Серебряный Вихор - Майерс Джон Майерс (читать книги без сокращений .txt) 📗
Женщина засмеялась, запрокинув голову.
— Может быть, вы видели кого-то еще?
Я предупреждающе хрюкнул и поперхнулся желудями.
Голиас задумчиво отошел от загона.
— Мне уже приходилось бывать на Эе, — сурово заметил он.
Хозяйка помрачнела, и снова глаза ее страшно засверкали.
— Так что же ты здесь делаешь, если тебе все известно?
Голиас волновался, но стоял на своем.
— Я был с другом, Цирцея. По его следам я пришел сюда.
Я вспомнил, как лгал ей, пытаясь отделаться от соперника. Она об этом тоже не забыла.
— Ему твоя дружба не нужна, — съязвила она. — Твой приятель бросил тебя на произвол судьбы.
— А я его не брошу. Я спас его вопреки его желанию и теперь обязан заботиться о нем. Где он?
— Неподалеку, если тебе так уж хочется знать.
— Один из этих? За что?
Голиас оцепенел от ужаса, но хозяйка только холодно улыбнулась.
— Я не изменяю людей. Я всего лишь наделяю их личиной, соответствующей их естеству. Твоего друга заботили только пища и блуд. Я решила сделать ему приятное. Став свиньей, он избавился от ненужных хлопот.
— Но он не мог устоять перед соблазном, — сказал Голиас как можно мягче. — Твоя красота известна всему миру.
— Ах, пусть бы он любил меня, как мои львы… Или как мои волки, которым нужна только я… Но он, — Цирцея пощелкала белоснежными зубами, — он смотрел на меня как на устрицу, которую ему хотелось растереть о нёбо. Зря я поторопилась и не превратила его в кого-нибудь похуже.
— Тебе это не по силам, — заявил Голиас. У смягчившейся было Цирцеи при воспоминании обо мне испортилось настроение. Теперь же она вспыхнула от ярости.
— Не по силам? Считай, что он еще легко отделался! А что касается тебя…
Дело принимало опасный оборот, но Голиас бесстрашно смотрел на волшебницу.
— Я к твоей проклятой пище не притрагивался!
— Что ж, над тобой я не властна, — согласилась Цирцея, еще более разъяряясь. — Но друг твой сейчас пожалеет, что не остался поросенком!
— Пустая похвальба! — настаивал Голиас. Я опасался, что Голиас раззадорит ее, и тогда мне не поздоровится. Но от меня ускользнул конец спора. Груда желудей таяла: свиньи чавкали, толкаясь от жадности. Я укусил борова, который оттеснил меня от корма. Но едва только я уткнулся пятачком в снедь, соперник напал на меня. Завизжав от ярости, я прижал его к забору. Я хотел прокусить ему ухо, но тут меня самого подняли в воздух за уши и, схватив за заднюю ногу, перебросили по ту сторону изгороди.
— Беги! — подталкивая меня, закричал Голиас. — Спасайся немедленно!
Он действовал решительно, но я не понимал, почему надо уходить. Если я поросенок, то место мне — в свинарнике. Слыша, как другие хавроньи еще хрюкают над желудями, я попытался перескочить к ним. Голиас взял меня за передние ноги и развернул рылом от хлева.
— Проклятье, убегай же! — взревел он. — Цирцея пошла за волшебным жезлом! Сейчас она превратит тебя в клопа или земляного червя.
Ни поросенок, ни человек во мне не хотели этого допустить. Для человека была неприемлема мысль о дальнейшей деградации. А поросенок ужасался, что у него отнимут привычный корм и придется, возможно, есть землю. Я пустился бежать, но Голиас схватил меня за хвост.
— Не туда! Давай за мной!
Тощие свиньи, как оказалось, способны быстро бегать. Я мчался со всех ног.
У леса я замедлил ход. Понукания Голиаса не помогали. Мне казалось, что опасность миновала, и я решил заняться поисками съестного. Но когда вдали послышался протяжный рев, аппетит как рукой сняло.
— Она спустила на нас весь свой зверинец! — крикнул Голиас.
Я мгновенно сообразил, что к чему. Не надо объяснять поросенку, как поступать, если волки и львы с воем и рыком вышли на охоту. Я помчался без оглядки, обегая отдельные островки пальметто. Я даже догнал Голиаса, но до спринтера мне было далеко. А рев за нами все усиливался. Осознание опасности вновь заставило меня прибавить скорость.
Голиас бежал впереди, изредка меня подбадривая.
— Так-так! Держись! Здесь уже недалеко.
Я не понимал, о чем он говорит. Наверное, о месте, где можно будет спрятаться. Я не мог ни поднять голову, чтобы посмотреть вперед, ни оглянуться назад. Оставалось только изо всех сил перебирать ногами, расшвыривая листья на бегу.
Я бежал неведомо куда. Выскочив на берег океана, я не сразу понял, где нахожусь. Голиас был уже в воде, и тут я увидел свою погибель. Оставалось только прыгнуть в воду, но я устал от бега и понимал, что не смогу плыть достаточно долго.
В раздумье я смотрел на отмель, потом рискнул оглянуться. Лес оглашал вой волков, но представители семейства кошачьих их обогнали. Два леопарда мчались друг за другом. Нас разделяло около пятидесяти ярдов.
Это подстегнуло меня. Человек мог опасаться моря как смертельной ловушки, но поросенок должен был удирать от охотников во что бы то ни стало. Захрюкав, я собрался нырнуть — и остался на месте. В бешенстве я взбивал копытцами песок, но не мог сделать ни шага. Я слышал за собой мягкие прыжки леопардов. Мне чудилось, что они уже клацают зубами. Плоть моя содрогнулась в предчувствии боли от вонзившихся в нее когтей. Если я не сдвинусь с места — погибну наверняка. От ужаса я зажмурился и протестующе заверещал.
Уши мои больно сжали — и я подумал, что это конец. Но тут же почувствовал, как человеческие пальцы обхватили и мою ногу.
— Держись поближе, — задыхаясь, сказал Голиас, бредя со мной по мелководью. — Я забыл, что ты из-за колдовства не можешь покинуть остров по своей воле.
Возможно, он говорил что-то еще, но я уже не слышал. Я снова потерял сознание.
3. Карта Романии
Очнулся я уже человеком, но ни малейшей радости от этого не испытал. Меня вырвало желудями и потом еще долго мутило. Но страдания мои не ограничились телесным недомоганием. Вместе с самодовольством я утратил уверенность в себе.
Еще недавно я презирал жизнь. Сознавая это, я гордился собой. Таково было мое мировоззрение. Но как презирать жизнь тому, кто удирает от врага и визжит в смертельном страхе? Я долго не мог унять дрожь в теле. Каждый глоток воздуха казался мне драгоценным. Гордыня моя скончалась от множества нанесенных ей неисцелимых ран. Циничное отношение к жизни происходит от того, что человеку кажется, будто он постиг истинный смысл вещей. Окружающие радуются, а он сохраняет надменность и холодность. Жизнь заставила меня убедиться, что я ничего не знаю и не понимаю.
Мне надоело лежать, и я сел.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Голиас.
Я попытался понять, где мы находимся. Очевидно, на другом острове — холмистом, по сравнению с плоской Эей, которую вновь окутал туман. Я искоса глянул на своего товарища. Он растянулся на земле, тяжело дыша; по-видимому, тащить меня через пролив было не так-то легко. Его правая рука, которую я поленился переместить в тень, пока он спал, побагровела от ожога. Должно быть, ему было мучительно больно ею грести.
— Думаю, неплохо для экс-поросенка, — процедил я, даже не повернувшись к Голиасу и не давая никакой зацепки для продолжения разговора. Он пробормотал, что надо бы побродить по берегу, осмотреться. Едва он ушел, я поднялся и направился в противоположную сторону. Голиасу ясно, что я глупец и негодяй. Мысль о дальнейшем совместном путешествии была для меня нестерпима.
Остров представлял собой гору, выступающую из океана. Она была почти сплошь покрыта джунглями. Обитали на острове в основном дикие козы и разнообразные птицы. В прибрежных водах тоже водилась разная живность. Питаться можно было моллюсками, крабами и черепашьими яйцами. Жаль, что яйца нельзя было сварить. С вершины горы сбегали ручьи, так что недостатка в пресной воде не было.
Это все, что я узнал в первый день. Еще несколько дней занял поход вокруг острова. Нелегко было ступать по каменистому берегу босыми ногами. Проще было бы, конечно, взобраться на вершину и осмотреться, но я боялся нежелательных встреч в лесу. Эя научила меня осторожности.
