Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari (серия книг .TXT) 📗
Флосс повёл «ушами» — человек пожал бы плечами на его месте.
— Но как? — невразумительно спросил монах.
— Мы умели записывать картины мира задолго до того, как Люди научились письму, — пояснил флосс.
— И… где же хранится всё это? — недоумевал монах. Не может быть, чтобы каждый флосс помнил всё это!
— Вокруг, — флосс распахнул крылья и вновь сложил их. — В камнях. В травах. В животных. Повсюду.
— И каждый флосс может… увидеть картины прошлого?
— Каждый, — спокойно подтвердил Шассим. В глазах его танцевали насмешливые искорки.
— Может быть, ты ещё скажешь, что и сам время от времени… гммм… запоминаешь всё, что видишь?
— Не время от времени, — возразил флосс. — Постоянно. Ну… почти постоянно. Странно, что ты раньше об этом не знал.
— Действительно странно, — согласился Унэн, лихорадочно припоминая, не совершал ли чего недостойного, пока путешествовал с Шассимом. Ну там, пара скандалов в тавернах и несколько уличных потасовок не в счёт. Учение надо защищать от грязных поползновений… не было ли чего–то ещё? Потом ведь все, кому не лень, смогут полюбоваться на это, если Шассим не врёт!
Флосс тихонько свистел и часто моргал — смеялся.
— Поймал ты меня, — монах обречённо вздохнул и потёр ладонью голову, выбритую до блеска. — Буду знать. А для чего вам всё это?
Флосс вновь «пожал плечами».
— Память должна оставаться, — объявил он, наконец. — То, что мы рассеиваем среди мира, не живёт вечно, но даже одна песчинка может запомнить многое и многое. Как сейчас, например. Ты видел события, которым… — флосс прикрыл огромные глаза, — более восемнадцати тысяч лет.
— Вот как! — монах уважительно покачал головой. — Культ настолько древний! Это надо запомнить, — и, добыв изрядно потрёпанную тетрадь, начал поспешно делать записи. — Мне не хотелось бы проявлять неуважения к почтенному предку здешних жителей.
— Он наблюдает, — добавил флосс и спрыгнул с камня. — Он решает, что с нами делать.
— Как себя следует вести? — тут же поинтересовался монах, хотя и сам знал — как.
— Как всегда, — флосс в третий раз выразил неуверенность. Забавная штука, эти их «уши». — Столь древние силы безошибочно почувствуют фальшь.
— Ну, тогда пошли, — монах быстро собрал их пожитки, привёл, как смог, в порядок примятую траву. — Мне интересно побывать там, где мы видели башню.
— Они называли её «Иглой, удерживающей твердь мира», — произнёс флосс, утвердившись на перекладине за плечами монаха, и тот вздрогнул. — Башню снесли потомки северных пиратов, когда наказывали остров — за отказ подчиниться империи.
— Как обычно, — грустным голосом произнёс Унэн, ловко и без видимых усилий взбираясь в горку. — Как обычно.
Вода в Реке то чернела, принимая зловещий вид, то становилась прозрачной и обычной — самая обыкновенная вода. Гость иногда свешивал голову за борт и вглядывался в глубину. Было отчасти страшно — ладонь по–прежнему немного болела, напоминая об опасности. Странный рисунок проявился на обожжённой коже — несколько десятков концентрических окружностей, рассечённых линиями ладони на множество неправильных дуг. Рука невыносимо чесалась, а все лекарственные составы он отправил в Реку.
Или в реку. Отчего–то не ощущалось враждебности. Однажды, набрав пригоршню воды (которая была прохладной и прозрачной), Науэр даже решился отпить. И ничего не случилось.
Вот и верь легендам. Правда, когда чёрные буруны вскипали по краям плота, трогать их, и тем более пить, конечно же, не хотелось. Интересно, отчего это случается? Не оттого ли, что достопочтенные защитники Зивира вспоминают о своём спасителе и его нелёгком пути?
Третий день продолжалось его путешествие по Реке. Берега не было видно: только слабая полоска леса на западе и серо–белая дымка на востоке. И всё. Ни облачка, ни ветерка. Стоило встать в полный рост, как солнце начинало немилосердно жечь; но, стоило присесть или, тем более, лечь, как погода становилась вполне терпимой. Река поглощала всё; сама же оставалась либо чистой и неосквернённой, либо чёрной и неукротимой. Последняя вызывала уважение и ужас.
И подходила к концу питьевая вода.
…Гость также заметил, что всё, что ни касается воды, мало–помалу меняется. Верёвка, хвост которой волочился по воде, стала невероятно прочной. Ни разрезать, ни порвать её не удавалось. Кусочки дерева, опущенные в воду, становились прочнее камня всего за несколько часов.
Проверим, подумал Гость отчего–то весело, и опустил в Реку накрепко привязанный «выдержанной» верёвкой свой нож. Походный, тщательно отточенный, видавший виды. Посмотрим, что с ним станет.
Искупаться бы самому… да только камнем бы не стать.
Иногда ему снились сны.
Сны были, как ни странно, о Зивире. Но не об этом, зыбком и распадающемся, а о другом. Цвета были яркими; воздух — сладким и приносящим радость. Земля не была пепельного оттенка, а жизнь не ютилась крохотными оазисами посреди сжимающегося кольца пустыни. Реки и моря; горы и холмы; леса и степи — многие народы, многие страны и чудеса, перечислить которые просто не хватит жизни.
Он плыл на том же плоту по той же реке — она была столь же непокорной и широкой, но вода её не превращалась время от времени в чёрную обжигающую жидкость. Многие другие суда — как лодки, так и небольшие корабли — проходили мимо и ему порой весело махали руками. Такие же люди, как он сам. Или не совсем люди… но была ли, в сущности, разница?
Река кончалась водопадом; широким, многокаскадным. Два небольших рукава уходили в сторону; там, следуя по сложной системе шлюзов, корабли могли безопасно продолжить свой путь.
До водопада, однако, более сотни миль путешествия по Реке.
Немало островов разделяло русло Реки надвое; на нескольких из них также кипела жизнь; крупнейший был самостоятельным крохотным государством — единственным в своём роде.
И, разумеется, Игла. Она по–прежнему видна отовсюду — где бы ни находился зритель. Помощь заблудившемуся и вечное напоминание о том, что не только на разрушения способен разум.
…Плот заскрежетал, садясь на мель, и Науэр проснулся.
Черепаха неторопливо пересекла тропу, со всей доступной ей скоростью устремляясь к пышным пастбищам на той стороне. Сам Унэн и за большую награду не взялся бы жевать едкие листья одуванчика, но у каждого свой вкус. Монах остановился, пропуская важную рептилию размером чуть больше ладони, и некоторое время изучал её украшенную тусклым узором спину.
Похоже или нет? Во всяком случае, черепахи здесь тоже водятся.
— Если не ошибаюсь, — начал Унэн, сам не зная, отчего он это говорит, — черепахи здесь — также священные животные.
— Верно, — подтвердил флосс. Черепаха остановилась и, запрокинув клювообразную голову, некоторое время смотрела Шассиму в глаза. После чего с громким шорохом скрылась среди травы.
Руины башни были уже поблизости. Собственно, только теперь стало видно, что это руины. Раньше, пройдя мимо очередного холма, Унэн едва ли отличил бы его от прочих. Теперь же можно стало рассмотреть линии и детали, не являющиеся естественными образованиями.
Всё покрыто мхом, засыпано камнями, задушено травой. Никто не спасся, вспомнил монах и нахмурился. Захватчики долго искали подземный ход, но он оказался свежезасыпанным. Погребли ли его оборонявшиеся вместе со своими тайнами, или же только отрезали дорогу врагу, отступая к очередному рубежу — уже не выяснить. Он, наверное, может подсказать, подумал Унэн о флоссе, спокойно осматривающемся у него за плечами. Только спрашивать его я не стану.
Есть вещи, спрашивать о которых… словом, неправильно. Трудно подыскать нужное слово. Подобные события с точки зрения постороннего наблюдателя — не самое приятное зрелище. Словно личная жизнь лабораторных мышей, за которыми наблюдают бесстрастные и озабоченные своими задачами учёные.
Монах прикоснулся рукой к замшелому валуну и прислушался к собственным чувствам. Отозвалась ли каменная глыба на прикосновение или это плод его фантазии?
