Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман (книги TXT) 📗
И вот он едет на верблюде и вдруг, неожиданно для себя самого, ощущает на губах идиотски-блаженную улыбку. Почти полтора года назад Ункерлант отрезал от Зувейзы этот жирный ломоть пустыни, где не было ничего, кроме желтого песчаника и чахлого кустарника Теперь он вновь, как и было утверждено Блуденцким договором, перешел в руки зувейзин. Впрочем, когда конунг Свеммель вторгся в Зувейзу, вряд ли он вспоминал об этом договоре. Поэтому хоть по количеству скорпионов, ящериц и лопоухих лисичек-фенеков [1]эта часть пустыни ничем не отличалась от любой другой, вид ее был намного гаже, да и пересекать ее теперь было труднее, чем прежде.
Сопровождавший Хадджаджа полковник Мухассин указал на горку иссохших трупов, над которыми плавно кружились коршуны и стервятники:
– Здесь, ваше превосходительство, был лагерь ункерлантцев. Они мужественно сражались, но это им не помогло.
– Да, ункерлантцы храбры, – согласился Хадджадж. – Хотя они невежественны и ими правит полусумасшедший конунг, в мужестве им не откажешь.
Мухассин поправил шляпу с соответствующими его рангу четырьмя серебряными полосками – одной широкой и под ней тремя потоньше. Зувейзинским военным было гораздо сложнее, чем солдатам любой другой армии: для знаков воинских отличий и наград у них имелась только шляпа. И Хадджадж, и Мухассин были одеты одинаково: шляпы, сандалии, а между ними ничего, кроме собственной смуглой кожи.
– И все же теперь они мертвы, – заметил Мухассин. – Одни мертвы, другие разбежались, а остальные взяты в плен.
– И это хорошо, – сказал Хадджадж, и полковник кивнул. Министр иностранных дел Зувейзы огладил пышную белую бороду и, чуть помедлив, спросил: – Если я правильно понял, основные их силы были не здесь?
– Именно, ваше превосходительство. Конечно, на данный момент можно считать, что их почти полностью оккупировали. С другой стороны, я сильно сомневаюсь, что мы можем по этой причине расслабиться и наслаждаться жизнью.
– Хвала силам горним, что мы сумели захватить их врасплох! – добавил Хадджадж. – Похоже, они так и не поверили ни одному слову Шаддада. Подумать только, мой личный секретарь! Да поглотят предателя силы преисподние! В моей собственной сандалии затаился скорпион, а я понятия не имел об этом! Но ужалил он не так сильно, как мог бы.
– А может быть, это не так уж и важно, поверили они ему или нет, – вдруг заявил Мухассин. Хадджадж вопросительно изогнул бровь, хотя широкие поля его шляпы скрыли это от полковника. Мухассин, словно отвечая на незаданный вопрос, продолжил: – Если бы вы собирались воевать на два фронта с Альгарве и Зувейзой, то где расположили бы основные войска?
Хадджадж на секунду задумался, затем, криво усмехнувшись, ответил:
– Не думаю, что конунг Свеммель свалился бы от страха с трона, увидев наших паршивых, уродливых и угрюмых скотов, торжественно марширующих по улицам Котбуса. – И он почти с нежностью похлопал своего верблюда по холке.
Мухассин привычно подстегнул своего верблюда плетью и почти пропел:
– Не слушай его, Солнечный Лучик, все знают, что ты не паршивый и не угрюмый!
Верблюд, очевидно, расценив это как комплимент, тут же повернул голову, словно хотел укусить своего всадника за колено, но только, шумно сопя, словно умирающая от удушья волынка, его обнюхал. Хадджадж запрокинул голову и расхохотался, на что Мухассин ответил укоризненным взглядом.
Но тут с ними поравнялась колонна унылых пленных ункерлантцев. Обнаженные зувейзинские конвоиры гнали солдат, одетых в сланцево-серую форму, словно стадо. Победа вскружила им головы: они пели, смеялись и шутили. Особенно их веселило то, что пленники не понимали их шуток.
– Будьте так любезны, полковник, остановите их на минутку, – попросил Хадджадж. Мухассин отдал приказ, и начальник конвоя тут же повторил его на ломаном ункерлантском. Отряд светлокожих замер на месте, и Хадджадж громко спросил по-альгарвейски:
– Кто-нибудь говорит на этом языке?
Один из ункерлантцев шагнул вперед:
– Я говорю, сударь.
– Ну что, хочешь теперь, чтобы твое королевство оставило мое царство в покое?
– Я ничего не понимаю в таких вещах, – ответил пленный и пал ниц, словно вместо Хадджаджа перед ним был его конунг. – Я знаю только то, что мне было приказано прибыть сюда и делать все, что в моих силах. И я делал. И все бы хорошо, кабы дело не обернулось так плохо. – Он поднял голову и боязливо взглянул на министра: – Вы ведь не сожрете меня, господин?
– И это вам рассказывают о зувейзинах?! – осведомился Хадджадж. Пленный кивнул. Министр подавил скорбный вздох. – Ты не выглядишь слишком аппетитным, так что я уж как-нибудь обойдусь. – Он обернулся к Мухассину: – Вы поняли?
– Да, конечно, – ответил полковник по-зувейзински. – Этот парень отнюдь не тупица. Он отлично говорит по-альгарвейски. Честно говоря, у меня акцент заметнее, чем у него. Но о нас он ничего не знает? Ну что ж, – добавил он с мрачной ухмылкой. – Теперь у него появился шанс узнать о нас побольше.
– Да уж, пусть теперь узнает. И самое лучшее место для этого – копи, – кивнул Хадджадж и махнул рукой в сторону ункерлантцев, – Они могут приступать к обучению прямо сейчас.
Мухассин отдал караулу приказ, и те заорали на пленных. Колонна, спотыкаясь, побрела дальше. Полковник обернулся к Хадджаджу:
– А теперь, ваше превосходительство, не угодно ли вам проследовать к старым пограничным укреплениям, которые мы успешно восстанавливаем?
– С большим удовольствием, полковник, – улыбнулся министр. Но его верблюд удовольствия хозяина не разделял: ему вовсе не хотелось снова куда-то идти. Пришлось на время смириться и дать животным отдых.
– Вообще-то здесь в какую сторону ни поедешь, в конце концов окажешься у границы, – заметил Мухассин, и, словно в подтверждение его слов, над их головами к югу пролетело крыло драконов. – Мы не смогли бы дойти так быстро и так далеко без помощи Альгарве, – добавил полковник, указывая на них. – Здесь у Ункерланта драконов было раз-два и обчелся.
– Нарушение старой границы? – нахмурился Хадджадж. – Разве царь Шазли приказал своей армии штурмовать Ункерлант? Я что-то не слышал о таком приказе.
Но в голове у него промелькнула мысль о том, что Шазли мог и не поставить его в известность, опасаясь встревожить или рассердить своего министра. Надо же, какая деликатность! Только, по мнению Хадджаджа, подобная щепетильность царя могла оказаться слишко опасной для его верного министра.
Но к его глубокому удовлетворению, Мухассин отрицательно помотал головой:
– Нет, ваше превосходительство, мы до сих пор не получали подобного приказа. Я просто хотел сообщить вам, что если подобный приказ придет, то мы к нему готовы. Большинство народов, живущих вдоль старой границы (и с востока, кстати, тоже), имеют… – он провел смуглым пальцем по своей руке, – темную кожу.
– Да, это так, – кивнул министр. – Что ж, маленькое царство должно быть счастливо, что сумело вернуть себе свои исконные земли. Этого более чем достаточно в наши дни, когда большие королевства набрали такую силу. Будет просто чудом, если нам удастся сохранить чуть больше того, с чего мы начинали.
– Используя вражду королевств и распри между кланами, малый, но имеющий сильных друзей клан может подняться выше иного великого, но окруженного соседями, которые его ненавидят.
– Это верно, но только частенько все кончается тем, что малый клан понимает: за дружеские услуги великих рано или поздно приходится платить. И я не хотел бы, чтобы мы оставались в долгу у Альгарве. А еще меньше я хотел бы, чтобы мы оставались должниками Ункерланта, как до Шестилетней войны, когда Зувейзой управляли из Котбуса.
– Нет человека, который любил бы наше царство больше, чем вы, ваше превосходительство, и служил бы ему лучше. – В витиеватом комплименте полковника Хадджадж почувствовал скрытое несогласие с его позицией. Но Мухассин продолжал как ни в чем не бывало: – Веками проклятые ункерлантцы были нашими северными соседями. А с Альгарве у нас границ нет. Так кого же нам больше бояться – короля Мезенцио или конунга Свеммеля? Разве не в этом ваше кредо?
