Сон Видящей - Олейников Алексей Александрович (читать книги полные txt) 📗
Миша все понял. Миша даже обиделся. Зачем тогда взял с собой, единственного, хотя на Собор много охотников было – и годами старше, и умом острее? Чтобы на чужой земле покуражиться? Михаил виду не подал, только хмыкнул, отбился детской присказкой:
– Пугалка не выросла – бояться их, раскрашенных.
– Не будь лапшой, герой с дырой, – блеснул глазами Никифор.
Дядин азарт его зацепил, Миша шагнул вперед, испытывая смутное желание сорвать с головы шапку, бросить на растоптанную скользкую землю. Он подался вперед, выбросил руки, ухватывая дядины плечи, твердые и покатые, как речные камни, но дядя – плотный, кряжистый, вдруг стал как вода, плечи его текли под пальцами Михаила, и чем сильнее Миша сжимал хватку, тем труднее было его удержать. Не камни, а тугой комок влажной глины мял он в руках.
Михаил Ермаков мог удержать что ухватил – гвозди он не гнул, а в узлы пальцами завязывал, а иной оплеухой мог и кору с сосны содрать. Вместе со щепой. Но дядя был здесь – и его не было, не было его стрежня, за который Миша мог бы зацепиться. Со зверем лесным было не так, зверь всегда был равен самому себе, сила там сшибалась с силой, и схватка была в радость.
Дядя исчез, провернулся вкруг себя волчком-игрушкой, а Мишу его же сила потянула, повела боком, и все ближе к земле, к родимой хляби, к раскисшему глинозему…
Никифор Петрович поймал племянника над самой французской землицей, вернул в вертикальное положение:
– Погодь, родимый, еще в ней належишься.
– Хорошо, – кто-то звонко заметил.
Миша обернулся, хотел резануть – чего ж тут хорошего, чуть рожей грязь не пропахал, еще б малость – и в борозду можно было бы семена сеять, – но осекся.
Хрупкая светловолосая девушка, почти девочка. Ярко-синие – глубже неба – глаза. На руке ее сверкал прозрачным светом крупный синий камень на перстне, и свет камня был как ощутимый ветер, заставлял пригибать голову.
Позади девушки стояли двое – худой долговязый юноша со светлыми волосами и мягкой улыбкой и темнокожий мужчина, который смотрел на него обманчиво равнодушными желтыми глазами. Двуликих различать Миша умел хорошо, нагляделся в родных лесах. Девчонку – совсем юницу – сопровождали два зверодушца. Да каких! В серых глазах светловолосого Михаил чуял знакомый волчий дух, а вот от темнокожего мурашки по рукам побежали. Большой зверь, сильный, почти как тигр.
Никифор Петрович улыбнулся, погладил аккуратную черную с сединой бороду.
– Рад вас видеть, ясная госпожа. Большая честь…
– Что вы, что вы! – замахала руками девчонка. – Я только от этих церемоний убежала, а они меня тут догоняют! У вас так здорово получается, я никогда не видела, чтобы так управляли собственным пламенем жизни…
Она задумалась на мгновение, потом тряхнула головой и улыбнулась – светло, радостно, как будто ее кольцом с яхонтом одарили.
– А вот нет же! Вы и своим огнем управляете, и за его следите, намерения ловите. Как здорово, и так просто, и так ловко…
Никифор Петрович расцвел, с еще большим удовольствием огладил бороду:
– А я об этом племяннику и толкую – что Страж без ясного взора — как боец на одной ноге: воевать можно, но несподручно. – Он спохватился: – Простите, ясная госпожа, не представились. Никифор Ермаков, голова Китежского Могущества, выборный от Магусов сибирских, а это мой племянник, Михаил.
Взгляд девушки остановился на Мише, тот кивнул, тихо поздоровался. И чего дядя перед этой девчонкой так распинается?
– Дженни Далфин, – сказала девушка. – А это Тадеуш Вуйцик и Жозеф Квамби, мои друзья.
Такого друга в лесу встретишь – топором не отмашешься, мрачно подумал Миша. Все у этих циркачей на Западе не так, как у них, другим порядком заведено. Непривычно.
– Ясная госпожа, – улыбнулась девушка. – Так меня еще не называли.
– У нас, в Беловодье, в ходу старые обращения, какие здесь давно забыли, – объяснил Никифор.
– Беловодье? – в глазах девушки мелькнуло непонимание, темнокожий склонился к ней, что-то сказал.
– Очень далеко, – сказала она. – Удивительно вы, наверное, живете, у вас еще остались первые, которые здесь давно ушли.
– Да заглядывает кой-кто из Нави, – слегка нахмурился дядя. – Но мы их спроваживаем, Договор блюдем.
– Спасибо, – сказала она, потом что-то вспомнила и добавила: – Служба Вольных Ловцов всегда готова вам помочь.
Никифор Петрович степенно кивнул, давая понять, что спасибо, конечно, но они и сами управляются.
Михаил вспомнил, как прошлой Купаловой ночью распахнулась Батыр-могила, старый курган в Синей долине, и оттуда повалила в сизом тумане нежить, а во главе ее червь черный с крыльями – здоровый был гад. Миролюдов поселок на перевале едва уцелел, прорыв остановили почти у самых домов. В миролюдских газетах, которые в Беловодье кружным путем попадали, потом писали про оползень, чудом миновавший поселок.
Знал то чудо Михаил, не раз от его кулаков в глазах звезды вспыхивали. Тогда Миша еще не прошел посвящения, не включили его в круг Китежского Могущества, и он мог только с друзьями, такими же недоростками, увязаться следом за дядиным отрядом да схорониться в лесочке. Со стороны следили, как дядя бился с червем, как вколачивали Стражи в землю хищные тени, как пела свирель Певуньи Ясмины под темным небом и ветер рвал в клочья сизый туман. Оно конечно, сами справились, да помощь лишней бы не была, чего греха таить.
Девушка попрощалась, пошла прочь, но обернулась, окатила синим светом:
– Вы как-нибудь заходите, расскажите о Беловодье, господин Ермаков.
Никифор склонил голову:
– Непременно зайдем, ясная госпожа.
Троица скрылась из виду, Ермаков-старший почесал бороду. Вид у него был задумчивый.
– Эвон как, Мишка. Не думал, что она такая…
– Да кто? – не понял племянник.
Никифор Петрович с сожалением поглядел на него:
– Вот о чем я тебе толкую? Страж с закрытым сердцем меньше миролюда может, куда тебе без ясного взора? Ты, поди, и не разглядел ничего?
– Все я разглядел, – обиделся Миша. – И перстень чудовый на руке, и зверодушцев. Тот, черный, вообще зверюга лютая.
– Эх ты, смотрел на тигра, а разглядел полоски, – засмеялся Никифор. – Кто, по-твоему, это был?
– Почем знаю? – пожал плечами Михаил. – Какая-то девица из древней ясной семьи?
Никифор вздохнул, огладил бороду:
– Учиться тебе, Мишка, и учиться, как завещал… а, не важно кто. Это ж Видящая была, голова ты пустая. А что семья у нее знатная и дед старейшина Великого Совета Авалона, Судья Талос Далфин, так это все не семечки даже, а лузга.
– Кто Видящая? Эта пигалица? – заморгал Михаил. – Какой судья, какой Великий Совет?
Дядя только крякнул:
– Меньше надо по лесам шляться и медведей из берлог вытаскивать! Совсем бестолочью вырос, как и дружки твои.
Миша совсем обиделся:
– Никого мы не вытаскивали, так, пару раз шатуна пугнули.
– Ага. И лосям елочные игрушки к рогам не привязывали.
– Так всего разок было, Новый год же.
– Вот я тебе дам Новый год, Восьмое марта и Первомай в придачу! – рассердился дядя. Сгреб бороду в кулак, огляделся. Махнул рукой в сторону желтого шатра, от которого лепестками расходились навесы. Под ними стояли лавки и столы, и оттуда влажный мартовский ветер доносил запахи – печеные и жареные.
– Идем, медведеборец, сидру выпьем, по крепу съедим, и займусь твоими пробелами. Ликбез, как говаривали большевики, устрою.
– Чего?
– Квасу, говорю, выпьем и блином закусим, – буркнул Никифор Петрович. – А заодно, вприкуску, я тебе растолкую, дикому человеку, кто такая Видящая и что такое Авалон.
Глава четвертая
– Сгинь, – велел Талос Далфин, и паук утек прочь, цокая когтями по выщербленной белой стене. Судья свел и развел ладони, раскрывая сферу молчания. Никто не мог теперь их услышать, ни человеческим слухом, ни звериным, непроницаема она была и на Дороге Снов.
