Магия Отшельничьего острова - Модезитт Лиланд Экстон (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
– Береги себя, Леррис.
Никаких особых советов она давать не стала, что, наверное, и к лучшему, поскольку у меня вовсе не было настроения их выслушивать.
Уже выйдя на замощенную безукоризненно подогнанными плитами улочку, я почувствовал спиной внимательные взгляды, однако, обернувшись, ни дядюшки, ни тетушки не увидел. Больше я не оглядывался, пока не покинул Маттру: ни у гостиницы, где Колдар выгружал привезенные с лесопилки доски, ни на рыночной площади, где мне довелось продавать свои разделочные доски. Кстати, за одну дали целых четыре медяка.
Под подошвы моих сапог ложилась та же гладко вымощенная дорога, по которой я, тогда обутый в сандалии, впервые пришел в Маттру.
Добраться до дому – если, конечно, считать Уондернот моим домом – мне удалось задолго до обеда, однако в том, что тетушка Элизабет не ошиблась, я убедился, учуяв жареную утку еще до того, как свернул в проулок, почти такой же, как перед жилищем дядюшки Сардита. С виду Уондернот не больно-то отличался от Матеры, хотя, конечно, определенные различия имелись. И в преобладании тех или иных ремесел, и в том, что в Уондерноте было аж две гостиницы, да вдобавок еще Институт, где мой отец любил порассуждать о философии. Чаще с другими домовладельцами, но порой и с прибывавшими из других городов Мастерами. Однако ничего интересного в Уондерноте не случалось. Никогда. Во всяком случае, на моей памяти.
Родители сидели на открытой веранде с восточной стороны дома, где после полудня всегда бывало прохладно. Я отметил запомнившиеся с детства мягко скругленные ступени: не стертые, как у древних строений, вроде храма, но и не прямоугольные, как у самых новых.
– Мы так и думали, что ты подойдешь к этому времени, – громко, хотя и без особого воодушевления промолвил отец.
– Рады тебя видеть, – мать улыбнулась и, похоже, от души.
– И мне приятно хоть ненадолго заглянуть домой, – отозвался я, сам удивившись тому, что говорю вполне искренне.
– Давай-ка сюда торбу да посох – о, никак Сардитова работа! – и присаживайся. Ты как, по-прежнему любишь клюквицу?
Я кивнул, высвобождаясь из лямок. Приняв у меня заплечный мешок, отец положил его рядом с низеньким столиком.
– Ой, чуть не забыл! Тот пакет, что сверху, – для вас. Слоеные пирожки тетушки Элизабет.
Мать с отцом рассмеялись. Он пробормотал, что живи они рядом, Элизабет бы их закормила. Матушка с улыбкой покачала головой. Мне почему-то показалось, что оба они сильно постарели. Отец вроде бы не облысел, да и седины в светло-русых волосах не прибавилось, но у уголков глаз залегли глубокие морщины. Щеки его были, как всегда, гладкими, на подбородке красовался небольшой порез: в отличие от большинства мужчин на Отшельничьем, он брился и никогда не отращивал ни бороды, ни усов. Так же, как и я. С тех пор, как на моих щеках появился первый юношеский пушок, я тоже стал бриться, причем вовсе не подражая отцу. Дело в том, что работать мне приходилось до пота, а коли приходится потеть, то даже от короткой щетины будет гораздо больше хлопот, чем от бритья. Даже с учетом неизбежных порезов.
Рубаха с короткими рукавами и открытым воротом позволяла увидеть, что руки отца оставались мускулистыми и крепкими, отнюдь не дряблыми. Да и дров во дворе за домом лежало чуть ли не в три раза больше, чем требовалось. Отец всегда говорил, что работа с топором полезна и для хозяйства, и для укрепления мышц.
Черты худощавого лица моей матери казались заострившимися, а остриженные волосы – слишком короткими. Впрочем, она всегда стриглась коротко, считая, что так удобнее, и изменять давней привычке вовсе не собиралась. Ее одежда – линялая голубая блузка с короткими рукавами и свободные брюки – являлась чуть более женственным повторением того, что носил отец. Но и это вовсе не значило, будто она ему подражала. От одежды и прически матушка требовала лишь удобства, и потому все платье в доме, за исключением праздничного, шил отец.
В этом деле он проявлял забавную щепетильность, не позволяя никому видеть себя за работой. Снимал мерку, кроил, наметывал и запирался в мастерской, где доводил изделие до ума. Ребенком я думал, что в мастерской имеется другой вход, но потом понял, что это вовсе не так. Просто когда отец исчезал за дверью с нарезанными кусками кожи или ткани, а появлялся с идеально сидящими брюками или рубахой, это казалось чуть ли не чудом.
Покуда я предавался воспоминаниям, матушка налила мне стакан клюквицы. Отец отвязал от мешка пакет с тетушкиными пирожкам и куда-то унес. Надо думать, на кухню.
– Жаль, что тебе нужно быть в Найлане уже завтра, – сказала мать, когда я устроился напротив нее в плетеном кресле. Ноги мои болели: новые сапоги всегда малость натирают, но мне хотелось поскорее их разносить.
– Никак не думал, что все произойдет так быстро, – откликнулся я.
– Это у кого как. Бывает, приходится ждать довольно долго, – промолвил отец. Он двигался совершенно бесшумно, и я, как всегда, не заметил его возвращения.
– А сколько там будет... таких, как я?
– По-разному бывает. Четверо, пятеро... Уж всяко не больше дюжины. И по меньшей мере двое отсеются прежде, чем Мастера закончат обучение.
– Отсеются? – Это мне не понравилось.
Отец пожал плечами:
– Порой не обходится без таких, кто предпочитает изгнание наставлениям Мастеров. Ну а некоторые захотят вернуться домой.
– А что, можно и вернуться?
– Можно, если сумеешь убедить Мастеров... Время от времени такое случается.
По его тону я понял, что если и случается, то весьма нечасто.
– Ну а кто не убедить
– У тех остается прежний выбор: либо обучение, либо изгнание.
По всему выходило, что без соизволения Мастеров нельзя и шагу ступить – ни домой, ни из дому.
Обдумывая эту мысль, я сделал еще несколько добрых глотков клюквицы и съел несколько кусочков тетушкиной выпечки (отец порезал пирожки так мелко, что кусок можно было отправлять в рот целиком). Мать, хотя и не имела обыкновения перекусывать перед обедом и перебивать себе аппетит, тоже угостилась.
– Кто они такие, эти Мастера? – задал я наконец вопрос, который уже задавал несколько дюжин раз нескольким дюжинам людей. Ответ обычно сводился к следующему: «Мастера – они и есть Мастера. Это люди, которым поручено руководство Отшельничьим островом и Сферой Гармонии».
Но на сей раз отец выразительно посмотрел на матушку. А она – на него. А потом оба вместе – на меня.
– Ответ, скорее всего, будет не таким, каким тебе хотелось бы... – начал он.
– Иначе говоря, ты мне не скажешь.
– Сказать-то скажу... Просто не думаю, что мое объяснение тебя удовлетворит и придется по вкусу... – отец потер подбородок, как делал всегда, пытаясь подобрать верные слова.
– По вкусу там или не по вкусу, но ты уж попробуй.
Эта моя колкость осталась без внимания. Глаза отца подернулись дымкой, словно он всматривался куда-то вдаль.
Я воспользовался этим и допил сок.
Мать снова наполнила мой стакан. Помолчав еще некоторое время, отец прокашлялся и довольно сбивчиво начал:
– Хм... Ты, наверное, помнишь... Магистр Кервин наверняка говорил тебе, что Мастера стоят между Отшельничьим и хаосом, потому что являются защитниками порядка.
Я поймал себя на том, что нетерпеливо постукиваю пальцами по только что наполненному стакану.
От отца это тоже не укрылось.
– Прояви терпение, сынок. Это не так-то просто объяснить...
Я решительно не понимал, что тут может быть сложного. Надо полагать, что всем, включая и Мастеров, отведена в жизни своя роль. Либо они управляют Отшельничьим, либо нет. И нечего тут мудрить.
– Пожалуй, мне стоит вернуться к самому началу. Может, так будет проще...
Мне чудом удалось не заскрежетать зубами. Нет, на сей раз отец, кажется, не хотел от меня отделаться, но он явно вознамерился напустить туману. Ну почему, стоит заговорить о мастерах, все только и делают, что бормочут невнятицу?
– Ты знаешь, что в основе всего лежит противоборство между гармонией и хаосом, или, говоря упрощенно, между добром и злом. Конечно, последнее не совсем точно, ибо как гармония, так и хаос сами по себе не имеют никакого нравственного содержания. Однако более существенно то, что, хотя отдельные проявления гармонии могут быть использованы во зло, равно как и отдельные проявления хаоса – во благо, никто из последовательных приверженцев хаоса не может одновременно являться последовательным приверженцем добра. Для истинного приверженца добра неприемлемо любое обращение к хаосу, кроме, может быть, совершенно незначительного. Тут стоит отметить одну тонкость: человек, приверженный не благу, а лишь порядку как таковому, может на поверку оказаться глубоко испорченным при всей кажущейся гармоничности своих деяний...
