Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина (мир книг .TXT) 📗
Пальцы коснулись щек.
И скользнули по губам.
- Моя гувернантка называла мое лицо отвратительным. Она говорила, что никогда-то ни один человек не захочет взять в жены женщину с таким лицом. Теперь я понимаю, что она была глубоко несчастным человеком.
И увидев вопросительный взгляд, Алтана пояснила:
- Счастливый не станет издеваться над слабыми. Ему это не за чем. Возможно, она была влюблена в моего отца, а тот, связанный узами брака с особой неподходящей, казался ей несчастным. Но это лишь предположение… главное, что она нашептывала бабушке, что я совершенно не поддаюсь воспитанию. Называла меня маленькой дикаркой. Слишком глупой, чтобы учиться чему бы то ни было. И я верила, что латынь слишком сложна, а французский и вовсе неподатлив. Что в голове моей не способны удержаться цифры… она умела пробуждать во мне злость, а когда та выплескивалась, то шла жаловаться. Ей сочувствовали. Ее жалели. А потом наступил день, когда было решено отослать меня из дому.
Окно выходило на сад.
И вспомнилось, что точно также в матушкином поместье окна зарастали вязью дикого винограда, и это пугало ее, как пугал и сам сад, слишком густой, слишком живой и влажный.
- Мои вещи собрали, сундуки загрузили на подводу, а бабушка сообщила, что, поскольку я определенно не имею ничего общего с Радковскими-Кевич, то отныне не могу использовать их имя. Обо мне, конечно, позаботятся, но и позорить род не позволят.
Тогда она, девочка, ничего-то не поняла, кроме того, что ее отсылают. И расплакалась от страха. И попыталась вцепиться в бабушкину руку, а когда не позволили, то завыла, лишь убеждая старших, что решение принято верное.
- Видишь? – сухой голос до сих пор звучал в ушах. – Мы старались, но сделать из этого… барышню невозможно.
Глава 26
Время текло.
Медленно. Оно представлялось Демьяну тягучим, что липовый мед, и в меду этом застыл он сам, княжич и некромант, который от нынешней ситуации, кажется, вовсе не испытывал неудобств. Развалившись в кресле, он то ли притворялся спящим, то ли взаправду дремал. И лицо его казалось столь умиротворенным, что, право слово, становилось стыдно за свое беспокойство.
- Я так не могу, - Полечка вскочил и, заломив руки, принялся расхаживать. Правда, к Сеньке он старался не приближаться и взгляду с него не спускал. – А если приедет кто?
- Кто? – лениво поинтересовался Сенька.
- Не знаю! Жандармы!
Сенька пожал плечами, показывая, что, мол, жандармы – дело житейское.
- Не переживайте, Аполлон Иннокентьевич, - с участием в голосе произнес княжич. – Вы ведь по сути своей человек обыкновенный, неплохой даже, но оказались в сложной жизненной ситуации. Суд всенепременно это учтет.
- Какой?!
- Высший, полагаю… убивали кого?
- Я?
- Он? – Сенька коротко хохотнул. – А веселый ты, княже, человек. Глянь на него. Он же ж охлыстень, как вот есть, и с тараканом-то не справится. Только и умеет, что перед бабами хвост пушить, как этот… как его…
- Павлин? – уточнил Вещерский.
- Во-во. А как до дела доходит, так сразу и в кусты. Нервическая личность. Матушка его списать думала…
- Меня? – Аполлон Иннокентьевич развернулся и застыл, прижавши руки к груди. – Ты… ты… не говорил!
- А чего мне с тобой говорить? Чай, не приятели… - Сенька сплюнул сквозь зубы. – В последние-то годы от него толку мало… сам вон к зелью своему пристрастился.
- Это от нервов!
- Ага… все от нервов, одна французка[13] от удовольствия.
- Нет, нет… она не могла… ты все лжешь.
- Сам ты собака брехливая, - Сенька глядел на подельника с откровенною жалостью. – Тебе чего велено было? С девкой обзнакомиться и окрутить? А ты?
- Я… я пытался, - Аполлон затрясся всем телом. И Демьян понял, что и вправду мало в нем осталось человеческого, и что признаки эти вот, дрожащие руки, мечущийся взгляд, губы искусанные, - следовало заметить ранее. А он не заметил.
- Ага… пытался… идиот.
Сенька пристроил пистоль на колене, придерживая его за литую рукоять. Сам же откинулся, оперся затылком в стену и глаза прикрыл.
- Связался с вами на свою голову…
- Расскажи, - попросил Вещерский. И именно, что попросил.
- Так я многого не знаю.
- Чего знаешь… что на конюшнях было? И какое отношение к этому имел Ижгин? – Вещерский поудобнее устроился в кресле.
- Ты лжешь! – Аполлон воскликнул это с немалой уверенностью. – Конечно, лжешь… низкий, низкий человек…
- А то ты высокий, - огрызнулся Сенька. – А тебе, княже, я так скажу. Откудова оно взялось, не знаю, но вот что дрянь редкостная, это да…
- …выдумал, чтобы я начал сомневаться… а я не буду! Не буду!
- Не будь себе, оглашенный…
Некромант шевельнул пальцами, и от простого этого движения по воздуху будто волна прокатилась, которой, правда, кроме Демьяна никто-то и не заметил. А вот Демьяну некромант подмигнул.
- В коробке была, - Сенька поскреб щеку.
- Матушка тебя за это не похвалит, за то, что треплешься, - Аполлон теперь глядел на подельника снисходительно.
- Железная такая коробка, - Сенька растопырил пальцы. – Небольшенькая. А во внутрях еще одна.
- Откуда ты…
- Видел, чай не слепой. Коробку эту, которая железная, давненько привезли… годков этак пять тому. Этот ваш Ижгин. Мне было велено сопроводить. Ну и делать, чего кажут. Я и делал. А что? Я человек простой, без лишнего гонору… эх, княже, грехи мои тяжкие… был честным вором, а стал политическим. И главное что? Главное, прав этот идиёт, все зло от баб.
- Сам ты… - обиделся Аполлон. И нервными пальцами дернул галстук.
- Я ж чего? Сперва думал подмогчи по старой памяти и только-то, а после завертелось одно к одному. И вот теперь сижу да гадаю, повесят меня по суду, аль раньше в землицу положат, про всякую любовь позабывши. Эх, княже…
В голосе Сенькином появилась престранная напевность, и сам он, говоря, слегка покачивался, то влево, то вправо, будто на руках не пистоль держал, а дитё малое баюкал.
- Так вот… после делов последних в Петербургу мне возвращаться не с руки было. Она и предложила, мол, пересиди туточки, заодно и приглядишь, ибо этот ваш… Ижгин еще тем хлыстовином был. В лицо кланялся, а за спиною скалился. Опасный человечишко, подловатый, который гадость сделает не из-за выгоды, но потому как возможность появилась. Да… коробку ту он сам трогать остерегался. Да и вовсе глядел на нее так, что сразу видно было – непростая в ней штукенция. Мне было велено энту коробку с вокзалу и на конюшни привезть, на которых он управляющим значился.
Вокруг некроманта собиралось полупрозрачное дымчатое облако, которое облепляло ноги, поднимаясь выше. И веревка этому облаку пришлась донельзя по нраву. Ее опутали тонкие нити, расползлись этакими морозными колючими веточками, которых-то и тронуть боязно.
А некромант и не трогает.
Сидит смирнехенько.
- Яму-то я копал, а он, стало быть, приглядывал… после уже велел крышку поставить, сколотить, чтоб над ямою. Денник пустой был, но стерегся, значит. Крышку опилками присыпал.
- И неужели ты, Сенька, внутрь не заглянул? – притворно удивился Вещерский. – Помнится, некогда прелюбопытным человеком был. И умелым.
- Твоя правда, княже…
- Замолчи! – взвизгнул Аполлон Иннокентьевич тоненьким голосом. – Что ты ему…
- Сам пасть захлопни, - Сенька сказал это. – Иди вон… зелья своего прими… правда, как примет, так вовсе отмороженным становится, но ничего, ждать, чай, недолго осталось.
Он глянул на старые часы, время на которых замерло давным-давно, и вздохнул.
- Полез я… прям интересно было, чего ж прячут-то. Шкатулочка-то в коробке махонькая, такая вот, - Сенька сложил руки горсточкой. – Лаковая. Только лак давно потрескался. Уголки серебряные тоже потемнели, а с камнями и вовсе беда. Хорошие камни были, да… крупные… Сенька в каменьях небось толк знает. Так помутнели все. Сперва даже решил грешным делом, что вовсе стекло, а потом пригляделся и понял, что это от того, что вовнутри.
