Ведьмак (большой сборник) - Сапковский Анджей (серия книг TXT) 📗
— Этого было достаточно.
— Хм… Геральт? Лилле живет в деревне, среди людей. Не думаешь ли ты, что…
— Что так и останется среди них? Здесь, в Долине Блатанна? Возможно. Если…
— Если что?
— Если люди окажутся того достойны. Если край света останется краем света. Если мы будем уважать границу. Ну, довольно болтать, парни. Спать пора.
— Верно. Полночь близко, костер угасает. А я посижу еще, у меня всегда рифмы лучше подбираются у догорающего костра. А для моей баллады нужно название. Хорошее название.
— Может, «Край света»?
— Банально, — фыркнул поэт. — Даже если это действительно край, надобно его назвать иначе. Метафорически. Полагаю, ты знаешь, что такое метафора, Геральт? Хм… Надо подумать… «Там, где…» Черт, о прости, Торкве, привычка. «Там, где…»
— Спокойной ночи, — сказал дьявол.
Глас рассудка VI
Ведьмак расшнуровал рубаху, отлепил от шеи намокший лен. В гроте было очень тепло, даже жарко, в воздухе висел тяжелый, влажный пар, каплями оседавший на омшелых валунах и базальтовых плитах стен.
Кругом были растения. Они тянулись из выдолбленных в основании, заполненных торфом углублений, из огромных ящиков, корыт и горшков. Взбирались по стенам, деревянным решеткам и шестам. Геральт с любопытством осматривался, узнавал некоторые редкие экземпляры — те, что входили в состав ведьмачьих лекарств и эликсиров, магических фильтров и колдовских декоктов. И те, еще более редкие, о свойствах которых он мог лишь догадываться. Были здесь и такие, которых он вообще не знал и о которых даже не слышал. Стены грота покрывали пятна звездолистного донника, из гигантских горшков выпирали плотные шары пустоглава и побеги усыпанной кроваво–красными ягодами аренарии. Он узнавал мясистые, с толстыми прожилками листья скороцвета, бордово–желтые овалы безмера и темные стрелки пилорытки. Видел прильнувший к каменным глыбам перистый мох ставикрова, поблескивающие шишечки вороньего глаза и тигрино–полосчатые пластинки мышехвостого ятрышника.
В затененной части грота пузырились серые, словно полевой булыжник, шапки гриба шибальца. Неподалеку рос пивоград — растение, способное нейтрализовать любой известный токсин или яд. Торчащие из заглубленных в грунт ящиков серо–желтые, невзрачные метелочки выдавали зарник — корень с сильными и универсальными лечебными свойствами.
Середину грота занимали водные растения. Здесь располагались кадки, полные роголистника и желтоватой ряски, бассейны, покрытые плотным ковром вглубки — пищи для паразитирующего куркума, стеклянные сосуды, забитые спутанными стеблями галюциногенного двустрела, стройными темно–зелеными криптофигиями и клубками ниточников, грязевые, затененные корыта, питомники бесчисленных видов плесени, простейших болотных растений.
Нэннеке, закатав рукава жреческой одежды, достала из корзинки ножницы и костяные грабельки и молча принялась за работу. Геральт присел на скамеечку между столбиками света, падающего сквозь большие хрустальные плиты в потолке грота.
Жрица мурлыкала себе под нос, ловко погружала руки в гущу листьев и побегов, быстро щелкала ножницами, заполняя корзинку пучками растений. Попутно поправляла палочки и рамки, поддерживающие стебли, рыхлила землю ручкой грабелек. Иногда, раздраженно ворча, вырывала засохшие или подгнившие стебельки, кидала их в сборник гумуса для пищи грибам и каким–то незнакомым ведьмаку чешуйчатым и змееподобным растениям. Он даже не был уверен, что это вообще растения, ему казалось, что поблескивающие корни слабо шевелятся и тянутся к рукам жрицы волосатыми отростками.
Было тепло. Очень тепло.
— Геральт?
— Слушаю, — он поборол сонливость. Нэннеке, поигрывая ножницами, глядела на него из–за огромных перистых листьев муходрева.
— Повремени немного. Останься. На несколько дней.
— Не могу, Нэннеке. Мне пора.
— Что тебя так гонит? Наплюй на Эреварда. А этот бродяга, Лютик, пусть едет один. Оставайся, Геральт.
— Нет, Нэннеке.
Жрица щелкнула ножницами.
— Уж не потому ли ты бежишь из храма, что боишься, как бы она тебя здесь не нашла?
— Да, — признался он тут же. — Угадала.
— Загадка не из трудных, — проворчала Нэннеке. — Успокойся, Йеннифэр уже была. Два месяца тому. Так скоро не вернется. Мы повздорили. Нет, не из–за тебя, о тебе она даже не спрашивала.
— Не спрашивала?
— Вот где у тебя болит, — засмеялась жрица. — Ты эгоцентрист, как и всякий мужчина. Самое худшее для вас, когда вами не интересуются, верно? Хуже равнодушия. Не отчаивайся. Я достаточно хорошо знаю Йеннифэр. Она не спрашивала, но внимательно смотрела, пытаясь отыскать следы твоего присутствия. А на тебя была страшно зла, я это почувствовала.
— Из–за чего повздорили–то?
— Не все ли равно из–за чего?
— Можешь не говорить. Я и без того знаю.
— Сомневаюсь, — спокойно сказала Нэннеке, поправляя колышки. — Ты знаешь ее весьма поверхностно. Она тебя, по правде сказать, тоже. Довольно типично для уз, которые вас связывают или когда–то связывали. Обоих вас не хватает ни на что, кроме как на чересчур эмоциональную оценку последствий при одновременном игнорировании причин.
— Она была здесь, чтобы вылечиться, — сказал он холодно. — Из–за этого вы и поругались, признайся.
— Мне не в чем признаваться.
Ведьмак встал и застыл под одной из хрустальных плит в кровле грота.
— Подойди на минутку, Нэннеке. Взгляни на это.
Он развернул потайной кармашек в поясе, извлек маленький сверточек — миниатюрный мешочек из козьей кожи, высыпал содержимое на ладонь.
— Два бриллианта, рубин, три славных нефрита, привлекательный агат. — Нэннеке разбиралась во всем. — Сколько отдал?
— Две с половиной тысячи темерских оренов. Плата за упырицу из Вызимы.
— За располосованную шею, — поморщилась жрица. — Ну что ж, вопрос цены. Но ты правильно поступил, обратив наличные в стекляшки. Орен держится слабо, а цены на камни в Вызиме невысоки, слишком близко от гномовых приисков в Махакаме. Продав камушки в Новиграде, получишь никак не меньше пятисот новиградских крон, а крона сейчас тянет на шесть с половиной оренов и постоянно растет в цене.
— Я хочу, чтобы ты это взяла.
— На хранение?
— Нет. Нефриты — для храма, как, скажем, мое пожертвование богине Мелитэле. Остальные камни… для нее. Для Йеннифэр. Отдай, когда она навестит тебя, что, вероятно, случится вскоре.
Нэннеке взглянула ему прямо в глаза.
— На твоем месте я бы не стала этого делать. Поверь, ты ее еще сильнее разозлишь, если такое вообще возможно. Оставь все как есть, ты уже ничего не можешь ни исправить, ни улучшить. Сбежав от нее, ты вел себя… ну, скажем, не вполне достойно для зрелого мужчины. Пытаясь загладить вину драгоценностями, ты себя ведешь как мужчина весьма, весьма перезрелый. Поверь, я не знаю, какой тип мужчины мне меньше по душе.
— Она слишком властолюбива, — проворчал Геральт, отвернувшись. — Я не мог этого вынести. Она относилась ко мне, как…
— Перестань, — оборвала Нэннеке. — Не распускай нюни. Я тебе не мамочка, сколько можно повторять? Твоей поверенной тоже не намерена быть. Мне безразлично, как она к тебе относилась. А твое к ней отношение интересует меня еще меньше. Посредничать или же вручать ей эти дурные камушки я не собираюсь. Если хочешь быть дураком — пожалуйста, но без меня.
— Ты не поняла. Я не собираюсь ублажать ее или покупать. Просто я ей кое–что должен, а лечение, на которое она рассчитывает, стоит, кажется, очень дорого. Я хочу ей помочь, вот и все.
— Ты, оказывается, еще больший дурень, чем я думала. — Нэннеке подняла корзинку. — Дорогое лечение? Помощь? Геральт, для нее твои камушки — мелочь, не стоящая плевка. Знаешь ли ты, сколько Йеннифэр может получить за прерывание беременности у светской дамы?
— Это–то я как раз знаю. Как и то, что за лечение бесплодия она берет еще больше. Жаль, себе не в силах помочь. Поэтому ищет помощи у других, в том числе и у тебя.
