Личный демон. Книга 1 (СИ) - Ципоркина Инесса Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗

— Вытащишь меня… А Витька? А Кэт? Они останутся здесь?

Уриил поникает. Его кираса, групповой портрет тысяч и тысяч отчаявшихся грешников, нависает над Катериной напоминанием обо всех, кто верил, будто ангелы добры. Катин взгляд скользит по сведенным мукой телам, по лицам, застывшим в немом крике. Ни единого шанса зверятам. Ни единого выхода с подводной лодки. Ни веры, ни достоинства, ни правды. Мир износился в войне между небом и геенной.

— За что ты хочешь их наказать?

Пусть ответит, о, пусть ответит! Пусть скажет, в чем вина мальчишки, не успевшего налгать и нагрешить, и женщины, триста лет искупающей то, к чему ее принудили Камень, боги и судьба.

— Это не наказание! — вскидывается Уриил. — Это их место! Кэт так и не научилась выходить из-под власти Денницы, а твоему сыну еще только предстоит помериться силой с… со своими страстями. Сейчас он целиком в руках Апрель. Не беспокойся, в его возрасте все трахаются с собственным безумием. Пройдет время и он изменится. Как изменилась ты. И ему откроется дорога, по которой я проведу тебя прямо сейчас…

Голос отдаляется, меркнет, превращается в белый шум. Искушение, осеняет Катю, вот что это такое. Абойо искушала меня исполнением животных желаний, Уриил искушает исполнением человеческих. Дьявол утолит мой голод и жажду, ангел подарит мне смысл и веру. Ну и о чем тут думать хорошей девочке Кате, всегда поступавшей правильно? Катерина горько усмехнулась: всегда есть о чем подумать. Например, о цене.

Цена у небес и преисподней одна, старая цена, верная, неизменная в веках. Душа. Душа, поддавшаяся искушению, зараженная предательством, точно гнилью, не принадлежит хозяину. Она изменяет ему так же, как он сам изменил себе. И неважно, поддастся ли Катерина ангельскому или дьявольскому искушению — исход один: она предаст себя и будет обречена на муки. Так же, как Кэт, которой уже вынесен приговор и нет исхода. И слепой глаз ее, и обожженная плоть, которые Катя надеялась вылечить, взяв верх над Камнем — лишь малая толика нанесенных и зарубцевавшихся ран. Ран, вызвавших контрактуру [39] души. Кэт уже не разогнуться, не взглянуть в небо, не поддаться ангельскому искушению. Она нашла себе хозяина на целую вечность. Хозяйку.

И как только Катя поймет это, она вправе отказаться от пиратки, словно от бросового, отработанного материала, обратившись к небу, к далекой и заносчивой себе — такой, какой никто не видит Катерину с земли. Ради этой новой себя, наверное, можно пожертвовать не только прошлым в лице Кэт, но и будущим в лице Витьки. Наверное, можно. Наверное.

Все испытывают меня на прочность, вздохнула Катя. Кажется, я прохожу какую-то полосу препятствий для душ. Сейчас Абойо с Уриилом выясняют, сколько в моей душе верности и самоотречения. Страшно быть взвешенной на их весах и оказаться легковесной. Но еще страшней застрять в неизвестности, в недоделанности, в нереализованности. Вечно танцевать адский менуэт между ободранных туш и выкипающих котлов, обходя посолонь и противосолонь мир, где не бывает солнца. И надеяться, стыдливо и жарко, что однажды тебя заберут отсюда, как милый дедушка Константин Макарыч — настрадавшегося сироту Ваньку. Но письма детей не доходят до адресата и некому прикрикнуть на распоясавшихся ангелов, играющих с сатаной в орлянку на наши жизни. Так и будешь ждать избавления, пока не кончатся все эпохи и царства на земле.

Катерина едва слышно застонала и свернулась в руках Уриила в клубок, будто умирающий ребенок. Пусть мнимо правдивый Цапфуэль — такая же извращенная сволочь, живая ловчая яма, как и всё вокруг, другой возможности отдохнуть, кроме как у него на груди, не предвидится. Придется обрести покой прямо тут, в капкане обнимающих рук, в силках утешающей лжи.

— Ну что, как она? — деловито поинтересовался знакомый до отвращения голос, не мужской и не женский, не то драматический тенор, не то тяжелое, словно текучий мед, контральто.

— Спит, — шелохнулась нагретая катиной щекой кираса. — Заездили мы ее. Строга ты, матушка Ата.

Еще бы. Ата, богиня безумия, строга с непокорными. Но те, кто поддался, находят приют в ее ладонях. Под куполом тишины, в шалаше из ангельских крыл. В ладонях Аты хорошо-о-о-о… Только Катя здесь не останется.

Ни. За. Что.

На мониторе развернулось строгое окошечко «Авторизоваться в осанна-в-вышних? да — нет» и Катерину пробрала дрожь. Хочет ли она авторизоваться? Знает ли, какой новый каверзный вопрос задаст таинственный сайт osanna-v-vyshnih.com? То, что вопросы еще будут, Катя не сомневалась. Никогда так не было, чтобы после первого тихого, нерешительного «да» робкую замарашку пустили в господские покои, дали просимое и не мучили подозрениями. Вот и сейчас новое окошко смутило Катерину богатым выбором авторизаций: родитель, супруг, влюбленный, творец, хулитель, дознаватель… Неужто обязательно раскалывать себя на части и взвешивать каждый осколок по отдельности? Что мешает человеку быть ЦЕЛЫМ?

Катя вздохнула и нажала «дознаватель». Неожиданно для себя. Неожиданно для системы. Та выдала ненавистные песочные часики, язвя напряженные катины нервы. Помучив секунд двадцать, снисходительно приоткрыла страницу, словно с черного хода впустила. И Катерина узрела себя глазами ангелов. До мельчайших подробностей узрела.

Здесь были все файлы катиной жизни: от возмущенного крика синюшной новорожденной на руках акушерки до неизящного похрапывания женщины бальзаковского возраста, в данный момент мирно спящей в объятьях Цапфуэля, ангела луны, хранителя и предателя. Беспощадное досье малейших движений души и тела. Судьба, раньше представлявшаяся Катерине таинственным и опасным небесным телом, теперь сияла на просвет — крохотная песчинка, рассмотреть которую хватит и микроскопа, какие небесные тела, о чем вы?

В юности Кате отчаянно хотелось встретить кого-то, готового наблюдать за ней, подмечать изменения катиных черт и настроений, даже самые мелкие: вот она подняла бровь, вот закусила губу, вот сдула локон, упавший на лоб — и как, боже, как прекрасны эти бровь, губы, локон, как много они говорят внимательному глазу! Путала, бедная девочка, внимание с восхищением. С ангельским вниманием справиться было не легче, чем с красным глазом камеры, прожигающим тебя сутки напролет. Катерина вдруг ощутила себя участницей реалити-шоу, которую разглядывают миллионы зрителей, недоумевая, осуждая, брезгуя. И тогда вместо радости, что нашлись свидетели и ее жизни, Катя почувствовала ужас, а затем — растущий в груди вопль: отвернитесь! ну отвернитесь же, что вам стоит! дайте вздохнуть свободно… Внимание ангелов давило многотонной плитой, тяжелей любого надгробья, точно целый холм воздвигся над живым еще телом.

Неужто Уриил говорил об ЭТОМ? ЭТО предлагал ей в качестве божественной взятки? Совсем они там, на небесах, офигели, пробурчала Катерина, старательно игнорируя дрожь, поселившуюся в солнечном сплетении — в том самом месте, где располагается манипура-чакра, что отвечает за игры разума и приходит в негодность под влиянием гнева. Именно его, гнева, Кате сейчас и не хватало. Хотелось ярости, красного тумана в глазах, жаркого удара крови в виски, чтобы не до страха стало, чтобы расхохотаться высшим силам прямо во тьму, обрамленную нимбами — и пойти своим человеческим путем, не беспокоясь о том, какое впечатление производишь на небо и ад. Гордыни хотелось, пусть бы и дьявольской. «Можешь, боже, забрать свою искру, я расстанусь с ней без вопроса…» [40]

Так что, обратно в ад? — спросила себя Катерина. В лапы к Исполнителю желаний, воплотителю самых безумных фантазий? Набираться презрения к царству холодного порядка и жестокого разума, исследовать темное бессознательное, словно болото без единой вешки, искать жизненные ориентиры среди просевших кочек и коварных бочаг? Возвращаться в заповедник богов не хотелось ужасно. Оказаться бы снова в Филях, слабо вздохнула Катя. И тут же испугалась, что желание ее исполнится. А как же Витька? И Кэт? И моя верность себе, своей истинной авторизации, своему предназначению родительницы? Почему я не захотела взглянуть на себя с этой стороны? Наверное, испугалась ангельской критики, решила Катерина. Или просто… устала. Как устают примадонны от ролей, в которых покоряли публику десятилетиями. Не надо ни критики, ни оваций, я хочу лишь свободы от тебя, моя лучшая, моя любимая осточертевшая роль.