Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович
И догадался же Клирик предложить для повышения роста туфли на платформе! В форме толстых деревянных подошв под обычную суконную обувку. Решили проблему — получили две. Подошвы были сделаны наспех, красотой не блистали, и неизящно торчали из-под оказавшегося вдруг слишком коротким подола. А благородным девицам пристойно показывать из-под одежд только носки туфель… В дополнение горя, из низенькой взрослой Немайн превратилась в высокую девочку. Несмотря на римский наряд. Зрительное удлинение голени работало ещё надёжнее, чем завышение талии — к высокому поясу люди уже привыкли. Пришлось снова подбирать сиде одёжку с чужого плеча — по увеличившемуся росту. Немайн сняла пояс, и постаралась ходить мелкими шажками, чтобы не показывать, где у неё суставы. И как раз, когда начало получаться, Кейр заметил, что надобно, мол, и дальних иноземцев впечатлить. А раз Немайн способна говорить на латинском и греческом, как на родных — так и выдать её за константинопольскую римлянку. Известно же, что греков не переторгуешь.
Лучше бы молчал… Глэдис сразу поинтересовалась: а что носят в Константинополе? Никто не знал, допрашивать греков-мужчин было бессмысленно. Но женское любопытство помноженное на кельтскую любознательность — сила неостановимая. Один из слуг ромея показал Эйре (осьмушка золотого и немного кокетства) картину с изображением императорской семьи, которую хозяин за какой-то надобностью таскал с собой. Той хватило полуминуты рассматривания для того, чтобы сделать подробный доклад. Всё оказалось просто. За час паллу Немайн перешили в пелерину. В длинной тунике, одетой под более короткое платье, скрыв всякие формы, главная из которых — рука в лубке да на перевязи — под пелериной-пенулой, Немайн смотрелась добропорядочной и хрупкой. Разглядывая себя в зеркало, Клирик установил, что более всего напоминает институтку начала двадцатого века. Не хватало только шляпки. Тем более, уши всё время норовили выскочить, сразу придавая вид авантюрный, разбойничий и нагло-виноватый. Примерно как у совершенно домашнего, очень изящного, с изысканным строгим вкусом хорька, застанного хозяином в дотла перерезанном курятнике. Или у институтки, которую классная дама застала с гусаром под кроватью, початой бутылкой коньяку и томиком Кропоткина на столе. Спас шнурок — но и после этого Эйра покачала головой и вынесла вердикт: непохоже! Римлянки заматывали голову покрывалом. А сиды, как все камбрийки, ходили простоволосыми. Даже в церковь. Скрывать волосы считалось таким же грехом, как раскрашивать лицо косметикой и гримом. В конце концов, сошлись на широкой ленте вокруг головы. Уши, по необходимости, под неё можно было спрятать — или оттенить ею.
Хорошо было, когда Немайн в первый ярмарочный день вышла к семье. На дощатом полу без толкучки. Все девочки хором сказали: "Хочу такое же". И решили заняться этим при первой возможности. А «мама» Глэдис только ахнула — и повесила нос. И так выше мужа на вершок, а если ещё добавить? Впрочем, она немедленно захотела пелерину с разрезами для рук. Заявила, что летом это совершенное излишество, а вот осенью-зимой, и подлиннее — выйдет гораздо удобнее и теплее плаща.
Последний штрих в образ византийки внёс Клирик, нацепив патрицианский перстень. Суровым видом мутноватых граней вполне гармонировавший с идеей наряда. Возможно, если бы не некоторое знакомство с историей, не рискнул бы. Но слово патриций вызывало у него ассоциации с римлянами, да ещё немного — с нобилитетом итальянских торговых городов. Сословием многочисленным, и не всегда богатым. Вот только не учёл, что даже в одном языке и одной стране за считанные столетия то же самое слово может получить несколько иной смысл.
Но среди торговых рядов… Маневрировала Немайн, как носорог. Завышенный центр тяжести бросал её в самых неожиданных направлениях. С весом шестидюймового снаряда при не до конца сросшихся переломах это были именно её проблемы! Пришлось опереться на локоть Дэффида, это было уместно и неожиданно приятно.
И вообще, приходилось признать — главную роль в веселье, что творилось на ярмарке, сыграл хозяин заезжего дома!
Ещё воспоминания сестёр о прошлых торжищах принесли Клирику понимание немудрёной структуры торговли, и на осознание — валлийцев грабят. Беспощадно. Единственно толковым Клирик признал содержимое трюмов византийских кораблей: шелк и специи. Товары дорогие, в Уэльсе не изготовимые в принципе, позволяющие забить судно на обратный путь отбеленным льняным полотном, самым дорогим из практичных камбрийских товаров. Заодно брали черный жемчуг — едва ли не по гроссу за солид. Обмен был хоть и в пользу хитрых греков, но всё таки взаимовыгоден. Мерсийцы привозили железо — но больше покупали, платя серебром. Другие торговые гости оказались сущим бедствием. Все — франки, вестготы, фризы, корнуолльцы и ирландцы ничего полезного не привезли. Вино, ладан, оливковое масло — всё то, без чего камбрийцы жили круглый год. Вывозили же сырую шерсть и сырой лён. За бесценок. Для производства полотна в Камбрии не хватало рук. И эту ситуацию Клирик вознамерился решительно изменить.
С чем и заглянул к Дэффиду на кухню. Тот возвышался над поварами и поварятами, вокруг вились облака пара и языки пламени, точились ароматы, яростно шипел стекающий в огонь жир. Ему как раз почтительно представили кастрюльку: "Специально для греков, которые римляне". Дэффид окунул туда руку.
— Вино вещь хорошая, — провозгласил он, хлопая повара по плечу, — особенно если в нём плавают телячьи почки! Но необходимо добавить дикого майорана. Тогда подойдёт! Глупые люди эти африканцы! Ценят требуху, а не мясо… В чём дело, доча?
Выслушал, не перебивая. Только хмыкал изредка. Потом подвёл итог:
— Правильно думаешь. Сущий разбой. Но причём тут иноземцы? Их дело всегда сторона! Дело не в них. И незанятых рук у клана полно. Жителям долин зимой нечего делать! Да и в холмах работы мало. И от лишнего солида на чёрный день хуторяне не откажутся. Или пол дощатый настелить, вместо земляного. Или быка-производителя прикупить… Хозяйство — такая вещь, что любые деньги сожрёт, и ещё попросит. Но у нас есть гильдия ткачей — с лекаревой Элейн во главе. Привилегия у них ещё с римских времён. Растерзают любого, кто вздумает делать ткань на продажу, не став мастером — точнее, мастерицей, работа-то женская. А для этого нужно три года ученичества. Работать на учительницу даром, и ещё за кормёжку приплачивать. Девочек в люди обычно и не отдают, так что гильдия — дело почти наследственное.
