По ту сторону рассвета - Чигиринская Ольга Александровна (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Глава 5. Хитлум
Казалось, трудно подобрать более разнородную пару, чем Хурин и Морвен. Истинная дочь Беорингов, черноволосая и сероглазая, стройная — даже теперь, после родов, и высокая — на полголовы выше Хурина — она была как морозный узор на стекле. А Хурин странным образом напомнил Берену отца, хотя по внешности ничего общего между ними не было. Барахир был высок, а Хурин на голову уступал Берену, у Барахира, пока он не поседел, были темные волосы, у Хурина — золотые, Барахир бороду брил, а Хурин — нет, может быть, затем, чтоб казаться старше: ведь девятнадцати лет он принял княжество и повелевал людьми много старше себя… А может быть, он стеснялся своего чуть скошенного подбородка, унаследованного от матери-халадинки. Хуор, будучи всего на три года младше брата, выглядел из-за этой своей черты совсем мальчишкой. И даже не глаза — у Барахира были серые в зелень, как дикий камень, у Хурина — в синеву. А вот — взгляд: открытый, смелый, внимательный…
— Как ты растопил этот лед, Хурин? — спросил горец, обнимая племянницу. — Никогда не думал, что снежинка и уголек могут быть такой прекрасной парой. Из вашего сына вырастет что-то особенное, или я — не я.
— Если вырастет что-то хоть вполовину такое как ты, otorno, [27]— я буду счастлив, — сказал Хурин.
— Если вырастет что-то хоть вполовину такое же как его отец и праотцы, — ответил любезностью Берен, — то и славой и честью он превзойдет меня. Ибо вы сумели отстоять свой край — а я не смог.
— Есть вещи, которые не под силу одному человеку, — ответил Хурин. — И даже дюжине таких героев, какими были твой отец и князь Бреголас с сыновьями. Ты устал, Берен. Риан покажет тебе комнату, я велел затопить баню — отдыхай.
— …Я забыл спросить, как назвали малыша, — сказал он по дороге, любуясь толстой косой Риан и тем, как она метет вдоль пояска — туда-сюда, туда-сюда… Он покидал Риан четырехлетней малышкой, а теперь — поди ж ты, девица, и все при ней… Еще года три — и замуж… Спорим, что за Хуора? Чтобы узнать, по ком Риан вздыхает, не требовалось ее ни о чем спрашивать — надо было только увидеть, как она краснеет в присутствии княжича. Еще одна славная будет пара, подумал Берен — дай им Единый хоть немножечко счастья…
Риан обернулась, коса скользнула через плечо.
— Турин, — сказала она.
Они вошли в комнату — одну из мужских спален.
— Ты его еще увидишь сегодня, — продолжала Риан. — Морвен говорит, что будет похож на дядю, потому что черненький.
Ее улыбка исчезла, ресницы дрогнули. Берен проследил по лицу девочки весь ход ее мыслей: малыш будет похож на Барагунда, на того самого Барагунда, который вместе с Белегундом покоится под грудой камней в безымянном урочище у Тарн Аэлуин. Там же, где и Барахир, и несчастный Горлим, и юный Хаталдир…
— Ярн Берен, ты расскажешь мне про дэйди? — спросила она. Серые глаза влажно заблестели.
— Не сейчас. — Берен протянул руки и прижал девочку к груди, гладя по волосам и сжимая рукой плечо.
Скрипнула дверь — вошли служанка и Гили с набитыми свежей соломой тюфяками. Риан быстро вытерла слезы и, склонив голову, вышла.
Младенца ему показали поздним вечером, когда конены, рохиры и магоры, глушившие пиво и вино так, словно завтра — конец миру, уже были вполне самодостаточны и не заметили исчезновения женщин, князя и княжича и гонца, имени которого никто не запомнил.
Толстенные стены Хеннет-Аннун отлично хранили покой малыша Турина от грохота пиршественного зала и гулянки за оградой. Берен понимал причину такого шумного празднества по случаю Имяположения наследника хадорингов — среди невзгод, обрушившихся на Хитлум за последние годы, нужно было пользоваться любой возможностью дать людям, измученным неуверенностью, радость; вдохнуть в них надежду; показать, что Дом Хадора еще стоит и стоять будет.
Юный Турин делал все, что положено делать месячному младенцу: вращал бессмысленными серыми глазенками, хватался за протянутый палец, пускал пузыри, «колдовал» — так Риан называла беспорядочные движения тоненьких лапок — и пытался поднимать головку, если его брали на руки. Для своего возраста он на удивление зарос: густые черные волосы на темечке были в пол-пальца длиной, правда, на затылке образовалась маленькая плешь, но там, где она кончалась, с затылка на шею опускался целый локон, прямо-таки маленькая косица…
Харет, мать Хурина и Хуора, приняла малыша из его ладоней. Казалось, она и няньке не готова доверить внука, и в надежности его родной матери сомневается. Вдвоем со служанкой они остались в комнате, а все прочие вышли в малую трапезную — за Береном был рассказ о гибели Барагунда и Белегунда.
Все сели за небольшой стол, на который хромой слуга по имени Садор поставил лучшее пиво и вино, что Галдор, а теперь — Хурин приберегали для встреч с близкими людьми. Берен глотнул пива, чтобы промочить горло — и начал свою скорбную повесть, ничего не утаивая и не говоря лишнего. Он не смотрел в глаза никому, пока говорил, и лишь когда закончил — обвел всех взглядом.
Сильмарет, жена Белегунда, сидела молча, с неподвижным лицом. Так же молчалива и строга была Морвен. Риан, склонившись к плечу матери, содрогалась от беззвучных рыданий, Хуор, сжав губы и накручивая на палец прядь волос, глядел куда-то в сторону, Хурин, держа руку Морвен, смотрел прямо в лицо Берену и, наверное, за все время, пока длился рассказ, не отвел взгляда.
Берен снова посмотрел на Сильмарет и увидел, как она хороша собой. Она ведь была всего на три года старше Берена и вышла замуж совсем юной, семнадцати лет. Он хорошо помнил ее свадьбу с Белегундом — была весна, в долинах цвели яблони и на невесте был венок из полевых цветов. Ларн Мар-Финнеган вел в поводу белую кобылу, и распущенные волосы невесты были такими длинными, что спускались до седла. Возле ручья ждал Белегунд, в красной рубахе и синем плаще, и его друзья и родичи с выкупом за невесту — у Берена в руках был разноцветное тонкое льняное полотно, подарок матери и сестрам Сильмарет… Белегунд принял из рук тестя поводья, и перевел лошадь невесты через поток — туда и обратно. А потом она спешилась, они произнесли требуемую клятву, отпили из одной чаши, девушки обсыпали их зерном, а аксанир сказал, что они муж и жена перед законом и ликом Единого. Сильмарет сняла венок и бросила, не глядя, в толпу девушек — кто поймает, той идти замуж следующей… А ночью Берен и другие юные лоботрясы торчали под окном молодых — ждали, когда Белегунд по обычаю выбросит в окошко поясок жены…
Берену захотелось сказать ей слова утешения. Напомнить, что, хотя годы счастья прошли — но не прейдут. Ее любовь к Белегунду принесла плод — Риан, она приголубит внуков…
И вдруг — словно мягкая, неощутимая но сильная рука стиснула горло — он понял, что говорить этого нельзя. Что, сказав эти слова утешения, он скажет ложь, потому что…
Потому что внуков Сильмарет не увидит. У Риан будет сын… Белокурый, похожий на Хуора юноша однажды достигнет края этого мира, последним усилием взберется на вершину скалы и замрет на ветру в немом восхищении, увидев — что? Что откроется ему? Ответа не было.
Пророчества никогда не являлись к Берену видениями — они были зримыми образами, но представали его глазам не здесь и сейчас, а он вспоминал их, словно бы знал давно. Так и здесь — он как будто давно признал внука Сильмарет в высоком, стройном юноше, которого «помнил» взбирающимся на скалу, и знал, что Сильмарет его не увидит, и что судьба этого юноши как-то от него, от Берена, зависит… И это было очень важно — но почему?
Он прочистил горло и сказал совсем не то, что собирался.
— Хотел бы я прийти к вам добрым вестником. Но нет у меня добрых вестей. Простите, племянницы. Прости, хэльдрет…
— Не за что, Берен, — женщина поднялась, обошла стол и, приобняв Берена, поцеловала его в лоб. Потом она вышла. Риан вышла за ней, последней, обняв мужа, вышла Морвен.
