Княжий пир - Никитин Юрий Александрович (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Черт, птица, что ли… нет, чисто… Дождь, видать, собирается…
Второй голос буркнул:
– Откуда дождь? Последний раз был семь лет тому…
Сейчас увидят, шептал себе Залешанин в страхе. Сейчас натянут луки, утыкают его стрелами, как дурного ежика. А грохнется прямо посредине костра, вот вам и жареный кабан из сарая…
Голоса побурчали, снова кто-то затянул песню, подхватили вразнобой, а Залешанин все висел, страшась шевельнуть мизинцем. Из двенадцати человек ни один не задрал рыло, не взглянул на ночное небо. Понятно, шлемы мешают, но все же что за жизнь, если глядеть только в землю? Только свиньи так. Выходит, царьградцы – совсем свинский народ…
Да пусть в землю, напомнил себе зло. Пусть вообще мордами роют землю. Где-то еще есть желуди. А тут еще чуть, еще…
Снова скрипнуло, да так, будто ворона каркнула на другую ворону, укравшую цыпленка раньше ее. Он в тоске прилип к воротам, уже чувствуя, как натягиваются луки, с тетивы срываются длинные стрелы с калеными наконечниками…
Выждав целую вечность, скосил глаза себе под ноги. Там далеко внизу орали песню все так же, передавали бурдюк по кругу, дружный народ, никто никого не объест, точнее – не обопьет, хоть все ворота порушь.
Рубашка гадко прилипла к спине. Мокрый как мышь, с трясущимся сердцем, он чувствовал, как скоба все же подается, вылезает нехотя, крепкий сук держит цепко, отпускает нехотя, но все же отпускает…
В последний миг скоба подалась совсем легко. Он едва успел собраться, когда вместе со щитом отделился от стены, перекрутился трижды, как жук на веревке. Пальцы впились в тяжелый щит, едва не вдавившись в истлевшее дерево, как в мягкую глину, к тому же дважды звучно хрястнулся лбом о ворота, те вздрогнули, будто ударили тараном.
Кто-то из стражей, похоже, заметил странную дрожь, но протер глаза, снова потянулся к бурдюку. «Ну и лоб у меня, – мелькнула опасливая мысль. – Орехи колоть – понятно, но ворота расшибать… Да что за ворота, червяки изгрызли. Дунь – повалятся. Только и того, что агромадные…»
Почти не дыша, он исхитрился засунуть щит в мешок за плечами, там уже топорщилось тряпье, чтобы скрыть очертания, вскарабкался к краю ворот, выждал, когда стражи удалились на другую сторону, пробрался по верху стены подальше от освещенного места, спиной ощущал враждебные взгляды чужих звезд, холодные и колючие, как наконечники чужих стрел, наконец зацепил веревку, спешно спустился, обдирая ладони в кровь, кожа едва не задымилась, а воздух хватал ртом, как рыба на горячей сковороде.
Голоса, казалось, раздаются со всех сторон. Щит поистине княжеский, легкий и украшенный, нести бы легко, если бы сейчас даже собственные уши не казались тяжелыми. Он кое-как перебежал освещенное место, перевел чуть дух в тени, затем потащился по улице уже медленно, загребая ногами прокаленную за жаркий день пыль, все еще горячую. Кто увидит, пожалеет несчастного, что и ночами зарабатывает на жизнь, собирая старые тряпки и рухлядь…
ГЛАВА 2
В окнах постоялого двора горел свет. Когда Залешанин подошел к воротам, донеслись крики, песни, удалые вопли. Здорово живут в Царьграде, подумал с невольной завистью. Гуляют цельными днями. И никто ничего не спрашивает… Весь Царьград – постоялый двор для тысяч народов, где уживаются все. За эти дни он так и не встретил ни единого грека. Одни ромеи. А ромеи – не народ, как думают на Руси, а как раз вот эти все, что живут тут, пьют и гуляют, а надо будет – возьмут оружие и будут защищать эти свои… свое право пить и гулять в богатом граде.
Он бочком прошел через просторные сени, тут их зовут как-то по-другому, дверь в трапезную распахнута настежь, оттуда тянет такими запахами лукового супа, ухи, что голодная судорога тряхнула Залешанина с головы до ног. По краям лестницы наверх сидели двое угрюмых, сыновья хозяина. Залешанин поймал их оценивающие взоры, но парни ничего не сказали. Где-то шлялся ночь, его дело. Лишь бы платил. А если вернулся еще и с полным мешком, уходил с пустым! – то будет чем платить и дальше… Да и хоть едва ноги волочит, но морда довольная. Ограбил не бедняка, видно.
Залешанин со ступенек обернулся, сказал умоляюще:
– Ребята, киньте на свободный стол чего-нибудь хоть на один зубок!.. Хоть жареного воробья.
Парни переглянулись, так и есть, один сказал понимающе:
– Есть жареные воробьи, еще вечером гоготали. И горло промочить?
– Точно! – воскликнул Залешанин. – Я иссохся как осенний лист.
Когда он спустился в трапезную, упрятав щит в мешке под кровать, на свободном столе уже стояло огромное блюдо с роскошным откормленным гусем, а хозяйский сын ставил кувшин с вином. Оглянулся:
– Может быть, бурдючок?
– Нет, в кувшинах лучше, уже знаю. Лучше потом еще принеси…
Один из пропойц, поймав его взгляд, поднял палец. Залешанин кивнул, чего не угостить безденежного, сам таким бывал, и бродяга спешно перебрался за его стол. Тут же волосатые руки поставили на стол две кружки, Залешанин не первый, кто угощает незнакомых, привыкли. Залешанин с наслаждением принялся за жареного гуся, запивая вином.
Хозяйский сын с некоторым беспокойством наблюдал еще за двумя, что пересели за стол к этому молодому здоровяку, но Залешанин высыпал на стол кучку серебра, и сын хозяина тут же оказался рядом:
– Еще что-нибудь?.. Может быть, рыбки?
– Рыбки? – удивился Залешанин. – А чо, давай и рыбу. Я видел во дворе одну… Крупная! Чуть забор не повалила, когда чесалась.
Утром наскоро умылся холодной водой, проверил, на месте ли щит, среди тряпок не заметишь, перекусил неразогретой птицей и отправился на берег моря искать корабль на ту сторону. А повезет, то хорошо бы и до самого Киева по Днепру… Правда, привычного берега здесь нет, один сплошной причал, а кораблей столько, что от мачт рябит в глазах. Их больше, чем в Киевщине деревьев, а парусами можно закрыть все земли от Киева до Новгорода…
По причалу двигался отряд крепких воинов в добротных доспехах. Залешанин насторожился, на обычных стражей не похожи как по стати, так и по оружию. Обычные стражи едва ноги за собой таскают, морды опухли от пьянства, топоры едва ли не деревянные, а у этих шлемы с перьями, латы поверх кольчуг, короткие мечи в изукрашенных ножнах, а сами, как на подбор, рослые, широкие, едва не лопаются от избытка силы.
Впереди шел высокий воин, в котором Залешанин чутьем угадал большого воеводу или что-нибудь такое же важное. С суровым лицом, кончик носа отрублен, глаза безжалостные, от него пахнуло железом и кровью, словно навсегда пропитался запахами битв и сражений.
На полшага сзади и сбоку семенил человек в простом длинном хитоне, чем-то раздраженный, суетливый, но пояс поблескивал золотом, а на мягких сапогах пряжки были с камушками…
Залешанин пропустил их, сойдя с дороги, пошел следом, дорогу расчищают как стадо туров, к тому же прут на причал тоже…
Из портовой таверны вывалились гуляки. Среди них выделялся статный щеголь в богатом плаще. Шлем на нем блистал, с обеих сторон на щеголе висели девки, повизгивали и часто всхохатывали, следом тащились еще пропойцы, попроще, всякий сброд, жулье, все веселые и хохочущие.
Залешанин еще провожал их глазами, когда человек в хитоне вытянул руку с накрашенным ногтем на пальце:
– Вон тот!
Воины, как волки, хищно разбежались полукругом, замкнули кольцо с веселой сворой в середке. Щеголь надменно поинтересовался:
– Что за рвань загораживает дорогу знатному ипасписту?
Начальник стражи бросил коротко:
– Взять!
К щеголю подошли двое с боков, отпихнули примолкших девок. Щеголь поморщился, когда их тяжелые руки опустились на его плечи.
– Кто?.. И по какому праву?
– Ответят в пыточном подвале, – буркнул начальник стражи. – Если захотят.
Воины быстро и умело ухватили щеголя за руки, начали заворачивать за спину… Залешанин глазом не успел моргнуть, ему нравился начальник стражи: мужчина не должен быть красив и наряден, как продажная девка, как вдруг оба воина с такой силой ударились лбами, что железный звон отдался зудом в зубах Залешанина. Кулак щеголя метнулся вперед как падающая звезда. Голова начальника стражи откинулась, до Залешанина донесся глухой стук. Щеголь развернулся, в его руке блестел длинный меч. Залешанин не успел заметить, когда тот выхватил.
