Осколки (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна (книга регистрации .txt) 📗
— Все? Это слишком много.
— У меня достаточно времени.
— Уверен? — Темная зелень глаз вспыхивает лукавыми искорками, но я не отступаю:
— Вполне!
— Хорошо, что уверен, хоть и не прав. Уверенность иногда бывает сильнее всего иного и побеждает даже в схватке с Истиной.
Слушать воркующий голос тетушки можно бесконечно, вот только меня мучает сейчас не философия поединка разумов и сердец, а вполне земная вещь.
— Расскажешь?
— Выбирай, о чем услышать прежде, — милостиво дозволяет Тилирит, откидываясь на спинку кухонного стула.
Трачу несколько вдохов на размышления, потому что уже успел понять: полнее и правдивее всего отвечают на самый первый вопрос, все же прочие получают лишь малую толику от света знаний.
Что же я хочу узнать в первую очередь? Нет, не так. Что я должен узнать? Непозволительно долго тяну с принятием решения, но тетушка терпеливо ждет, словно понимает, какой трудный выбор я поставил перед самим собой.
— Расскажи, из чего она сплетена.
— Ты полагаешь это важным? — Взгляд Тилирит холодеет. Так происходит всякий раз, когда она чем-то заинтересована или удивлена. Хотя на моей памяти нет ни одного случая, заставившего тетушку удивиться, и тут я полагаюсь только и исключительно на обрывочные сведения, полученные мной от ее собственного сына в очень личной беседе. Кажется, Ксо был в очередной раз уязвлен или расстроен превосходством матушки в построении логических цепочек, а смятенное состояние духа, как никакое другое, располагает к откровениям.
— Да. Для меня это важно.
— Только не думай, что знание поможет тебе отыскать лазейку в законах мироздания.
— Я и не думаю… Я…
— Надеешься? — Тетушка снова на редкость точно угадывает подоплеку моих действий.
Именно. Надеюсь. Знаю, что невозможно, но хочу испробовать все способы, пройти все тропинки: пусть мне придется сделать не один лишний круг, всегда можно верить, что движешься по спирали, не удаляясь от центра, а приближаясь к нему.
— А если и так? Откажешь в ответе?
— Почему же? Не откажу. Иногда ответ способен убить быстрее и надежнее, чем его поиски.
— Если ответ неверный.
— Если ответ дан.
Скрещиваем взгляды, как клинки, пытаясь увидеть, что прячется в темных омутах зрачков. Смотрим долго, и совершенно бесполезно: меня тетушка и так знает наизусть, а мне с моим ничтожным жизненным опытом не под силу заставить ее отвести взгляд или узреть в нем потаенный смысл.
— Не поступай так, Джерон. Особенно с другими, — смеживая веки, советует Тилирит.
— Почему?
— Создание, слабое духом, не выдержит такой напор, а сильное… Примет за вызов то, что, по сути, является дружеским предложением. И ты попадешь в опасную ситуацию.
— Волнуешься за меня?
— Возможно. Было бы жаль потерять тебя сейчас, когда…
— Когда — что?
— Когда ты сидишь на цепи. По собственной воле.
Вздрагиваю, как от удара, а тетушка вновь дарит свое внимание пирожным.
В ее словах нет лжи, и издевки не наблюдается: только бесстрастное изложение фактов. Но почему мне больно это слушать? Или — слышать? Ведь я, на самом деле, стал и узником, и тюремщиком в одном лице. В силу обстоятельств, потому что ни одна сила вовне меня не способна сдержать голодную ярость Пустоты, наполняющей мое тело. Только я сам. И это больнее во сто крат, чем быть закованным в цепи и заточенным в глубокое подземелье: изо дня в день, каждый вдох и выдох удерживаться от шага за черту. Оковы можно сбросить, стены — разрушить, но сбежать от самого себя… Не знаю, возможно, кому-то и когда-то удалось совершить подобное чудо, но я творить чудеса не способен.
— Ты уходишь от ответа.
— Уходить, знаешь ли, тоже искусство. Особенно, уходить красиво и в нужное время.
— Разумеется. Но я все же хочу знать, как…
Тилирит с сожалением отставляет пирог в сторону.
— Ты заглядывал на Изнанку и даже пытался слепить подобие, зачем же спрашиваешь о том, что можешь узнать, всего лишь присмотревшись повнимательнее?
— Я не хочу ПРИСМАТРИВАТЬСЯ к ней.
— О, как все серьезно… — тетушка озабоченно качает головой. — Чем это нелепое создание так тебя покорило?
— Она не нелепое создание!
— А как еще можно назвать сплав плохо обработанной стали и совершенно дикой души?
Растерянно хмурюсь:
— Плохо обработанной?
Хитрый прищур.
— Ты видел ее… в изначальном виде?
— Н-нет.
Зелень глаз искрится смехом:
— Тогда незачем спорить. По давним временам и возможностям кайрис [4], выбранная в качестве вместилища души, была неплоха. Очень неплоха. Но сейчас те же гномы стали куда искуснее в работе с металлом. Взять хотя бы твои парные клинки… Они почти идеальны. Если, разумеется, не принимать во внимание «начинку».
— Хочешь сказать, я их испортил?
— Вовсе нет. Ты предписал им один-единственный путь, вот и все.
— Это плохо?
— Это, скажем так, несколько жестоко. Даже по отношению к неодушевленному предмету.
Ну вот, теперь меня упрекнули в жестокости… Уже начинаю жалеть, что начал этот разговор: куда еще заведет кривая?
Поднимаюсь со стула:
— Вижу, сегодня мне не удастся узнать ничего нового… Посему, позвольте откланяться, драгоценная.
— Сядь!
Недоуменно смотрю на мигом потяжелевшее лицо Тилирит.
— Не смею более отнимать время.
— Ты плохо слышишь?
Сажусь обратно, чтобы услышать слегка презрительное:
— Если просишь о чем-то, имей мужество дождаться просимого. Особенно, если оно стало ненужно.
Приходится поддакивать, чтобы не злить тетушку еще больше:
— Да, драгоценная.
— Если тебя заинтересуют конкретные детали воплощения, обратись к Танарит или к кому-нибудь из ее Дома: не вижу надобности вникать в такие подробности. Тебя ведь волнуют основные принципы, не более того… Итак, любой предмет, равно живой и неживой, представлен на всех уровнях мироздания, с той лишь разницей, что материя, лишенная души в общем смысле понимания, на Изнанке ничем не отличается от свободных Прядей Пространства. Именно это свойство и позволяет «оживлять» то, что изначально живым быть не могло. Однако необходимо умение, чтобы сплести сосуд для души, не изменив непоправимо вид и свойства исходного предмета.
— Но ведь… Артефакт и создается для того, чтобы обычный предмет обладал необычными свойствами.
— Не обладал, — поправляет Тилирит. — Наделял ими своего хозяина. Это разные действия [5].
— Хочешь сказать, сам предмет не изменяется?
— В идеале, нет. Потому что любое изменение приводит к нарушению равновесия. Все равно, что шарик на вершине холма: стоит его коснуться, и он непременно скатится вниз.
— Скатится. Но это может произойти разными путями и… Разве внизу равновесие не будет устойчивее? Ведь падать больше некуда.
Тетушка усмехается, проводя пальцами по тонкой шее.
— Некуда, в этом ты прав. Но беда в том, что и подняться наверх оттуда становится невозможным. Способ, предложенный тобой, действенен и требует меньших усилий, но приводит к необратимым нарушениям структур [6]. Без возможности самовосстановления. Это хорошо для единичных случаев, когда цель важнее средств, а в другое время… Излишне расточительно.
— Расточительно? Для кого?
— Для того, кто творит, конечно же. Потому что артефакт получает способность сожалеть об ошибках только после наделения душой. То есть, когда основная и самая горькая ошибка уже совершена.
Да уж, «после наделения»! Насколько помню прощальный взгляд Мин, она сожалела, и прощаясь с жизнью, и рождаясь вновь.
— Значит, сочетание мертвой материи и свободного духа…
Тилирит спешит подвести итог прениям:
— Не самый верный путь в жизни. Вмешательство в естественный порядок всегда было чревато осложнениями. Для каждой из сторон. Но в некоторые моменты существования можно пренебречь риском, тем более, если он известен.