ты ослепительна!
Рапсодия взглянула на его лицо, освещенное далекими отблесками огненной стены. Он всегда старательно следил за тем, чтобы постоянно оставаться в плаще, и почти никогда не снимал капюшона. Иными словами, Акмед вел себя как человек, который знает, что смотреть на него неприятно. Теперь же Рапсодия никак не могла понять, почему он так решил. Он не был уродом — по крайней мере, с ее точки зрения. Его лицо отличала своеобразная красота — словно какой-то бог начал создавать шедевр, но забыл закончить его лепку.
Незавершенная голова статуи, приставленная к телу, вся состоящая из не слишком подходящих друг к другу деталей и лишних кусков глины; небольшой нарост, чтобы показать, где будет нос; несколько неровных следов от указательных пальцев — глаза; тонкая линия, отмечающая то ли улыбающийся, то ли сердитый безгубый рот.
Разные глаза, сетка тонких сосудов, просвечивающих сквозь кожу, — а все вместе создавало произведение искусства, некрасивое с точки зрения привычных стандартов, но завораживающее и редкое. Возможно, он видит нечто похожее и в ней?..
— Знаешь, ты и сам ничего, — заявила она, улыбнувшись.
Акмед посмотрел на Грунтора, оба покачали головами и отвернулись. Она ничего не поняла. И, судя по всему, не поймет.
15
РАДОСТЬ ОТ ТОГО, что им удалось пройти сквозь стену огня, быстро осталась в прошлом, поскольку путешественникам пришлось вернуться к прежнему путешествию вдоль Корня, словно ничего не изменилось. Казалось, время остановилось и им суждено плутать под землей бесконечно. Силы им придавала лишь мысль о том, что они миновали центр и теперь, может статься, приближаются к концу своего странствия.
Наверное, в самом начале их толкало вперед отчаяние, граничащее с безумием; теперь же, хотя им по-прежнему казалось, что путь бесконечен, а время течет с такой же сонной медлительностью, у них появилась надежда. Когда стена пламени осталась лишь в воспоминаниях, вместе с ней исчез и свет, и путники снова продвигались вперед в кромешной мгле. Иногда они переговаривались друг с другом, но лишь затем, чтобы не сойти с ума.
Их одежда истрепалась и превратилась в лохмотья, обувь развалилась, штаны на коленях протерлись до дыр. Грунтор пожертвовал капюшон от своего плаща, а Рапсодия запасные струны от арфы, и они соорудили некое подобие новой обуви для всех троих — обвязали ноги тряпицами, чтобы защитить их от острых камней, а подошвы вырезали из голенищ старых сапог. Но это не слишком надежно защищало: ноги быстро покрывались синяками и кровавыми ссадинами.
Рапсодия снова начала петь свои лиринские гимны звездам, хотя день и ночь давно перепутались, а сама она оказалась так далеко от солнца и звезд, что даже не хотела об этом думать.
Теперь она считала рассветом то время, когда путешественники просыпались, и пела утреннюю песнь, одеваясь и пытаясь расчесать спутанные волосы. Когда же они, обессиленные, останавливались и разбивали лагерь, она произносила ночную молитву, иногда засыпая от изнеможения прямо посреди чтения.
Грунтор и Акмед слушали, молчали, никогда не прерывая молчания до тех пор, пока Рапсодия не закончит петь. Порой они еще некоторое время мрачно обсуждали ситуацию, в которой оказались, и строили планы, которые наверняка бы огорчили девушку, если бы она не спала.
Как ни странно, время не оставило никаких отметин на троих путниках. Огонь разгладил шрамы и морщины — следы сражений и тяжелой жизни. И что самое поразительное — сейчас они выглядели моложе, чем когда спустились под землю. Целую вечность назад. Их юность словно бы бросала вызов бесконечному путешествию.
Рапсодия становилась все красивее с каждым новым днем. Ее окружал ореол неотразимой привлекательности, притягивающей к себе взгляды, словно магнит.
