Камень без меча - Шушпанов Аркадий Николаевич (книги хорошего качества .TXT) 📗
А бывший рыцарь, продавший меч, вполне подходил для этой роли.
– Тогда я вызываю вас троих, – в тон Гаррету сказал Ланселот. – Сразу. Или по очереди.
Он чувствовал, что получил сказочный подарок – возможность здесь и немедленно смыть визит к Мэтру кровью. И еще знал, что не может позволить себе проиграть, а тем более – умереть.
Гаррет отбросил чехол. Саграмор с Ивэйном, крадучись, расходились в стороны, окружая Ланселота. Палые листья тихонько зашептались у них под ногами – теперь уже как будто делали ставки на исход сражения.
Ланселот разжал кулак с монетой. Наверняка она тоже была старинная, редкая, и нумизматы отдали бы за нее хорошие деньги. Сейчас она неслышно упала на дорогу – и потерялась для него навсегда.
Тот, кто найдет ее, изрядно удивится. А может, ее просто втопчут в землю, и отыщут лишь археологи лет через двести. Будут это студенты-практиканты с местного истфака, и станут они гадать, как такая монета оказалась в этом слое.
Зато ладонь теперь ощутила рукоять меча. Носить грань изначального клинка очень удобно – он не принадлежит к этому миру, и его не нужно прятать под плащом или убирать куда-то, чтобы скрыть от посторонних глаз. Клинок просто приходил. Сам, по вызову рыцаря.
Сейчас Ланселот испытывал вину перед оружием, но понимал, что меч простит.
Вдруг сделалось хорошо. До безобразия. Давно уже он не чувствовал себя так свободно.
Хотя уже лет двадцать не дрался с людьми. Кроме тренировочных поединков, что иногда устраивали рыцари. И вообще никогда серьезно не обнажал клинок против живого, настоящего человека.
Впрочем, обнажать против человека рыцарский меч, созданный Мерлином, абсолютно бессмысленно. С какой бы целью ты его ни обнажил. Грань идеального меча не способна причинить смертному вреда. Но только смертному. А вот что она сделает с бывшим рыцарем, а ныне колдуном, – это предстояло выяснить.
Ланселот первый атаковал Гаррета, не позволяя бывшим товарищам выйти себе за спину. Правило боя с несколькими – как можно быстрее вывести из строя лидера.
Кукушкин дал слово больше не читать фэнтези.
Дал самому себе, потому что рядом никого не было. А если бы кто-то все же оказался, то произнес бы во всеуслышание, чтобы исполнить вернее.
Еще он поклялся больше никогда не срезать дорогу.
Бабушка давно махнула рукой, что внук где-то шатается на ночь глядя. А приструнить было некому: мать в другом городе, отец, если и существовал, то лишь в природе, но не в жизни Кукушкина.
«Шантрапа», – так бабушка определяла моральный облик внука.
Хотя сейчас это было бы не вполне справедливо: он позвонил, когда вышел от Григорьева. Кто же виноват, что к дому Кукушкина еще не подведен Интернет, а модем «три джи» работает медленнее черепахи, которую затоптали семь слонов, а потом еще накрыло земным диском. А у Григорьева к Интернету подключены и компьютер, и ноутбук, и еще есть локальная сеть с игровым сервером.
В общем, ничего удивительного, что Кукушкин шел домой на ночь глядя. В рюкзаке рядом с учебниками у него лежали: новый Пратчетт и «Сердце Твари». Эти книги Григорьеву подарили на день рождения, и он все давно уже прочитал.
«Шантрапа», – последнее, что сказала бабушка по мобильному.
У Кукушкина это слово вызывало в памяти старые-старые фильмы про беспризорников времен Гражданской войны. Он не был похож на беспризорника, хотя вид иногда имел, прямо скажем, расхристанный. Но все же… Во-первых, для беспризорника Кукушкин выглядел очень пухлым. Да что там, не только выглядел. Во-вторых, Кукушкин носил очки. Редко, правда, даже в школе их не надевал. Однако что было, то было. В-третьих, он совершенно не был злым. Если честно, даже руку в кулак толком сжать не умел, не говоря уже о том, чтобы применить кулак по назначению.
Но свободу и безнадзорность любил.
Домой он все-таки решил попасть быстрее. Не из-за бабушкиной «шантрапы». Просто хотел есть. У Григорьева о еде как-то не думалось.
Дорогу Кукушкин срезал все равно, но не потому, что был голоден. Чтобы добраться домой быстрее, можно было в конце концов и на автобусе проехать остановку-две. На последний он бы успел. Нет, Кукушкин решил пойти по неосвещенным закоулкам именно потому, что боялся. Испытать характер решил, вот как.
Минут через пятнадцать он дал себе слово: больше никаких испытаний. Это была третья по счету клятва.
В голову может многое прийти, когда идешь по темному-темному переулку, втягиваешь эту самую голову в плечи от каждого шороха, а впереди раздается вдруг звон металла. А потом ты осторожно выглядываешь из-за угла и наблюдаешь, как трое дерутся на мечах.
Далеко не сразу Кукушкин разглядел, что дрались на самом деле не трое, а четверо. Только четвертый вреда никому причинить уже не мог – он лежал на дороге в неудобной позе. Из-за этой неудобной позы Кукушкин сначала и принял его за брошенное кем-то пальто и лишь через некоторое время увидел две ноги, руку… и меч.
Кукушкин вовсе не был глуп. Он был по-своему даже очень благоразумен. И потому не спешил делать опрометчивых выводов. Но если бы он был благоразумен не по-своему, а вообще, то немедленно унес бы ноги. Или, по крайней мере, понял, что вот конкретно ему делать здесь совершенно нечего.
Однако благоразумие проявилось лишь в том, что Кукушкин, выглядывая из-за угла, постарался найти всему рациональное объяснение. Он знал, что в городе есть клубы исторической реконструкции и что они занимаются фехтованием. Даже видел их выступления на Дне города, и по местному телеканалу передача про это была. Так что, может, парни оттуда решили тренировку устроить, пока никто не видит.
И площадка удобная, под фонарем. Других источников света на улице Кукушкин не заметил, только где-то вдали горела пара окон. Но увидеть из них уличный бой вряд ли кто-то мог. Фонарь освещал небольшое пространство среди тьмы, и получалась сцена под открытым небом.
Только неподвижный четвертый на земле в идею тренировки никак не вписывался. Земля холодная и сырая, лежать на ней – благодарю покорно. К тому же фехтовальщики явно не рассчитывали на зрителей, и валяться ради драматического эффекта никто бы не стал.
А еще, сколько бы Кукушкин ни видел исторических реконструкторов, те не выступали без старинных костюмов и защитных приспособлений – кольчуг, кирас, шлемов и всего такого прочего. Эти же были одеты, как все нормальные люди, без камзолов, ботфорт и плащей. У одного вроде был плащ, но тоже современный, похоже, кожаный, и пояс болтался во время движения, а полы то развевались, то закручивались.
Так что версия с тренировкой отпадала.
Следом Кукушкин подумал, что, может быть, это выясняют отношения два разных клуба реконструкторов, которые что-то между собой не поделили. Как в старых фильмах про кунг-фу, школа на школу. Или как Монтекки и Капулетти – где увидят друг друга, тут же и устраивают драку. Но затем Кукушкин разглядел такое, что заставило его разом отказаться от любых версий с реконструкцией или ролевыми играми.
Он видел бой всего лишь несколько секунд, а разные идеи насчет того, что здесь творится, пронеслись в его голове еще быстрее. Тем не менее Кукушкин успел понять, что драка идет двое на одного. Он даже точно решил, что четвертый, который на земле, воевал не за того одного, а за тех двоих. Вот почему-то знал об этом, и все.
Одиночка, бившийся с двоими, был парнем лет двадцати с небольшим. Уличный фонарь высвечивал его взъерошенные рыжеватые волосы.
Парень дрался без меча. И в то же время с мечом. Клинок то появлялся, то исчезал в его правой руке. Кукушкину сначала показалось, что это просто какой-то световой эффект, оптический обман. Но нет, все так и было. Парень ловко перемещался по освещенному участку. Далекий от спорта вообще и фехтования в частности, зритель Кукушкин тем не менее разгадал маневр: тот заставлял двоих нападавших все время мешать друг другу.
Клинок появлялся в руке парня лишь в моменты, когда сталкивался с лезвием другого меча. А еще клинок светился – таким легким сине-зеленым сиянием. Иногда во время столкновения мечей с лезвий отлетали радужные искры.
